Владимир Таганцев - Золотое яблоко Фрейи
— Да. Я ничего не понимаю, боюсь, но я… я попробую верить вам, — тихо сказал Дэвис.
— Хорошо, Ну, что там еще из преисподней? — С этими словами Томас, подняв облако пыли, вытащил черную кожаную папку. — И когда вы в последний раз открывали сейф, доктор?
— Семь лет назад, чтобы положить туда документы.
— Не думаю, что за такой срок, да еще в сейфе, она бы так покрылась пылью. Надо чем-нибудь ее про-тереть. — Томас удалился на кухню.
— Ничего не скажешь, прямо-таки вековая пыль, — приговаривал он, протирая папку влажной губкой.
— Я эту штуку в сейф не прятал! — заявил профессор.
— Разве я говорил такое? Смотрите.
Дэвис посмотрел на папку. Замки на ней, необычной, видимо, старинной формы, покрывал толстый слой окиси меди — время взяло свое. Посредине черного кожаного прямоугольника можно было различить полустершийся вензель из двух переплетенных готической формы букв «А».
— Так, все правильно, Элис Эдсон[4]. А что скрывает сия мрачная оболочка? — Томас стал открывать замки.
— Элис? Кто вам это сказал? Я этой папки у старухи не видел ни разу, а ей лет сто, как минимум. Что-то у вас все становится просто. Скажите еще, что это подделка под старину и купил ее я.
— Хм, пожалуй, вы правы. Я начинаю мыслить линейно.
— Могу порадовать вас, Арчер. На память в отличие от нервов, я пока не жалуюсь. Так вот, в роду Эдсонов с инициалами «А.А.» не было никого — ни женщин, ни мужчин. Может, эту папочку приобрел по случаю мой отец вместе с картиной? Где-нибудь в Бельгии? — Профессор почти полностью пришел в себя.
— Ваш отец? — повторил машинально Томас. — А ведь это мысль.
— Идите к черту со своими мыслями и не трогайте моего отца. Это был честнейший человек, смею вас уверить. — Дэвис вдруг усмехнулся. — От переизбытка мыслей вы скоро будете повторять известный афоризм.
— Нет, доктор, в Сократы я не гожусь — непроходимо глуп. Слушайте, эти замки просто слиплись от старости. У вас найдется отвертка?
— Найдется. — Дэвис порылся в одном из ящиков стола. — Такая подойдет?
— Вполне.
Арчер взломал замки и извлек из папки сильно пожелтевший лист бумаги.
— А. Вот и само послание. Вам, случайно, не знаком этот почерк?
Профессор взял в руки листок, прочитал:
— «Жду тебя там же. А.А.» Это почерк старухи, Том. Да, но она же мертва вот уже семь лет!
— Семь лет, док. Я же говорил вам, что в этой игре участвуют и покойники, не так ли?
— «Там же» — это… это где? — тихо спросил Дэвис.
— А, вы не догадываетесь? Я думаю, вам это известно, — ответил Арчер, внимательно изучая листок с
непонятной записью.
— Известно? Хотите сказать, что «там же» — это в Хеллингтоне?
— Точнее, в его библиотеке. И думается, ближе к ночи, — заметил Томас.
— Слушайте, вы! Не много ли кое-кто знает — шифр, содержимое сейфа? Мне это не нравится, Арчер.
— И мне не нравится многое, док. И вот почему: вы уверены, что это действительно почерк Элис Эдсон?
— Я мог бы вам ответить — «а чей же?», если бы не ее смерть.
— Итак, почерк ее. Потусторонние силы включились в игру… Вам не кажется, доктор, что это приглашение написано на слишком маленьком листочке?
— Возможно, Арчер. Смотрите, лист когда-то сложили поперек, вот след…
— Да. До того, как его положили в папку, он явно внутри лежал в конверте. И только потом он оказался внутри этого черного… контейнера со знакомыми вам инициалами.
— В данной ситуации эта папка выглядит весьма зловеще…
— А вы у нас человек нервный, — подхватил Томас. Очевидно, рассчитывали на больший психологический эффект…
— Может быть. Но и вы не тянете на помощника прокурора. Вас не взяли бы даже в констебли, заметил Дэвис.
— Весьма лестно слышать, доктор.
— Что делать, друг мой? Кто-то сам недавно выдвинул тезис о непроходимой глупости.
— Да, и в чем же она заключается?
— В том, что некий мудрец решил, что эта бумага адресована мне, и принялся за логические умонастроения, взяв за основу ложную предпосылку. Нет, эта записка предназначалась кому-то другому. — Профессор помахал листком. — Ее положили в папку давно, вот в чем дело. Так давно, что вам пришлось вскрывать замки отверткой. Что вы на это скажете, Арчер?
После небольшой паузы Томас сказал:
— Я идиот, док. Форменный идиот. Я пытаюсь под-гонять факты под схему.
— О, у вас есть схема? Наверное, она выглядит так; кто-то или, точнее, «хеллингтонский шутник», по вашему выражению, хочет вторично заманить меня в библиотеку. Он находит среди записок Эдсон эту, наиболее подходящую по смыслу…
— Слушайте, а где хранятся ее записи? — перебил Арчер.
— Я понял. Там же, хм… Библиотека является и фамильным архивом. Все ее бумаги я переплел и оставил на одной из полок. С помощью предметного указателя вы отыщете их за тридцать секунд.
— Кто-нибудь знает о существовании указателя?
— Да, Берт Норман. Возможно, я говорил об этом Говарду, он в курсе всего.
— Вот оно как! Это существенно меняет расстановку сил.
— Учтите, что О'Нэйл, в отличие от меня, очень дружен с Беннетом. А про длину языка Ральфа Беннета ходят легенды. Вот вам и расстановка сил. Лично я, однако, и мысли не допускаю, что кто-то из названных мною лиц причастен к происходящему. Ваш «шутник» — какой-то сумасшедший маньяк, а не ученый нашего университета.
— Зло активно в темноте… — задумчиво произнес Арчер, добавив: — А Берт Норман? Пока еще он не работает в Бултоне.
— Оставьте его в покое, Том. Он рыбачил вместе с моим отцом, и этим сказано все. Они — друзья с детства.
— Но их социальное положение впоследствии стало неравным, и Норман мог…
— Вы не знаете Берта. Это честнейший и преданнейший человек. Слушайте дальше. Некий безумец добывает где-то папку с инициалами старухи и подкладывает ко мне в сейф, сжигая при этом ориентировку, положенную туда мной семь лет назад.
— Возникает множество вопросов. Например, как он узнал код сейфа, зачем прямо в нем он сжег ваши документы?
— Что касается кода, то тогда этот маньяк — вы, Арчер. Вы же где-то его узнали! Впрочем, путем логических сопоставлений…
— Э, нет. Это вы уже про меня. Давайте серьезно.
— Маньяк заманивает меня в библиотеку, а она находится, если мне не изменяет память, в Хеллингтоне. Так что догадаться не очень трудно. Вас устраивает такое объяснение?
— Ни в коем случае. Кто кодировал сейф- вы или преступник? Зачем вы ставите себя на его место?
— Хм, вы правы. Во всяком случае, наживка на крючке — рано или поздно я бы заглянул в сейф. Но эта черная папка разбивает в пух и прах любые схемы, вот в чем дело. Ее закрыли лет сто назад, а я узнаю почерк старухи! Или она сама подделывала чей-то почерк? Бред! А текст записки очень соответствует дню сегодняшнему. Предположим невероятное, а именно: почерк Эдсон был очень похож на почерк женщины, жившей сто, а может, и двести лет назад. Но кто мог знать, ч т о находится в этой чертовой папке? И наконец, дважды повторяются инициалы «А.А.». Это уже слишком. Вот вам и цена вашей схемы. — профессор замолчал, заговорил вновь: — Вы что-то говорили насчет проклятия, лежащего на вас. Как это произошло Том?
— Обыкновенно. Я попал в лапы дьявола. Это случилось в — день нашего с вами знакомства, доктор. Пойду-ка я сварю кофе. Не возражаете?
ТОМАС АРЧЕР ОТСТАВИЛ ЧАШКУ И, ЗАКУРИВАЯ, ЗАГОВОРИЛ:
— Давайте рассуждать аb ovo[5]. У меня сейчас такое ощущение, что схемы нет вообще. Все настолько иррационально… Но в этой иррациональности есть своя логика или антилогика, если угодно. А про алогизм происходящего я говорил и неделю назад. Как-то этот хаос все-таки упорядочен и связан. Слушайте, а может, одна схема наложилась на другую, вот мы ничего и не понимаем? Знаете, доктор, я бы выделил три линии в этом деле. Одна, скажем, оптическая. Название это чисто условно.
— Я вас понял, Том.
— Прекрасно. Эта линия каким-то образом связана с тем отрывком из летописи, что мы оставили в замке. Вторая — современная, в орбиту которой втянуты мы с вами.
— В этой линии не так-то все просто, Том. Возьмите, к примеру, последнее — подлог в сейфе. Черной папке не меньше сотни лет!
— А возможно, и двести пятьдесят. Но я не успел сказать про третью линию.
— Какую же?
— Линию случайных совпадений. Например, Эльза — Элис. Вот и получается-, что из этого запутанного клубка торчит слишком много кончиков. И за какой бы я ни потянул, он только сильней затягивается, затягивается вокруг нас, доктор. Но я бы стал разрабатывать, как я условно назвал, вторую линию. Помня при этом, конечно, что все линии теснейшим образом связаны между собою. Места их соприкосновений или наложений — вот наши опорные пункты.
— Я вас понял, Том, — повторил профессор. — Чем больше мы узнаем про нечто уходящее корнями в историю, тем стремительней разворачиваются события сейчас. Эта неизвестность здорово меня тяготит.
