Василий Ардаматский - Возмездие
Савинков. Да, я признаю себя виновным в том, что вел против Советской власти вооруженную борьбу…»
Обратите внимание, как хитро он отвечает. На первый взгляд кажется, что он подтверждает все, что сказал председательствующий. В данном случае уловка в «краткости» ответа, в результате чего из ответа выпадает признание провокаторской, шпионской, бандитской и террористической деятельности. Но суд прекрасно видит эту уловку Савинкова и приступает к детальному исследованию его вины. Вот, скажем, суд выясняет страшный для Савинкова факт получения им денег на убийство Ленина.
«Председатель. Какой тактики придерживалась ваша организация и какие ближайшие цели вы преследовали весной 1918 года?
Савинков. Наша организация была боевой организацией. Она ставила себе задачей те восстания, которые потом произошли в Ярославле, Рыбинске и Муроме. Я всегда стоял на той точке зрения, что если я веду войну, то я веду ее всеми средствами и всеми способами. Наша организация имела в виду все возможные способы борьбы, вплоть до террора. Мы имели в виду прежде всего вооруженные восстания, но не отказывались и от террористических актов. В 1918 году предполагалось покушение на Ленина и Троцкого, но делалось очень мало. Пытались организовать наблюдение по старому способу, но из этого толку вышло мало не потому, что мы не хотели, а потому, что мы не смогли. Я следил за Лениным через третьи лица. Эти лица мне рассказывали о том, как живет Ленин, где живет Ленин, но дальше этого дело не пошло. К делу Каплан наш союз не имел никакого отношения. Я знал, что эсеры что-то делают, но что именно делают — этого я не знал.
Председатель. В вашей брошюре «Борьба с большевиками» написано: «План этот удался, но только отчасти… Покушение на Ленина удалось только наполовину. Каплан только ранила его, но не убила». Как понять эту фразу?
Савинков. Это неудачная фраза. В этой брошюре, которая была предназначена для широкого распространения, я описал правду, но не с такой точностью, с какой говорю вам…
Председатель. Знали ли французы, что вы не исключаете индивидуального террора?
Савинков. Конечно, знали.
Председатель. Знали ли они, что предполагалось совершить покушение на Ленина?
Савинков. Не могу сказать с полной уверенностью, но думаю, что они должны были знать. Сейчас не вспоминаю разговоров, но думаю, что такой разговор должен был иметь место. Французы не только могли, но и должны были предполагать по всему ходу наших сношений, они должны были знать. Французы мне посоветовали выбрать такой план: захватить Ярославль, Рыбинск, Кострому. Но я колебался… Мне была прислана телеграмма Нулансом из Вологды через Гренара. В этой телеграмме категорически подтверждалось, что десант высадится между пятым и десятым или третьим и восьмым июля, точно не помню, и категорически выражалась просьба начать восстание на Верхней Волге именно в эти дни. Вот эта телеграмма и заставила меня 5 июля выступить в Ярославле или Рыбинске… Таким образом, французы принимали ближайшее участие в этом деле и нас совершенно обманули. Мне очень трудно допустить, что Нуланс не знал, будет ли высажен десант в Архангельске или нет…
Председатель. Откуда вы получали денежное пособие в это время и в каком размере?
Савинков. Я помню, что, когда я был в полном отчаянии и не знал, откуда взять средства, ко мне без всякой моей просьбы явились чехи и передали довольно большую сумму — 200 тысяч керенских рублей. Эти деньги, собственно говоря, тогда спасли нашу организацию… Не я пошел к французам, не я искал их, а они пришли ко мне, они меня разыскали… И тут опять без всякой моей просьбы они мне оказали денежную помощь, сначала незначительную — 20 или 40 тысяч, точно не помню, но потом мало-помалу денежные суммы, получаемые мною от французов, возрастали.
Председатель. Кто вам передал деньги от чехов?
Савинков. Клецанда.
Председатель. Вы знали, на каких условиях они вам давали деньги?
Савинков. Они знали, я не скрывал этого, что я в борьбе своей признавал террор. Они знали это и, передавая деньги, подчеркивали, чтобы деньги эти были употреблены главным образом на террористическую борьбу…»
Савинков понял, что надеяться ему не на что. Но и в своем последнем слове он еще продолжал хитрить и говорить неправду.
«Граждане судьи! — говорил он. — Я знаю ваш приговор заранее. Я жизнью не дорожу и смерти не боюсь. Вы видели, что на следствии я не старался ни в какой степени уменьшить свою ответственность или возложить ее на кого бы то ни было другого. Нет! Я глубоко сознавал и глубоко сознаю огромную меру моей невольной вины перед русским народом, перед крестьянами и рабочими. Я сказал «невольной вины», потому что вольной вины за мной нет».
Вот так, даже перед лицом самой смерти, Борис Савинков еще продолжает хитрить, пытаясь и теперь уверить суд, будто он политический слепец и является исполнителем чьей-то чужой воли.
Он, конечно, прекрасно понимал, что правда против него. И потому лгал. Вот любопытный пример его беззастенчивой лжи.
«…Когда случился ваш переворот, — говорил он в последнем слове, — я пошел против вас. Вот роковая ошибка, вот роковое заблуждение! Один ли я был в этом положении? И почему случилась эта ошибка? Скажу вам, был случай, может быть, заурядный случай, но этот случай сразу оттолкнул меня от вас. Да, я поборол потом в себе его, и я никогда не мстил за него, никогда в моей борьбе с вами он не играл роли, но вы поймете меня, когда я скажу, что он оттолкнул меня от вас, что он сразу вырыл пропасть. Случай этот был такой. У меня была сестра, старшая сестра; она замужем была за офицером. Это был тот единственный офицер петроградского гарнизона, который 9 января 1905 года отказался стрелять в рабочих. Помните, когда рабочие шли к Зимнему дворцу? Так вот это был единственный офицер, который отказался исполнить приказ. Это был муж моей сестры. Вы его расстреляли в первый же день, потом вы расстреляли и ее… Я говорю: никогда во время борьбы моей с вами я не помнил об этом и никогда не руководился местью за то личное и тяжкое, что пережил я тогда, но в первые дни это вырыло пропасть. Психологически было трудно подойти, переступить через эти трупы. И я пошел против вас…»
Но вот спустя три недели, уже после осуждения Савинкова, когда за границей уже были известны все подробности судебного процесса, в той же савинковской, выходящей в Варшаве газете «За свободу» появляется любопытная статья. Автор статьи — небезызвестный Д. С. Пасманик — матерый контрреволюционер и враг нашей страны. Замечу еще, что Пасманик, в отличие от других друзей и соратников Савинкова вроде Философова, старается быть объективным и даже пытается защищать Савинкова. Но не дай, как говорится, бог такой защиты…
Обратимся к его статье. Он пишет о Савинкове:
«Если он кого-нибудь обманывал, то лишь самого себя. Это мое глубокое убеждение, в этом разгадка савинковской трагедии, ибо, что ни говорили бы нынешние противники, мы присутствуем не при пошлом фарсе, а при тяжкой трагедии, прежде всего трагедии лжи. Теперь Савинков лжет, когда пишет в интимном письме из московской тюрьмы: «Весной 1923 года… для меня стало ясно, что с красными бороться нельзя, да и не нужно». (Савинкову, уже осужденному, было предоставлено право переписки. — В.А.) Лжет, когда он в том же письме пишет: «Готового заранее решения я не имел». Когда он решил ехать в Россию, его решение было определенное: ехать и бороться с большевиками до последней капли крови, до последнего издыхания.
Его последнее свидание — с В. Л. Бурцевым накануне его отъезда. И тогда шла речь о борьбе, а в случае неудачи — о смерти, как о символе борьбы с большевиками…»
И наконец, вот что говорит Пасманик по поводу «кошмарной трагедии»:
«Врал ли Савинков на суде? Фактически — да. Ну, хотя бы об истории расстрела его шурина. Да, фактически Савинков врал, но психологически он говорил под внушением элементарной идеи: «Я спасу свою жизнь для будущих дел».
Такова безжалостная оценка правдивости Савинкова, данная его соратником и даже его защитником.
Когда Савинков уезжал из Парижа в Москву, ни о какой капитуляции и речи не было. Мы знаем, как было дело. Напомним, в частности, что незадолго до отъезда капитуляция действительно была ему предложена советским полпредом Л. Б. Красиным, но Савинков возмущенно ее отверг. Словом, когда он говорил на суде о своем «давнем решении» капитулировать, у него для подтверждения этого не было никаких доказательств. Кроме одного, невольно предоставленного ему… чекистами.
Перед судом, в целях сохранения секретности проведенной чекистами операции, Савинкова попросили, чтобы он, давая показания суду, в отношении своего появления в СССР придерживался той версии, которая изложена в правительственном сообщении о его аресте. Савинков охотно согласился. Еще бы! Эта версия объективно подтверждала, может быть, самые важные для него показания о том, будто он сам, по собственному желанию отправился в Россию с целью капитуляции перед большевиками…
