Юлия Шилова - Крик сквозь стену, или Вернуть бы тех, кого забрали небеса
Но дочка уже потеряла ко мне интерес, кому-то позвонила и стала рассказывать о том, что не беременна.
– Прикинь, тест показал, что я не беременна. Мне было так страшно… Думала, вот попала. Да ещё мать меня подставила, взяла да втихаря проверила на наркотики. А там все полоски, за исключением последней, положительные. Охренеть! Прикинь, какой мне сейчас она ор устроила. Да я же тебе говорю, не успела туда воды подлить, потому что она меня «развела» – сказала, проверяет на беременность. Я и повелась на эту бодягу. Мне же нужно было точно знать, беременна или нет. Ну она в этот момент на наркотики меня и проверила. Как я могла видеть, что она делает? Иначе бы подстраховалась и такого не допустила. А то в тесте сразу вся фигня вылезла. Ну а мне-то что… Даже если она тест кому-то покажет. В больницу меня всё равно не засунет без моего согласия, а согласие я никогда не дам. Я больше не дура. Хочет, пусть себе этот тест над кроватью повесит и молится на него. Ха-ха-ха. Я знаешь что подумала: мы же с тобой можем бизнес делать. Нужно сделать один тест на беременность положительным. Можно полоски подкрасить и показывать тем, с кем мы были, требуя деньги на аборт. С каждого мужика по пять тысяч. Прикинь, можно реально бизнес делать. Такие деньги поднять. У меня на примете уже есть несколько мужиков, которые в меня кончали. Если кто-то не захочет деньги платить, мы их хорошо пуганём. Мол, не дашь денег, рожу, твоего выродка принесу тебе и оставлю. Круто я придумала!
Я подошла к Вере и отвесила ей пощёчину. Глаза дочери налились кровью, и она заорала в голос:
– Ты чо?!
– Ты бы матери постыдилась. Разговаривала бы в другой комнате, а то орёшь на всю квартиру.
– Не нравится, не слушай!
– Ты пока ещё находишься в моём доме.
– Да мне твой дом нафиг не нужен! У меня есть где жить.
– Только помни: если мне ещё хоть раз позвонят из полиции и скажут, что тебя нашли в притоне, я не поеду тебя забирать. Пусть дальше тебя везут куда хотят, хоть в изолятор, хоть в больницу.
– И не приезжай.
– Тогда не звони мне с просьбой, чтобы я приехала за тобой среди ночи и вытащила из «обезьянника».
– Я бы тебе в жизни не звонила. Это менты требуют. Просто я несовершеннолетняя, и меня могут забрать только под роспись родители.
– Я больше никогда не приеду, – произнесла я ледяным тоном.
– Ну и не приезжай. Пусть меня в детский дом сдадут.
– Да кому ты нужна в детском доме?! Выше меня ростом и больше в два раза.
– Это меня в наркологии так распёрло. Я ложилась туда худая. Полежи без движения и воздуха три месяца, я посмотрю, какая ты станешь!
– Я бы эти три месяца занималась физкультурой, работала над собой и делала всё возможное, чтобы вернуться к нормальной жизни. Тебя одну в отделении так распёрло, потому что другие дети переживали и осознавали, что с ними произошло. Ты уже давно забыла, что такое «переживать». Просто валялась на кровати целыми днями, ела, хамила медперсоналу и ждала выписки не для того, чтобы выйти и стать человеком, а чтобы вновь встретиться со своими торчками. Когда ты вышла из больницы, я купила тебе таблетки для похудания, уговаривала пойти в спортивный зал, но тебе стало совершенно безразлично, как ты выглядишь.
– Плевать, как я выгляжу! Если не нравлюсь, можешь меня убить!
– Дура ты! – только и смогла сказать я, стараясь, как и прежде, не показывать свои слёзы…
Глава 4
– Танечка, вы меня слышите? Я говорю, а вы почему-то молчите. – Голос Лиды заставил меня вернуться в реальность и оторваться от свои грустных раздумий.
– Ах, да, извините.
– Таня, я не знаю, как жить дальше, сознавая, что вырастила чудовище! Вика нас всех медленно уничтожает. Я не дам ей уничтожить мою маму, у неё на нервной почве руку парализовало.
– Парализовало руку? У моей тоже.
Я слушала несчастную женщину и не могла отделаться от чувства, что это я сама говорю.
Мы живём в аду, который «любезно» подарила нам всем дочь. У моей мамы, тяжело перенесшей инсульт, из-за дальнейших стрессов парализовало здоровую руку. Никогда не забуду, как однажды, после того, как мы решили переселить Веру к бабушке в целях безопасности, поскольку мне нужна нормальная обстановка для работы и у меня ещё оставалось то, что было можно вынести из квартиры, а у бабушки она уже всё вынесла, моя мама пришла с бледным лицом и сказала прямо с порога:
– Я сегодня всю ночь не спала. Не могу. Думала, как дальше жить. Она нас всех убьёт. Вчера явилась агрессивная, невменяемая. Орала матом. Вечно ходит по квартире обутая, в туалете за собой не смывает, забыла, когда последний раз зубы чистила, сбомжевалась прямо на глазах. Посуду не моет, всё бросает, дымит как паровоз. Я, как уборщица, только хожу, всё поднимаю. Спит прямо в одежде. Прошу раздеться – орёт. Свою боевую штукатурку неделями не смывает. Все подушки и полотенца в краске. Раньше хоть голову регулярно мыла, а теперь в душ не загонишь. Деградирует на глазах. Скоро ничем не будет отличаться от бомжей, которые у магазина бутылки собирают. Только хожу за ней и всё хлоркой протираю. Ну что это за жизнь? Если и разговаривает, то только требует денег, а главное, постоянно угрожает, как испортит тебе, своей матери, жизнь. Всё, что её интересует, так это Интернет и общение со своими друзьями-торчками.
Я обняла маму и чуть слышно произнесла:
– Мамочка, сколько раз я тебе говорила, сколько просила: пожалуйста, не ночуй с ней. Это опасно. Открыла дверь, запустила в квартиру, и приходи ночевать ко мне. Я жила в этой страшной атмосфере. Так же с ума можно сойти.
– Квартиру жалко. Она же её загадит.
У меня вновь защемило сердце. Мама очень любит свою квартиру. Устроила всё душевно и со вкусом. Шторки, скатерки, салфеточки. Я люблю приходить к ней в гости на чашечку чая. У мамы особенная и светлая аура. Всегда тепло, светло, уютно. Пахнет домом. Такой чистый идеальный мир, который разрушила моя дочь, наступив на него грязной обувью…
– Мама, ну и чёрт с ней, с квартирой! Здоровье дороже.
– Я знаешь что, доченька, сегодня ночью подумала… Вот возьму ночью подушку, подойду и задушу её этой подушкой. А затем сама позвоню в полицию. Мне семьдесят лет. Какая разница, где доживать последние годы? Доживу в тюрьме. Сколько мне осталось… Зато тебя освобожу и дам хоть тебе возможность ПОЖИТЬ СПОКОЙНО. А от неё всё равно толку не будет. Вера наша неисправима. Уже никогда не станет человеком. Клетки мозга разрушены. Я же вижу, как ты страдаешь, на тебе лица нет. Вся на таблетках. Не дай бог, с тобой что случится, как мы жить будем? Ты всю жизнь пахала как проклятая, чтобы все мы хорошо жили, столько нажила… Она тебя угробит. Придут торчки и всё растащат, только перед этим нас грохнут… Я должна это сделать, чтобы ты могла нормально пожить и вновь радоваться жизни, как раньше. Ты же у меня всегда была сильной. Я вижу, как она тебя поломала. Ты от всех отдалилась… Всю жизнь живёшь ради близких, а теперь пришла моя очередь помочь своей дочери и дать тебе возможность улыбаться как раньше. Не вымученной и выстраданной улыбкой, как сейчас, а искренней и счастливой, как в былые времена…
Я обняла маму и горько заплакала.
– Мамочка, милая моя, что ты такое говоришь? Господи, до чего она нас всех довела?! Что она с нами сделала? Что вообще происходит? Когда это закончится?
Я смотрела на мамочку, вытирала её слёзы, гладила её нерабочую руку и понимала, что она говорит это от безысходности и отчаяния…
– Таня, я не дам своей дочери убить мою мать, – услышала я голос Лиды, который вновь отвлёк меня от горьких мыслей.
– Я вас очень хорошо понимаю.
– Таня, я сама из очень приличной семьи. Нас воспитывали в строгости. Мы все чтили и уважали маму. Но в кого Вика такая, ума не приложу. Вы только представьте, я директор крупной фирмы, меня люди уважают. Это же такой позор! Я сижу у себя в кабинете, открывает дверь перепуганная секретарша, а следом за ней врывается моя дочь и орёт на весь офис: «Эй, быдло, дай мне денег! А ну-ка быстро бабок мне отвалила!» Все мои сотрудники опускают глаза и делают вид, будто ничего не видят и не слышат, а у меня сердце от этого кошмара просто разваливается на кусочки. Хочется закричать от позора, безысходности и бессилия. За что мне всё это?
– Лида, это наркотики. Если ваша дочь согласится на лечение, её нужно лечить.
– Она не согласится. Я это точно знаю. А что, без согласия лечить нельзя?
– Нет. В нашей стране нет принудительного лечения, только по приговору суда.
– А как же наркоманов тогда лечить?
– Уговаривать.
– Это бесполезно. Танечка, а почему вы такая спокойная? Смирились?
– Смирилась, – честно призналась я. – Поняла, что не могу изменить ситуацию, и изменила своё отношение к ней. Это свершилось, и уже не перемотаешь назад. Смириться – не значит отпустить ситуацию. У меня ЕСТЬ РАДИ КОГО ЖИТЬ, и я не могу потерять своих близких. Я уже и так многих потеряла. Это больно, чудовищно, жестоко. Можно каждый день задавать себе вопрос: почему такое произошло именно со мной, но от этого ничего не изменится. Моей дочери уже вряд ли можно помочь.
