Вера Коркина - Умный, наглый, сомоуверенный
В Березняки Авилов приехал прищучивать домработницу. Полдня ни тетку Нюру, ни Юлю не выпускал из-за забора, требовал то еды, то инструментов, то полить, то притащить земли, то подержать лестницу и развил такую деятельность, что дом и участок они привели в обычный порядок. Потом пообедали и легли отдыхать, но он не спал и пресек Юлину попытку слинять за забор. К вечеру и Нюра, и домработница ходили опечаленные подневольной жизнью, а он потребовал истопить баню. Когда наступили сумерки, домработница уже места себе не находила, и Авилов едва успел ее перехватить у калитки, удержав за подол. За неделю деревенской жизни она превратилась в толстую наглую девку и попыталась стукнуть его по руке и смыться. Но не вышло.
— Ты мне еще не показала свои успехи с платком.
Они вернулись в дом, и Юля показала. Держала она его от души, вложила всю злость — очень хотелось придушить, но он все-таки за двадцать секунд у нее вывернулся.
— Молодец, Хрюша, ты недалека от вязальной машины. Похоже, ты скоро ее получишь. А сейчас будешь объяснять две вещи, не главную и главную. Не главная — это к кому Хрю-хрю разлетелась за калитку, и она тут же покаялась, что познакомилась с дачником, который ей нравится. «А что, нельзя?»
Насчет главной она попробовала вертеться, но он показал ей дубликат ключа от ящика и сжал пальцы вместе, потому что она пыталась смотреть на ключ как на незнакомый предмет и ничего не понимать. Еще пригрозил отхлестать крапивой, если быстро не придет в память и не скажет, откуда взялся ключ в тумбочке и кому она пишет письма пачками. Юля вертелась как могла, но не потому, что не хотела рассказывать, а потому что А. С. предстал ей совершенным садистом, и она твердо держала сторону его врагов, и лишь из страха перед поркой выложила, что ее попросил один человек, которому она очень обязана, ксерануть, если найдутся в столе, документы с печатями. Насчет «Римека» Юля тоже оказалась в курсе — тетка Нюра по этому вопросу даже держала с ней совет.
В общем, был полный набор — и бабушка, и девушка, и молодой человек с нескромными просьбами. Имя его он выжал с таким трудом, что обессилел, и, проверив все запоры на доме и калитку, завалился спать, мечтая о покое, проспал до позднего утра и не заметил, что Юля, встав пораньше, сбегала на почту и позвонила в город, предупредив кого надо, что дела сложились не лучшим образом.
Тетка Нюра весь следующий день пребывала в дурном настроении, что так и не повидалась со своим кавалером, и честила Сашку за все подряд, особенно за то, что тот взялся посадить кабачки, а наросло уродов непотребного размера, и все заполонили. Весь дом в этих уродах, некуда ступить. Юля от души поддерживала возмущение Нюры — сам урод и уродов насадил. Но к вечеру тетка отошла и признала, что у Сашки рука легкая — он если что посадит, то все растет наилучшим образом, что и у академика биологии через три дома такого не растет.
— Талант к земле есть, а характер поганый. Гнусь.
И вздохнула напоследок, что Петрович ее вчера в город поехал, и даже не попрощались из-за бандита.
— Попали в ловушку с тобой, — посетовала тетка.
Авилов перед отъездом обошел дом, отыскал на чердаке Леонардо ди Каприо, с отверстиями вместо глаз, и предъявил его Хрюше, от души поиздевавшись, потом искупался в пруду, попил молока с теткиным пирогом и, нарвав букет синих цветов, забросил его на заднее сиденье.
Тут с ним случилось нечто, чего он сам в себе не понимал и объяснить не мог. Одна из тех штук, за которые его особенно не любили. Он полез на рожон и не мог затормозить. Его, как на канате, потащило в «Старый рояль», и цветы, которые он рвал для Иры, оказались в руках у счастливой Кати. Чем она была так довольна? Сияла от простенького букетика.
Глава 8
Старинное пение на мертвом языке
— Катя, я созрел для нашей любви, — сообщил он.
— Вечером. В двенадцать, — шепнула она.
— А Сережа?
— Сережа отгул взял. Видишь, я одна.
Домой он ехал чрезвычайно довольный тем, что у него есть жена и любовница. Как бы жена и как бы любовница. Он с порога обнял Иру и сказал.
— Ты была права. Гнусная домработница торговала информацией.
Ира засмеялась.
— Алик, — спросила она, — где это видано, чтобы кто-то покупал информацию о торговце секонд-хендом? Скажешь ты мне правду наконец или нет?
— Если даже я расскажу тебе всю правду, а это маловероятно, ну, то есть это противоречит правилам, ты все равно не поймешь, кому и зачем понадобился занюханный торговец. Потому что я сам не понимаю. Это не иначе инопланетяне.
— Ты что, выпил?
— Я же не пью!
— А с чего ты веселишься?
— Потому что я в данный момент счастливый человек.
— Я хотела тебя кой о чем расспросить… Правда, это-связано с моим мужем.
— А! — Он небрежно махнул рукой. — У тебя комплекс вины перед утопленником, знаю. Ты любишь утопленника.
— По-моему, ты все-таки выпил.
— Да не пил я. Но я оказался на этой… на грани! Меня пасут, а кто, я не чувствую. У меня, что, нюх отшибло?
Он расположился в кресле и продолжал расшнуровывать ботинок.
— Наверное, это ты меня отвлекаешь.
— Да ты что? — всплеснула руками Ира. — Ты же пьян в стельку, ботинок десять минут снять не можешь.
— А если б я был пьян, то как бы я вел машину? Ну как? Отвечай.
— Иди спи. Что с тобой разговаривать.
— Ладно. А ты уложи меня.
Ира расшнуровала ботинок, с трудом высвободила расслабленного Авилова из одежды, принесла простыни и, лишь поднимая его из кресла, обнаружила, что от него не пахнет. Она остановилась в изумлении, а он совершенно трезвым голосом спросил:
— Говорил я тебе, что не пью? Почему не веришь, дурочка? Сегодня ночью я уйду по делу. Опять не поверишь, что по делу?
— По какому делу?
— По делу жизни. Или смерти. Надеюсь, что жизни. Но, может быть, и иначе. А ты в это время будешь шарить по карманам, искать записки? Предупреждаю, бесполезно. Это можно найти только у нормальных, а у таких, как я, ты их никогда не найдешь. Этим и живем. Ну как тебе такая жизнь, принцесса? Не по вкусу? Хочешь назад, к утопленнику? Так, в общем, еще не поздно. Я не стану догонять. Садись, поговорим. — Авилов собрал свою снятую одежду и принялся снова одеваться. — Ты же хотела спросить меня об утопленнике, так спрашивай, я отвечу.
— Алик, это серьезно.
— Я абсолютно серьезен. — Ира видела, что он серьезен, но в сильном возбуждении. От него исходило нечто, что делало его опасным, и, пытаясь это скрыть, он смеялся.
— Алик, а кто выбирает… участок земли, на котором нужно строить?
— Например, отель?
— Например, отель.
— Землю выделяют власти, но обязательна консультация с этим, как его, ну, в общем, кто мой папа до недавнего времени был. Ты ведь об этом спрашиваешь?
— Так это твой папа подписал Алексею бумаги, что в этом месте, в зоне осыпания, можно строить?
— Да ты что? Мой папа из коммуняк, он туфты не подпишет.
— А кто тогда подписал?
— Что ты на меня уставилась, как будто это я?
— А ты случаем не подсобил?
Авилов злорадно улыбнулся:
— Хорошенького же ты обо мне мнения. Как же ты живешь со мной, если такое думаешь! Но ты права, да, я знаю, кто подписал.
— Да, я права. Это я его убила. Только чужими руками.
— Да нет, ну нет же, Ира, это не то. Никаких женщин, все проще. Он всем надоел своей жадностью, ни с кем не делился, все делал через полковника. Ну и организовали ему эту бумагу. Он испугался, что все отнимут, и пропал. Струсил. Я думаю, он жив вполне и может даже возникнуть на твоем горизонте, если, конечно, ты окажешься ему по карману. А если не окажешься, он найдет помоложе лет на восемь. Или на шестнадцать. Я забыл, какой там у нас интервал наметился.
— По-моему, ты меня оскорбляешь.
— Прости, если так прозвучало. Я наблюдаю, что женщины демонизируют мужчин. А мужик — скотина простая, его усложнять не надо. Почему ты, которая жила с мужем за благополучие, приписываешь ему неземные чувства, а от меня ждешь подлостей? Все проще. Он женился на красотке, приобрел ментовскую родню, то есть крышу, разжирел, потом его подставили, он биться не стал, сбежал, завел подружку, бросил семью, мне при раскладе досталась женщина, и я весьма доволен.
— Не такой он трус, каким у тебя получается, — усомнилась Ира.
— А ты с ним в разведку ходила? Нет. Так откуда тебе знать? Он тебя не прокалывал, пока нужда не заставила.
— Он не подлец. Что ты молчишь?
— А что говорить? С верующими не спорят. — Авилов пожал плечами, потянулся за сигаретой. — Ира, а вдруг это любовь? У Амура ведь повязка на глазах. Может, ты его любишь, но не знаешь об этом?
— Ты издеваешься. — Ира скомкала в руках платок и тоскливо произнесла, ни к кому не обращаясь:
— Мне домой уехать?
— Насильно держать не буду, но с тобой хорошо. Ты молодец, Ирка. Своих не сдаешь, даже тех, что тебя слили. — Авилов усмехнулся.
