Наталья Никольская - Все сошли с ума
— Понятно.
Она вышла из дежурки и нос к носу столкнулась с Валентинычем.
— Ага, на ловца и зверь, — она кивнула в ответ на его «здрасьте», — давай ко мне.
Они прошли в ее кабинет и сели в креслах у маленького столика.
— Показывай, Валентиныч.
Ганке открыл свой дипломат и, вынув лежащий сверху целлофановый пакет, высыпал его содержимое на стол. Вершинина начала перебирать фотографии, и тут брови ее удивленно поползли вверх.
— Елки-палки, это же та девица, которая к Виктору пристала на рынке.
С цветной фотографии на нее смотрела голубоглазая скуластая девица с тонкими округлыми бровями, прямым носом, четко очерченными плотно сжатыми губами. Пронзительный взгляд, линия губ, впалые щеки и тяжелый подбородок придавали ее лицу непокорно-упрямое выражение. Рыжие волосы крупными блестящими прядями падали ей на плечи.
— Где пристала? — не понял Валентиныч.
— Потом объясню, — отмахнулась Вершинина и стала перебирать содержимое пакета дальше.
На другой фотографии Рыбакова стояла в обнимку с высокой стройной брюнеткой в коротеньком темно-синем сарафане стрейч с нашитыми красными розочками и в темно-красных босоножках на высоком каблуке. Вершинина перевернула фото обратной стороной и прочла надпись сделанную черной шариковой ручкой: «Оля + Маша. Семнадцатое июля, девяносто восьмого года».
Снова перевернув фотографию, Вершинина еще некоторое время смотрела на обнявшуюся парочку. Лицо Олиной подруги притягивало к себе взгляд. Оно не было слащаво-красивым, но покоряло неуловимым шармом, выражавшимся в контрасте распахнутых светло-карих глаз инженю и решительной линией волевого рта.
— Хороша, ничего не скажешь, — она взяла со стола оставшиеся несколько фотографий.
На них на всех непременно присутствовала Рыбакова. На одной Ольга была запечатлена в большой компании за праздничным столом. Там же была и Мария, на плече которой лежала рука улыбающегося худощавого шатена с модной стрижкой. Все были явно подшофе и весело улыбались. Еще один парень с длинными русыми волосами уронил голову на плечо своей соседки. На оборотной стороне фотографии Вершинина прочитала: «Машин день рождения. Август, девяносто восьмого года.»
На других фотографиях никаких надписей не было.
— Больше ничего интересного? — Вершинина посмотрела на Валентиныча.
Тот пожал плечами.
— Нет, как будто.
— Ты можешь идти, я сама посмотрю. Кстати, я надеюсь, вы в перчатках работали?
— Само собой, — спокойно ответил Валентиныч, поднимаясь с кресла.
— Да, — произнесла ему вдогонку Вершинина, — позови, пожалуйста, Толкушкина. Он уже должен прийти.
— Хорошо, Валентина Андреевна.
Вершинина отложила фотографии в сторону и взяла со стола пустой бланк «шапка» которого была отпечатана на принтере.
«ОАО Тарасовмонтаж», — прочла она вслух.
Вошел Толкушкин.
— Вызывали?
— Да, проходи. Знаешь такую организацию? — она показала ему бумагу.
Толкушкин пожал плечами.
— Там есть адрес. Если не ошибаюсь, это напротив налоговой полиции. Давай быстро туда. Узнаешь, не работает ли у них Ольга Рыбакова. Если да, то попытайся узнать, где ее можно найти, и вообще, любую информацию о ней. Если вдруг найдешь ее, делай что хочешь, но не дай ей улизнуть. Мне нужно с ней пообщаться. Понял?
— Я понятливый, — улыбнулся Валера и направился к выходу.
— Погоди, понятливый ты наш, — тормознула его Валандра, — вот ее фото, взгляни.
— Ничего девушка, люблю рыженьких.
— Теперь можешь идти. Как только что-нибудь узнаешь, сразу звони мне на сотовый.
* * *Для Мамедова утро следующего дня началось с мучительного пробуждения. Мозг плавал в какой-то бесцветной вязкой жидкости. Но едва Алискер всплыл на поверхность яви, тупая боль набатом ударила в голову. Он поморщился, пытаясь воскресить в памяти вчерашний день, но кроме тусклых рваных фрагментов ему ничего не удавалось вспомнить.
Белый больничный потолок не прибавлял оптимизма. Его ровное меловое пространство раздражало Мамедова, ему казалось, что оно, подобно непроницаемой ширме, скрывает он него то, что отказывалась воспроизвести его память.
Мамедов с трудом повернул голову. За окном свирепствовал ветер — ветви деревьев с отчаянным остервенением, подобно гигантским граблям, скребли серое, в чернильно-сизых прожилках небо. Было такое ощущение, что они хотят оторваться от стволов и полететь. Одна ветка долбила оконное стекло.
Рядом на узкой койке лежал пожилой мужчина. Его правая нога была подвешена на вытяжении. Мамедов, преодолевая страшную боль, приподнял голову: в палате кроме него находились еще девять человек. Они были на разных этапах выздоровления: грузный мужчина средних лет с подвязанной к шее рукой, седой как лунь, курчавый симпатичный парень, рядом с кроватью которого стояли костыли, и всклокоченный долговязый очкарик сидели на постелях, в то время как остальные, подобно Мамедову и мужчине справа, лежали, как бревна.
— А с тобой-то что приключилось? — спросил Алискера седой толстяк.
— Дорожно-транспортное…
В палату влетела медсестра.
— Так, ребятки, температурку смерим! Полевой, — подошла она к кудрявому парню, возьмите градусник.
В этот момент Мамедов почувствовал подступившую к горлу тошноту. Он сглотнул слюну и снова откинулся на подушку.
— В десять обход. — Смазливая сестренка в белом халате раздавала градусники.
— Катюша, а кто сегодня придет? — поинтересовался седой.
— Геннадий Денисович, как вчера. Валерий Степанович на больничном. Она направилась к кровати Алискера. — А как тут у нас новенький?
Мамедов открыл глаза. На фоне белого потолка засияла белозубая Катина улыбка. Одна темная прядь выбилась из-под ее колпака и щекотала крупную соблазнительную родинку на шее. У Кати был нежный овал лица, ореховые глаза, немного вздернутый носик и миниатюрные ладошки, влажную прохладу которых Мамедов ощутил на своем лбу.
— Как у нас дела? — Она еще ниже наклонилась над Алискером. — Тошнота есть? Температура?
— Немного, — соврал Мамедов про тошноту.
— Да ты, Алискер, горячий какой-то… — Ее лицо приняло серьезное выражение.
«Откуда ей известно мое имя? Ах, да, в карточке…»
— Я всегда такой… — шутливо улыбнулся Мамедов.
Катерина кокетливо улыбнулась и протянула ему градусник.
— Сам справишься? — озабоченно спросила она.
— Навряд ли, — поморщился схитривший Мамедов.
Она профессионально отдернула одеяло и, отогнув ворот больничной пижамы, вставила Алискеру градусник подмышку.
— Спасибо, — произнес он слабым голосом, преданно заглядывая в ее красивые глаза.
— Перестаньте паясничать! — она была на редкость догадливой и проницательной.
— С больными нужно обращаться бережно, — процедил Мамедов, — побольше им улыбаться, говорить ласко…
В эту минуту дверь в палату распахнулась, и на пороге появился подслеповато щурящийся высокий мужчина в белом халате с фонендоскопом на груди. Благодушное лицо доктора излучало завидное спокойствие, в котором так нуждаются изводящие себя реальными и ложными страхами больные.
За ним следовали студенты. Их внимательные лица порядком бы позабавили папашу Гиппократа. Неисправимого Мамедова тут же посетило мучительное чувство раздвоенности. В толпе студенток он приметил одну симпатичную мордашку и теперь не знал, кому отдать предпочтение: ореховоглазой медсестре или свеженькой, как майское утро в теплых краях, сосредоточенной блондинке.
* * *Болдырев мягко остановил «Волгу» у Дома офицеров. Вершинина вышла из машины и направилась к входу, придерживая распахиваемые порывами ветра полы плаща. Миновав просторный вестибюль, она поднялась на третий этаж и остановилась перед комнатой номер триста шесть. Дверь неожиданно распахнулась и из комнаты вышли две смеющиеся, ярко накрашенные девушки, которые с интересом воззрились на Вершинину. Они были почти одного роста с Валандрой, только гораздо тоньше.
— Евгений на месте? — обратилась она к ним.
— Да, а вы кто? — бесцеремонно спросила одна из них — кореянка с длинными черными, как вороново крыло, волосами.
Вершинина улыбнулась ее непосредственности.
— Детектив, — бросила она оторопевшим подружкам и вошла в студию.
Там царил творческий полумрак: окна были задернуты тяжелыми шторами, софиты, закрепленные на треногах, были погашены и направлены на торцевую стену, задрапированную серой мешковиной, к которой в хаотическом беспорядке были прикреплены звезды из цветной фольги.
У стены стояли кубы, покрытые тонкой прозрачной тканью, волнами спадавшей вниз и стелившейся по паркету. Темноволосый парень с челкой, закрывавшей ему пол-лица, с фотоаппаратом на шее поправлял драпировку.
