Леонид Пузин - ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ
Да, господин Бутов, поназагадывал ты загадок! А что если — вот уж всем гримасам судьбы была бы гримаса! — тебя застрелила одна из твоих бывших рабынь? По приказу её нового хозяина? Та же — Васечкина? Застрелила и отравилась. Тоже — по приказу? Необязательно. Со смертью Игоря Олеговича "кодировка" могла закончиться и она, "разблокировавшись" и ужаснувшись содеянного, уже по своей воле решила свести счёты с жизнью…
Направляясь к Лисовскому, Брызгалов знал только одно, но твёрдо: на этот раз никаких "собеседований"! Официальный допрос — с протоколом, с предупреждением об ответственности за дачу ложных показаний — и точка!
Вообще-то Геннадий Ильич не любил начинать с официального допроса — такое начало настораживает подозреваемых, заставляет их внимательнее относиться к своим словам — но сейчас по-другому майор не мог: смерть Васечкиной переполнила чашу его терпения. А ну как, пока он, разгадывая психологические кроссворды, попусту тратит время, ещё одна из бутовских рабынь выкинет какое-нибудь коленце?! Самоубийство Ирины Антоновны будто кричало Брызгалову: Бутов умер, но дело его живёт! И побеждает! Тебя побеждает, майор Брызгалов! Самонадеянный горе-следователь! И пока не поздно, похерь свой интеллигентский психологизм и попросту: хватай, не пущай, держи!
Понимая, насколько вредна такая острая вспышка антиинтеллектуализма, Геннадий Ильич пробовал с ней бороться — увы, не слишком успешно. Пожалуй, единственный не совсем отрицательный результат — это пришедшее по дороге решение возвратиться к "классике". От попыток разобраться в хитросплетениях судеб и взаимоотношений окружавших Игоря Олеговича людей вернуться к древнеримской ясности: "Кому это выгодно"? То есть: кто в смерти Бутова мог быть заинтересован настолько, чтобы решиться на убийство? А идя торной дорогой, шагать, как правило, начинаешь в ногу: отсюда решение не проводить никаких "собеседований" с Лисовским — официальный допрос, и точка!
Однако в таком настроении допрашивать умного, хорошо владеющего собой человека…
… неудивительно, что через полтора часа возвратившийся в свой кабинет майор был даже более зол, чем по дороге к Лисовскому. Конечно, всегда, а особенно в наше время, могут убить из-за куда меньшей суммы, чем 50 тысяч долларов — но кто? Бомж, начинающий грабитель, отморозок из рэкетиров, но не заимодавец своего должника. К тому же — исправно выплачивающего по процентам. Правда, Лисовский, вводя Геннадия Ильича в курс своих финансовых отношений с Бутовым, сделал оговорку, что это не для протокола: и заём, и проценты — всё будто бы под честное слово… и во избежании неприятностей с налоговой инспекцией… Брызгалов пообещал — и эта часть показаний осталась не запротоколированной. Однако сама, случившаяся ближе к концу допроса, не вынужденная откровенность Лисовского — с какой стати? Из опасения, что узнается так и так? Замаскированная издёвочка: мол, наплевать, майор, мне на твои подозрения? Или, напротив, от понимания: в данной ситуации подобная откровенность работает на него? Особенно — учитывая то, что в основной, касающейся Ирины Антоновны части допроса Лисовский был куда более сдержан: отвечал скупо, по существу — только факты и никаких предположений.
Геннадий Ильич курил, перечитывал составленный им список подозреваемых и злился всё больше: бизнесмены, мать вашу за ногу! "Хозяева жизни"! Мало вам дач, автомобилей, любовниц — рабыни, видите ли, потребовались! Которым если что-то прикажешь, то — свято!
Непродуктивная злость мешала, попытки с ней справиться Брызгалову не удавались — "расплачиваться", как часто бывало в подобных случаях, выпало секретарше.
— Зиночка, шесть уже, знаю, но, пожалуйста, задержись немного, хочу с тобой посоветоваться.
Польщённая Озяйкина с радостью согласилась: — Конечно, Геннадий Ильич, Юрка сегодня с мамой, я не спешу: сколько надо — настолько и задержусь.
— Да нет, Зиночка, ненадолго. Тут, понимаешь, такое дело… Мне сегодня и Пушкарёв, и Лисовский оба доказывали, что для некоторых женщин быть рабынями — счастье. Только вот… Веру Максимовну я сегодня видел… "косит" под шестилетнюю девочку — и рада… ну, "косит" — это скорее так, для красного словца, а в действительности… не знаю. Но выглядит — да: довольной на сто процентов. А по словам Лисовского, Ирина Антоновна — это его рабыня — своим положением тоже была довольна. Только — чёрт побери всех этих "рабовладельцев"! — взяла вот и ни с того ни с сего приняла смертельную дозу морфия. И — будьте любезны! Так вот, Зиночка, с твоей, с женской точки зрения — привлекать господина Лисовского или не привлекать? Мог он довести Васечкину до самоубийства? Притом, что — уверен! — никаких показаний против него не будет. И охранники, и прислуга, и просто знакомые — все подтвердят в один голос, что Лисовский для Ирины Антоновны был "заместо отца родного".
— Обязательно привлекайте, Геннадий Ильич! Если даже посадить этого гада не сможете, то хоть крови ему попортите! А то — понахапали наших денежек и думают: им всё можно!
— Зиночка, что-то ты сегодня больно уж кровожадная. Мне же — не ради мести. Нет, чего я к тебе пристал: очень хочу понять, может ли женщина — не сумасшедшая, не доведённая до отчаяния — взять и ни с того ни с сего покончить с собой… Ты, конечно, меня прости: я понимаю, Зиночка, такие вопросы не тебе задавать, а Господу Богу, но… запутался, понимаешь ли. А знать очень важно. Ведь после Бутова осталось не меньше восьми "бесхозных" рабынь… Нет, формально-то они при хозяевах — кто горничной, кто секретаршей служат, но… со смертью Игоря Олеговича — чувствую, а понять не могу! — что-то оборвалось. Распалась какая-то важная связь… Ты, Зиночка, только представь себе: Васечкина — начало… А дальше — одна за другой… Восемь самоубийств — не слабо?! А может — и больше! Я ведь только "идейных" рабынь считаю… Представляешь, Зиночка, какой в этом случае в нашем ведомстве хай поднимется? Да и просто — по-человечески… я Ирину Антоновну видел сегодня в морге… красивая… как живая… кажется, что не умерла, а спит… но ведь — мёртвая! Взяла вот и отравилась…
— Геннадий Ильич, не надо. Пожалуйста, не переживайте так! Из-за какой-то дурочки ненормальной! Я, Геннадий Ильич, бочку качу на Лисовского да на Пушкарёва (правильно, сволочи!), но ведь и эти — тоже. Никто их в рабство не продавал — добровольно шли. Сами напрашивались. Нет, я бы, конечно, таких, как Бутов…
— Отстреливала, Зиночка? Или всё-таки — колотила скалкой? Как, например, меня?
Заметив, что туча прошла и майор повеселел, Озяйкина тоже перестроилась на шутливый лад:
— Не передёргивайте, Геннадий Ильич! Вас — вовсе не скалкой, вас бы — шумовкой… А лучше, — глаза Озяйкиной на миг приобрели отстранённо мечтательное выражение, — плёточкой. Вам бы, ей Богу, пошло на пользу.
— Зиночка, да ты оказывается готовая "клиентка" для Игоря Олеговича! То-то так на него набрасываешься! И на рабынь! Жаль, не успела — убили бедненького…
Смутившаяся Зиночка ответила обычной в подобных случаях банальностью:
— Да ну вас, Геннадий Ильич, скажете тоже…
Завершившийся на шутливой ноте разговор с Озяйкиной, разумеется, ничего не прояснил для майора, да и не мог прояснить — Брызгалов его затевал вовсе не для этого. Тем не менее, отпустив секретаршу, Геннадий Ильич почувствовал, что настроение его заметно улучшилось и текущее расследование видится уже не в таком безнадёжном свете. Самая болезненная заноза если и не была извлечена, то мучила уже не особенно: действительно, массовое самоубийство бутовских рабынь — плод его больного воображения и только! А Васечкина? Приободрённый разговором с Зиночкой майор чувствовал, что способен думать о ней, уже не испытывая острого чувства вины. В самом деле: погибла красивая, молодая женщина — жалко, конечно! — но при чём здесь он? Мог он предотвратить это самоубийство? Не мог! Так стоит ли попусту изводиться? Другое дело, понять, в чём причина трагедии — по своей ли воле Васечкина ушла из жизни? Не подтолкнул ли кто? Если так, то — да: в этом последнем случае найти и привлечь виновного майора обязывала профессиональная гордость.
Словом, ничего после короткого разговора с Зиночкой не прояснилось, но чувство вины рассеялось, горизонт очистился, раздражение улеглось и склонности к самоедству у Брызгалова больше не было. Во всяком случае — на данный момент. И он наконец-то смог составить более-менее чёткий план предстоящих действий. Во-первых: Алла Анатольевна и Яновский — жена и друг — родные и близкие, как это ни печально, в большинстве случаев оказываются причастными к свершившейся трагедии. Во-вторых: деловые связи Игоря Олеговича — строго по документам: работа тяжкая и, скорее всего, бесперспективная, однако необходимая. И далее: выстрел в Бутова и самоубийство Васечкиной — есть ли (в реальности, а не в его фантазиях!) какая-нибудь связь между этими двумя смертями?
