Павел Стовбчатый - Для Гадо. Возвращение
— К кому? — спросил я на всякий случай, опасаясь «прокладки».
— Кот.
Я быстро сунул ему малявку и откинулся на подушку.
— Он спрашивал, в чём нуждаешься, просил не стесняться, — пробасил электрик, после того как обследовал проводку.
— Спасибо, всё есть. Я не один… Постарайся отдать ему сегодня, дело срочное, — попросил я.
— Сегодня и получит. Всего доброго.
Он вышел и недовольно заворчал за дверью: «Морочат голову. Зря вызывали только. Всё в порядке, старшой».
Мент не произнес ни звука и привычно забряцал ключами.
На душе у меня сразу стало спокойней. Полдела сделано. Если всё будет нормально, завтра Тольятти пришлёт его за деньгами и второй малявой, для Тары.
Придется вскрывать обувь при них, никуда не денешься. Сперва один, там хватит на всё. Даже в «языке» и коже имеется наличность. Глупые менты, знали бы, какой куш упустили! Да один я и ничего не смогу сделать, к тому же и неудобно — не шуршать же мне, как крыса, ночью, не поймут. Над обувью придется попотеть, ботинки не так просто вскрыть, делалось на совесть, под моим контролем. Попрошу Сахара, этот нравится мне больше остальных. Скромняк!
Абажур тем временем заточил карты и вгонял из одна в одну, разминая руки. Я немного понаблюдал за ним и отметил, что тасовкой он владеет. А раз так, стало быть, кое-что может и из «примочек», по игре.
— Играешь? — кивнул я на стос.
— Маленько, — ответил он довольно небрежно, но в то же время и весомо.
— Ну-ка проверь масть, браток. Убей даму на счастье… Трефовую.
Он еще раз тасанул колоду и перевернул её картинкой вверх.
— Король — в лоб. Щас глянем остальные… Бит, есть, бита, есть, бита, есть… До цветной гоним или как?
— До первой. Что-то ее долго нет, дамули-то.
— Есть, простенькая, бродяга. Червонная.
Я улыбнулся: спасибо, мол, и на этом. Кое-что загадал…
Взяв в руки какую-то книгу, попробовал читать. Русский детектив, автор — женщина, почти Агата Кристи. Интриги, актеры, убийства… Читать сразу расхотелось, Агату Кристи я не уважал. Только помешанный может написать двести с лишним книг неизвестно зачем и для чего. Либо синдикатчик, пишущий со штатными писарями исключительно ради денег. Сколько их было в истории, помешанных? Свифт, Руссо, Ленау, Ньютон… Гении-безумцы, если верить Чезаре Ломброзо. А наши Толстой, Достоевский, Гоголь? Искатели вечной правды и единой любви. Никто из них не любил правды, которая шла против них, никто. Так и не поняли, зачем Бог подарил людям зло и какую колоссальную пользу оно приносит. Ушли в неведении…
Незаметно для себя я задремал и проснулся от брацания посуды. Неужели утро? Да, баландеры уже приперли бачки с пищей и гремели на коридоре мисками. Моя братва варила чифир, для раскумарки, с утречка.
— Спишь-то ты по-серьёзному, брат, — улыбаясь, сказал мне Сахар, когда заметил, что я проснулся.
— Да сам замечаю, — согласился я. — Может, от того, что крои много потерял, пока довезли, а может, нервы. Не знаю.
Мы чифирнули. Я поинтересовался у них насчёт прошедшей ночи — никто не приходил?
— Мы бы разбудили, ты чё! — с долей обиды в голосе протянул Сахар. — Да этим жевать нечего, все сделают как надо. Школа!
Я не стал есть завтрак, но пайку и подслащенный чай все же взял. На потом, если захочется.
Часов в девять или чуть позже дверь в камеру открылась и на пороге возникли два санитара-зека с носилками.
— За тобой, — сказал Абажур.
— Куда это?
— К врачу, — отозвался один из санитаров, и они стали мостить носилки рядом с моей койкой.
— Ей чё, лень задницу поднять, или она одурела там? — Меня взбесила наглость врачихи. Я хотел было засадить хипиш и прогнать санитаров вон. Рентген мне уже делали, перевязку можно сделать и здесь, что за фокусы?! В глубине души я подозревал, что меня потащат вовсе не к врачу, но не стал высказываться вслух. Больница есть больница — по неписаным законам зеки ведут себя в ней тихо. Единственное место, где можно отдохнуть или спастись от БУРа и ментов. Но когда тебе попадается врач-козёл, надо моментально дать ему понять, кто ты. Пусть не матом и не кулаками, но всё же.
«Придётся поговорить с Алёной на полтона выше», — подумал я, переваливаясь при помощи санитаров на носилки.
Когда меня внесли в её светлый просторный кабинет, она стояла ко мне спиной и о чем-то разговаривала с сестрой.
— Вы свободны, — кивнула она санитарам, а заодно отослала и сестру, попросив ее закрыть за собой дверь.
— Как себя чувствуем, больной? — пропела Алёна довольно бодро и приветливо, как будто меня внесли к ней на чай.
— Вашими молитвами, уважаемая. Могли бы спросить об этом и в камере, — недовольно буркнул я, намекая на ненужное таскание по коридорам.
— Ничего. В камере вы еще успеете насидеться, здесь не хуже.
Она пододвинула стул поближе ко мне и села напротив, закинув ногу на ногу, так близко от меня, что я улавливал запах, исходящий от ее чулок. Затем стала осматривать рану.
— Я велела принести вас сюда затем… — голос её перешёл на шёпот, — чтобы кое-что сообщить…
Я встрепенулся, с больными так не разговаривают, особенно симпатичные дамы. Она не спешила и выдерживала долгую паузу, словно желала в чем-то убедиться.
— Что именно? — не выдержал я.
— Ваш друг… Он просил меня узнать, как ваши дела. Всё, что вы скажете, я передам ему сегодня же. Это всё.
Она украдкой бросила взгляд на дверь и спросила одними глазами: «Ну?»
Я буквально опешил, до того неожиданными явились для меня ее слова. О чём она? Какой друг? Тольятти? Может быть, но почему он спрашивает о делах? Тара? Неужели он мог так быстро и четко сработать? Впрочем, он, в отличие от меня, сидел в этой тюрьме пять раз. Четыре срока и один оправдательный вердикт. Оправдательные приговоры как раз вошли в моду. Мог знать её давно, могли и свести, связи у него солидные, а ещё должники… Или — бывшая любовница. Баба в соку, чуть младше его. Одна грудь чего стоит! А осанка, ход, голос! Но может быть и «прокладка», менты способны на всё.
Я решил перестраховаться и проверить.
— Вы шутите, Алёна Павловна, — сказал я ей, — какой такой друг? У меня нет здесь друзей, я и о родственниках пошутил, для прикола. Три года прожил в Италии, вы перепутали меня с кем-то.
— Тише. Не забывайте, где вы находитесь, за дверью — контролер, — шикнула она. — Ничего я не перепутала. Ваш друг Вася, если угодно. Он, кстати, предупредил меня, что вы можете отрицать знакомство с ним.
Она быстро сунула руку в карман халата и что-то достала из него.
— Узнаёте? — В руках у Алёны была Тарина оригинальная зажигалка — Владимир Ильич в фуражке. Надавил на козырек и прикуривай. Я тотчас узнал её.
— Молодчина! — выдохнул я в адрес Тары. — Спасибо вам от души, Алёночка! — Говорить Павловна уже было не обязательно.
— Скажите ему, чтобы он выпустил «клиента» немедленно, сегодня же. Подальше от места. Пусть не волнуется, тряски не будет. Запомните?
— Да, у меня прекрасная память. Выпустить «клиента» немедленно, подальше от места, тряски не будет.
— Сколько я здесь пробуду?
— Думаю, дней десять — двенадцать. Я могу продлить лечение, но это рискованно…
— Тогда всё! Остальное — потом, через вас. Сейчас он мне не поможет…
— Нет не всё. — Алена нагнулась ко мне и прошептала на самое ухо: — В вашей камере находится некто Бажурин… Будьте осторожны с ним, он опасен…
— Что?! — не поверил я своим ушам. — Вы уверены в этом?
— Да. Абсолютно и твёрдо, — сказала она. — Я работаю здесь уже восемь лет. Восемь!
— Но-о…
— Всё нормально, больной. Санитары! — Алена встала и открыла дверь настежь.
— Дня через три я вас снова осмотрю. Нужные лекарства родственники уже передали, они у сестёр…
* * *Меня несли в камеру, но мыслями я был ещё в кабинете. Такого приятного сюрприза от Тары я не ожидал. Разумеется, он думал не только обо мне, но и о себе, и всё же… Надо полагать, Алёночка не была обижена и получила за услугу достаточно. Впрочем, не жалко, заслужила сполна, молодец.
О Бажурине я как-то не думал и вспомнил о нем уже на пороге камеры. Ба-жу-рин? Скорее всего, это Абажур, больше некому. Я не обращал внимания на фамилии сокамерников — дурная привычка, да их и не особо называли. Не зона. В тюрьме поверка — по счёту, по головам и никаких карточек, фамилий. Лекарства с надписями брали они, не я. Ну, это ерунда, в конце концов разберёмся, кто есть кто, главное, что я в курсе. Остальное приложится.
Никто из троих не проявил особого интереса к моей персоне, когда меня внесли. «Зачем и куда дёргали?» Каждый был занят своим делом. Либо гад был уверен, что дёргали к врачу и по-настоящему, как сказали санитары, либо осторожничал. Если осторожничал — хуже, значит, опытный, прелый козел, со стажем. Я вспомнил всё, что говорил в присутствии сокамерников за прошедшие дни, и остался доволен — особо ничего лишнего. И ни-ка-ко-го интереса с их стороны, словно сговорились. Одно наблюдение, фиксация. Да, этого пса Бажурина голыми руками не возьмешь, умен. И где доказательства того, что он — «наседка»? В чем? Слова какой-то врачихи? Полументовки? Им нет веры, они не в счет при любом толковище. Я, конечно, ей верю, ей нет смысла мне врать, но… Обвинить человека — легко, обидеть — еще легче. Ба-жу-рин…
