Леонид Словин - Жалость унижает ментов и бандитов
— Перед отъездом я так худела… — Фрида прикурила, осторожно, стараясь не смазать помаду. Ветра не было. Острая струйка отлетела в сторону, к фанерному Чаплину. — Теперь все лицо в морщинах. Моя мать говорит: «В твоем возрасте надо уже выбирать между лицом и задницей…»
Она достала салфетку, вытерла лоб.
Авгурова смотрела вдоль улицы. Человек в черном плаще, черной велюровой шляпе с загнутыми полями переходил улицу. Из под плаща виднелись тонкие в черных чулках икры. От висков вдоль лица свисали вьющиеся закрученные пряди.
«Хасид?..» — Она читала, что религиозным людям в Израиле нельзя стричь волосы на висках.
Улица жила своей жизнью.
Женщина-водитель кому-то просигналила из машины, девушка на тротуаре обернулась. Она сначала не узнала сигналившую, потом заулыбалась маленьким, резко очерченнысм, как у птицы, ртом.
Фрида подошла к урне у входа, чтобы выбросить салфетку.
Авгурова незаметно наблюдала.
Фрида не скомкала салфетку — наоборот, распрямила. Салфетка должна была прикрытть обрывки авгуровского письма. Фрида закрыла урну мясистым, в красных штанах задом.
Сомнений не осталось.
Фрида намерена была изъять накрытые салфеткой бумаги, как только Авгурова вернется в отель.
«Мне сели на хвост…»
«ЕДУТ!»
Первый поезд с делегатами Съезда КПСС по каширскому ходу прибывал на рассвете.
Но еще раньше все было уже готово к его встрече.
Вдоль первой платформы, к которой прибывал состав, за час с лишним уже выстроились оперативники. Они отвечали за личную и имущественную безопасность делегатов. На перроне, вокруг своих «рафиков» группировались кубинцы — слушатели спецфака Академии МВД. На них была возложена доставка чемоданов с вокзала в гостиницы.
Начальство находилось здесь же. Все, словно договорились — повторяли одно и то же. И в тех же выражениях:
— Все на время оставить, забыть! Все внимание делегатам — это наиглавнейшее…
Игумнов прошел вдоль платформы, перекинулся несколькими словами со своими. Бодяга с еще не начавшимся Съездом, уже достаточно всем обрыдла. Народ откровенно тосковал:
— Теперь еще вещи их таскать!
— Они хотят, чтобы, все как за бугром! — Обрюзгший заместитель Игумнова Цуканов комментировал все прямым текстом. — Делегата привезли в отель, он поднялся в номер, а там горничная уже распаковывает его чемодан и раскладывает белье по ящикам… Вот только беда: кроме ментов и кагебешников, никому нельзя вещи доверить…
Платформа и перрон были полны сотрудниками спецслужб. Могучий кулак всех родов охраны был в полной готовности. Забот хватило всем.
У восьмого пути уже несколько дней находился вагон первого республиканского секретаря, члена Политбро.
Высокий гость жил на правительственной даче. А в поставленном на прикол вагоне размещался его штаб и личная канцелярия. Сюда подтяндули кабель, выставили круглосуточный пост. Машины с правительственными номерами, телохранителями и обслугой сновали вдоль платфрмы туда и обратно.
Игумнов отошел от своих — и тут же увидел свою помощницу.
«Есть…»
Ксения стояла особняком от остальных пассажиров у угла транзитного зала. Проходившие мимо мужчины невольно оглядывались.
Мужская шляпа, свежий молодой рот, ослепительные зубы и меховая короткая шубка, под которой вырисовывалсь стройные, обтянутыми белыми джинсами, высокие бедра. Вся — супермодель, обещание здоровых удовольствий и легких доступных привязанностей, короткого и успешного пути от случайного знакомства до последней, ни к чему необязывающей степени близости.
Игумнов и Ксения обменялись взглядами. Близко друг к другу не подошли.
Под курткой у Игумнова, не умолкая, работала рация.
Рутинная ментовская работа не прекращалась.
«— Пятерых слушателей с офицером направить к депутатской комнате…» — передали из дежурки.
«В депутатской КГБ могло бы и само справиться…»
Игумнов уже возвращался к своим.
Комната для депутатов — вечно под ключом, с дверями на две стороны на перрон и в город, с опущенными тяжелыми шторами на окнах и круглосуточными молчаливыми дежурными, всегда жила жизнью самого могущественного ведомства.
Оно и понятно. Ни для кого не было секретом, что комнатой пользуются как конспиративной квартирой для встречи с вокзальной агентурой…
По направлению к выстроившимся у депутатской комнаты машинам быстро прошла Надя со слушаками. Игумнов глянул ей вслед.
Прежняя угловатость, неловкая манера носить вещи…
Вся отголосок своего детства — с вечно текущей сельской крышей, расставленными под капли ведрами по всей избе. Вечные нехватки, безденежье, перебои…
«Представляешь… — вспомнила она однажды, — когда я увидела девочки из нашего класса приносят с собой в школу печенье, я подумала: „Это какие-то дети царей!“»
Такое нельзя придумать.
Игумнов взглянул на часы.
«Быстрее бы уж начиналось…»
В последнюю минуту приехал генерал Скубилин со штабом.
Перронное радио молчало подозрительно долго. Поезд с делегатами был, очевидно, уже на подходе.
Внезапно высоко над платформой щелкнул динамик.
Наступила долгая пауза. Дикторша словно готовилась объявить о наступлении Золотого Века.
— Внимание! — Раздалось наконец. — Граждане встречающие! К первой платформе на первый путь прибывает…
Звуки оркестра заглушили последние слова…
ГОЛИЦЫН, СУБАНЕЕВНовенькая черная «волга» с престижным номером «00–10», не превышая установленной скорости, двигалась со стороны Житной, от здания Министерства Внутренних Дел СССР.
Голицын и Субанеев, сидевшие в ней, почти не разговаривали, смотрели перед собой.
Несмотря на съездовское убранство, Москва выглядела пустой, в лучшем случае, малолюдной. Приезжих почти не было. Билеты на поезда через столицу не продавали, составы приходили полупустые.
На Валовой водитель плавно перешел в крайний ряд.
Впереди показался вокзал — сверкающий стеклом, отмытый, полностью реконструированный и тем не менее все такой же.
Рассказывали: при рассмотрении проекта реконструкции рука прежнего первого секретаря МГК бесцеремонно вытянула фасад, механически удвоив длину.
Новый вокзал отхватил изрядный участок площади, оставшись при этом по-прежнему неудобным, тупиковым — от последних вагонов к метро и транзитным залам тащиться с вещами не меньше километра.
У въезда перед вокзалом был вывешен красный «кирпич». Но это для другого транспорта.
— Под знак и в правый угол… Сможем, командир? — спросил Голицын.
Он сидел рядом с водителем — коренастый, спокойный, в строгом темном костюме под курткой. На заднем сиденьи позади располагался Виталька Субанеев — тоже в куртке, в белой сорочке, при галстуке — он выглядел весьма рспектабельно.
— Постараемся…
Водитель повернул под запрещающий знак.
Гаишник под вокзальным навесом поднял было свисток, но разглядел номерные знаки, кинул руку под козырек.
«Волга» плавно покатила вдоль перрона.
— С Богом! — Субанеев тоже поднял ладонь.
Водитель как-то странно взглянул. Он еще раньше заметил — когда они только подошли:
«Едут встречать и без цветов!..»
Сейчас он пристально вгляделся в зеркальце над головой. Ему показалось, он узнал второго своего клиента.
«Из тех!»
«Те» — принадлежали к таинственным и могущественным спецслужбам, с которыми ему по роду работы приходилось не раз иметь дело.
«Что-то тут у них намечается сегодня…»
«Те» — никогда, ни при какой погоде, не воспользовались бы для своих целей такой вот случайной машиной, «леваком»…
«А для служебных — тем более! Какой смысл — когда у них полны гаражи. Там и такси, и „скорые помощи“. И, вообще, на все вкусы… Зачем им еще „волга“ Министерства сельского хозяйства, которую он водит…»
Водитель боялся оплошать. Человек он по характеру был осторожный, хотя иногда, крайне редко и всегда вынужденно, и позволял себе «подхалтурить». Как, например, сегодня.
— Еще правее и прямо… — Голицын легко ориентировался в лабиринте вокзальных служб. — Вон к той луже. Ближе к проходу. Все! Тут останавливаемся. — Вокруг был припаркован служебный транспорт.
Голицын рассчитал правильно.
Теперь «Волга» наглухо блокировала пространство между кассой сборов и проходом во двор, к прирельсовому железнодорожному почтамту, на перпендикулярно идущую магмистраль.
— Все. Прекрасно. Спасибо.
Тех, кто был им нужен, пока еще не было.
Время оставалось. Можно было отдышаться.
Голицын оглянулся на Субанеева — в последнюю минуту он заменил им Волокова, который должен был сидеть с ним в «Волге». Виталька был бледен, заметно нервничал, у него не было крепких, как канаты, нервов Волока.
