Сергей Черняев - Брат Солнца
- Вы же сами сказали – это местных рук дело.
- Сказать-то сказал… А вы со мной согласны?
- Конечно.
- А почему вы тоже так думаете?
Брезгунова посмотрела на него так, что он подумал: «Хорошо, что она в РОНО работает, а не в школе… от такого взгляда… дети, наверное, становятся идиотами».
- Да они все нам завидуют! – раскрыла она истину, недоступную для его понимания. – Вы видели, как они смотрят? У них комплекс неполноценностей!
- А-а! – сказал Бусыгин и подумал: «Она ведь не соображает, что до вчерашнего дня я тоже был «они» и у меня тоже был «комплекс неполноценностей». И продолжил. – Надо это записать…
- Запишите. Или нет, лучше не надо.
- Хорошо. А что, кто-то вел себя агрессивно по отношению к вам?
- Да все! Они все время смотрят на наш дом плохими глазами!
- Зависть… - подыграл Анатолий Михайлович.
- Конечно… - горячо поддержала его она, - они такие неудачники…
«Ну и экземпляр попался», - подумал он.
- А вы не высказывали кому-нибудь своих претензий по этому поводу?
- Зачем? Кому? Ну вы подумайте – где мы и где они…
Весь образ мыслей, само существо Елены Григорьевны вызывало у него некоторый ступор. Он не любил работать с такими «клиентами» еще в своей «прошлой» жизни, и тем более это занятие не нравилось ему теперь, через столько лет, - когда он уже потерял во многом некоторую профессиональную притупленность чувств.
- Ну что же, - сказал он. - Пока, пожалуй, всё. Теперь я хотел бы поговорить с вашим сыном.
- Он здесь ни при чем.
- Я хотел бы услышать это от него.
- Зачем беспокоить мальчика? Его уже допрашивали, он нервничает. Давайте я сама все расскажу.
Брезгунов понял, что она хочет отыграться за то, что он все время ей противоречил, настоял на том, чтобы она ушла из беседки; и вообще, если бы не сложившаяся ситуация, она никогда не стала бы иметь дело с таким человеком как он. Поэтому с ее точки зрения его хоть чуть-чуть надо было поставить на место. И он решил пока дать слабину, чтобы не разругаться вот так сразу.
- Хорошо. Рассказывайте.
- Отношения с Володей у нас сложные. Он много сидит за компьютером. Это его сильно изменило. Он не такой как мы. Он не хочет работать, учиться. Но он хороший мальчик, старается «через не хочу».
- Как на это смотрит отец?
- То, что я сказала – наша общая точка зрения. Понимаете, пока он учился в школе, я, как сотрудник РОНО, могла как-то на учителей повлиять, где-то их одернуть… Понимаете?
- Понимаю.
- В ВУЗе все сложнее. Многие вопросы решаемы, но ребенок не чувствует со стороны педагогов стимула к обучению.
- То есть?
- Это сложно объяснить…
- Ну хорошо… Но почему вы так сразу говорите, что он тут не причем?
- Ну зачем ему это? Он знает, что он – все, что у нас есть, что мы сделаем для него все, что сможем. Никакой необходимости стрелять, пугать отца у него не было. К тому же он был дома во время выстрела, сам очень напугался.
- А вы тоже, вроде бы, были в доме?
- Да.
- Вы слышали выстрел?
- Нет, первое, что я услышала – это крик мужа.
- И побежали ко входу?
- Да. И сразу столкнулась с Володей, - он еще не спал и выскочил из своей спальни. Он сидел за компьютером.
- Ну ладно, - сказал Бусыгин, - для начала хватит. Мне уже есть над чем подумать. Посмотрим, как это все разляжется по полочкам… Тогда и будем продолжать… Позовите, пожалуйста, Ивана Николаевича, будем прощаться.
Когда Брезгунов спустился, Елена Григорьевна спросила Бусыгина:
- Что вы будете делать дальше?
- Пока я должен подумать. Очень хотелось бы убедиться в том, что нет угрозы по каким-то политэкономическим причинам. Но, чувствую, что тут помощи с вашей стороны я не дождусь.
Он посмотрел на них и понял: да, не дождется.
- Ну что же, придется добывать эту информацию своими способами…
И вновь никакой реакции. Тогда он попрощался, сказал, что через некоторое время свяжется и вышел.
Брезгунов закрыл за ним дверь и стал подниматься наверх. Его супруга посмотрела на него и сказала:
- Надо было ему все рассказывать. Все!
Он обернулся и немного передразнил ее интонации:
- А еще МЕНЯ дураком называла…
- Но ведь он может ничего не найти…
- Не волнуйся, оттуда, - он поднял палец кверху, - нам ничего не угрожает, - я тих как агнец божий…
Это ее и раздражало и успокаивало одновременно…
Выйдя от Брезгуновых, Бусыгин направился к тальнику, который он видел через отверстия в стенах туалета. Здесь, на задворках, продолжалась дорога, которая была и за домом Вереницыных. На самом деле это была не дорога, а просто накатанные колеи, оставшиеся от машин, которые сворачивали с трассы и проезжали «по задам» к месту купания на старице или еще дальше – далеко за деревню – к реке. Этим летом купаться ездили мало, поэтому трава даже в колеях была непримятая. С первого взгляда было видно, что по обочине сто лет никто не ходил. Луговина местами была прибита ветром и дождем, но ни одной характерной для человечьих следов примятости на ней не было.
Значит, стреляли с дороги. Анатолий Михайлович обернулся на уборную на участке Брезгуновых и мысленно проследил линию выстрела до пересечения с дорогой. Без сомнения все это, причем более качественно, проделала и следственная группа. И, очевидно, пришла к тому же выводу, что и Бусыгин: тот, кто стрелял, не делал никакой засады. Он просто пришел, прицелился и бабахнул.
«Странно, - подумал бывший следователь, - как он разглядел ночью уборную? Как нашел гильзу?» По самому выстрелу было много несуразностей и ему тоже, как и Сане, начало казаться, что это Брезгунов сам выстрелил в уборную, а потом раструбил об этом по всем доступным каналам. А дальше должна была начаться какая-то политическая игра. Судя по тому, что он шагу без команды не сделает, кто-то направил его на этот путь.
Но ведь у Брезгунова был страх! Это сейчас он более-менее спокоен, а ведь даже вчера этот страх был заметен! И они нашли его, Бусыгина, отследили и упросили добраться до истины! А ведь в случае самострела истина-то им как раз не нужна! Значит, выстрел все-таки был.
«Профессионал? – продолжал рассуждать он, осматривая предполагаемое место выстрела, - непохоже. Уж если стрелять ночью – то в дверной проем или – через окно – когда он спускался по лестнице. А где ствол, гильза? Где-нибудь здесь, в траве? Непохоже… Тут все на виду. Может быть, все это лежит на дне старицы? Но как он смог – ночью, при криках Брезгунова, на нервах добраться до старицы и не наследить, не помять травы? Фонарик тут ведь не включишь. Просто бросил? А если бы промахнулся? И где следы? Допустим, его ждала машина – где? Если на задворках, - то ее бы увидела вся деревня. Да даже если бы она просто встала на трассе – тоже наверняка кто-нибудь заметил бы».
Да, пока непонятного было много… Надо бы поспрашивать местных, но пока Бусыгин не знал, как ему заняться этим делом. Ну, проведет он одну беседу – сыграет дурачка, - ну, вторую, но уж на третий-то раз точно догадаются, чем он занимается. И тогда – пиши пропало: тут через две семьи на третью мужики сидели – кто за что. Мало того, что слова потом из них не вытянешь, так и жизнь после этого совсем по-другому пойдет… Эх, зачем ему все это было нужно…
Он решил для начала все обмозговать, а пока… Пока можно пойти поговорить с этим парнишкой, Вереницынским сыном. Он, похоже, не знает ничего, зато с местными контакт у него пока не очень. Да и надо с чего-то начинать, в конце концов…
«Стирать всегда, стирать везде. Стирать – и никаких гвоздей, - вот лозунг мой, - и солнца!» - вертелось в голове у Артема. Стирка, а не странный выстрел в депутата районного парламента занимала его начинавший потихоньку отдыхать мозг. Проснулся он в тот день удивительно рано для себя – полдесятого. Светило солнце; он вспомнил свои вчерашние неприятные ощущения от заношенной уже одежды, - и решил наскоро постирать. Однако «наскоро» не получилось. Он умывался, завтракал, вытаскивал тазы, набирал и грел воду, - и все это время в голове его вертелось слово «стирать» и влезало во все тексты, которые только удавалось вспомнить. Тогда он замирал и декламировал про себя что-то вроде:
«Благословляю вас в дорогу
Вослед врагам, должно, найдутся и друзья.
Стирайте там, где можно, Слава Богу,
И уж конечно там стирайте, где нельзя!»
Потом он тихо посмеивался над этой ерундовиной, проговаривал ее еще пару раз, находил в ней новые смысловые оттенки и, наконец, сосредотачивался на деле. Поэтому стирка не прошла еще свою первоначальную фазу, когда из-под яблонь раздался голос Анатолия Михайловича:
- Привет, Артем! Стираем?
Вереницын, только что решивший взяться за кардинальную переработку «Евгения Онегина» и бормотавший первые нетленные строки -
