Доминик Сильвен - Кобра
Брюс все говорил и говорил. Как он соскучился по их совместной работе. Мимоходом упомянул о том, что оставил Мартину и она, похоже, восприняла разрыв спокойно. В этом месте Виктор несколько раз коротко простонал и, что-то пробормотав, отвернул голову. Брюс сообщил, что привел подозреваемого и это поможет ему, Брюсу, почувствовать, что они вместе распутывают это дело. Закончив говорить, он подумал о том, что только что произнес самый длинный монолог в своей жизни.
Брюс открыл дверь в коридор и пригласил Морена и Дарка войти. В палате было только два приземистых кресла, Брюс усадил в них офицера и Феликса. Сам он молча стоял возле кровати и боролся с желанием затянуться сигареткой. Потом вскрыл первую упаковку с пивом и раздал молодым людям по банке. Взяв одну себе, он отошел к окну и некоторое время смотрел на окружную автодорогу, шум которой проникал в палату даже через двойное стекло. Он вдруг вспомнил о Мартине: она всегда смотрит на Сену, когда находится в его кабинете. Такой своеобразный ритуал. Стемнело, дождь все моросил, гигантская змея, образованная зажженными фарами машин, еще сильнее блестела на мокром асфальте. Кобра, ползущая в холод и ночь.
- По-моему, лучшее время, которое мы провели вместе, - это в Риме.
- В Риме, - тихо повторил Брюс.
Парнишка разговорился, надо было осторожно направлять этот словесный поток, чтобы он, чего доброго, не иссяк. Брюс пришел к выводу, что пива маловато. Он и Феликс пили уже по третьей банке. Морен все еще цедил первую. И молчал. Тем лучше. Малыша Морена не проведешь.
- Фирма пригласила всех руководящих сотрудников в Рим, в фамильный дом Андрованди. В то время Марчелло Андрованди был компаньоном отца Жюстена Лепека.
А еще Марчелло Андрованди - дед Карлы и Федерико, подумал Брюс.
- Это был длинный весенний уик-энд. Мой отец был прямо на седьмом небе. Он только что пришел в «Корониду» на должность директора. Наша жизнь переменилась.
- Переменилась?
- До этого папа тоже занимался научными исследованиями. Он много вкалывал, но у него все же оставалось свободное время. Он чаще бывал с семьей.
- А что вы делали в Риме?
- Присутствовали на изысканных обедах с верхушкой римской буржуазии, в саду до поздней ночи играли в бридж. Общались с роскошными женщинами. Отец прекрасно чувствовал себя в этой обстановке. Он все это любил. Это было намного ярче того, что он знал прежде.
- Патрисия Креспи была приглашена?
- Конечно. Она ведь руководила в «Корониде» научными исследованиями.
- Какие у них были отношения с твоим отцом?
- Дружеские. Они знали друг друга уже давно. Учились на одном курсе на факультете естественных наук.
- А тебе-то самому нравились эти изысканные обеды и бридж?
- Нет. Но я радовался, когда отцу было хорошо. С тех пор как…
Он хотел сказать: «С тех пор как уехала моя мать, это бывало нечасто»?
Феликс запнулся, вздохнул и пожал плечами. Брюсу хотелось поподробней расспросить его о Риме. Там хорошо, тепло. Жизнь течет неспешно. И еще там прохладное пиво.
- Вы все время проводили у Андрованди?
- Да, кроме одного раза, когда Марко Ферензи повез нас посмотреть виллу Боргезе. После посещения виллы он организовал пикник в парке. На таком огороженном участке с прудом. Там было очень тихо. Теплый, ласковый воздух. Мы расположились неподалеку от статуи Эскулапа и храма. Еда и вино были превосходные. Марко произнес великолепную речь о перспективах развития фирмы. Призвал бога врачевания в свидетели. Это было, конечно, театрально и в то же время смешно. Папа радовался. Нет, в Риме было здорово.
- А потом?
- После Рима все довольно быстро перевернулось с ног на голову. Папа стал, что называется, большой шишкой. Он зарабатывал больше, чем когда занимался исследованиями, но, в сущности, он потерял свободу. Мы переехали в шикарную квартиру, но… в общем… все было не так хорошо, как могло бы быть.
- Карла Ферензи говорит, что у него была женщина. А что ты об этом думаешь?
- Ничего. Мы редко виделись в последнее время. Отец из-за своей работы вечно был уставший, а я встретил Шарлотту. У меня голова была занята совсем другим.
- Сколько времени вы с ней знакомы?
- Семь месяцев. Да, всего только семь месяцев…
- И?..
- Я бы хотел ей позвонить.
- Я ей сам сейчас позвоню. И передам тебе трубку.
- Вы хотите сначала сами ее расспросить?
- Конечно.
- Вы тоже считаете, как ваша коллега, что я убил отца?
- Она тебе это сказала?
- Скорее, преподнесла мне это на тарелочке!
- Она полицейский, а не нянька.
- В любом случае я предпочитаю ваш стиль.
- Какой номер у твоей подружки?
Феликс едва успел назвать номер мобильника, как плотину прорвало. Слезы потекли из него рекой. Он закрыл лицо руками. Морен бровью не повел, несмотря на то что ему было неудобно сидеть в маленьком кресле. Брюс внезапно положил руку Феликсу на плечо:
- Поплачь, мой мальчик. Надо дать выход слезам. Поплачь.
Перекрывая рыдания Феликса, Брюс сказал, что пойдет позвонить в коридор, и дал знак Морену быть начеку.
Алекс ходил звонить девице. Той самой, которую этот парень, плакавший как ребенок, любил по-настоящему. Что-что, а уж это Виктор Шеффер прекрасно понял. И еще он усвоил одну очень важную вещь: Алекс вступил в борьбу с самой опасной из змей - с коброй. Ее яд, проникший в организм через укус или впрыснутый в глаза, убивает очень быстро. Капитан Шеффер знал это не хуже какого-нибудь специалиста-зоолога.
Некоторые вещи сделались для Виктора Шеффера прозрачными, словно вода горного ручья. Ясными, как математические аксиомы. Не вызывали никаких сомнений, как не вызывает сомнений Декларация прав человека и гражданина. Зато другие никак не удавалось постичь. Думая об этом, Виктор Шеффер представлял себе - если уж оставаться в области зоологии - хромых черных баранов, которые пасутся, приволакивая ногу, на крутых горных склонах. Они срываются вниз, встают, карабкаются вверх и вновь срываются, и так длится бесконечно. Устали, очень устали эти зверушки - довольно глупые, надо признать.
Одно он знал наверняка: умерший был самым большим из этих черных баранов. Он занимал много места, хоть черты его и были неразличимы. Капитану Шефферу никак не удавалось понять, что за человек тот, о ком идет речь. Он не видел его лица, не знал, молод он или стар, богат или беден, весельчак или мизантроп. Он не видел его. Не разобрал его имени. Он даже сомневался, какого он пола. Умерший. Умерший, так ведь?
Но кое-что виделось ясно. К примеру, Шеффер видел сад Эскулапа, ощущал, как теплый весенний ветерок гонит рябь по поверхности пруда, вдыхал изысканные ароматы блюд, приготовленных для пикника, слышал, как вылетают пробки из бутылок с шипучим асти. Он улавливал смех красивых женщин, их болтовню о бридже и музее на вилле Боргезе. Он слышал смех мужчин, очень довольных тем, что дела в «Корониде» идут хорошо. И бог врачевания Эскулап, выглядевший весьма внушительно между белых колонн, радовался их веселью и покровительственно взирал на легкую оргию. Каменное тело Эскулапа намного больше тела простого смертного. Он как-то небрежно держит в руках символ своего искусства - кадуцей, обвитый двумя змеями жезл. Они скользят вокруг древа жизни, всем своим видом давая понять, что складывают оружие и их яд отныне - лекарство.
Это же яснее ясного, Алекс, неужели ты не видишь?
И еще Виктор Шеффер знал, что Феликс, плакавший словно ребенок, проведет ночь на Набережной Орфевр. Очень удобный подозреваемый в деле об убийстве черного барашка непонятного пола. Батюшки мои, как же этот парень ревел! Но разве Иуда не пролил бы реки слез за Христа, если бы это сулило ему выгоду? И все-таки, говоря откровенно, Виктор Шеффер знал, что молодой человек по имени Феликс, который глушил пиво и рыдал с громкими всхлипываниями, не Кобра. Не он убил черного увечного барашка. Это Алекс обязательно должен понять.
Но главное, Алексу нужно понять, что между змеей, обвившейся вокруг кадуцея, и Коброй есть связь. Капитану Шефферу хотелось подняться, открыть слипшиеся веки и говорить. Четко и ясно.
Говорить с Алексом, с Алексом. Моим лучшим другом.
10
И у домофона, и у почтовых ящиков - одна и та же картина. Двадцать фамилий, но ничего похожего на Патрисию Креспи. У многих жильцов указаны только инициалы, но нигде не значится ни ПК, ни КП. Как «коммунистическая партия» или «подготовительные курсы», подумала Левин, но дальше фантазировать не стала: у нее есть дело поважнее. Раздался щелчок дверного замка, и она увидела входящих в подъезд женщину и подростка. Женщина недоверчиво взглянула на Левин и даже слегка попятилась, когда та сунула руку в карман куртки, чтобы достать удостоверение. Безрезультатно: ни женщина, ни подросток не знали жилицы по фамилии Креспи.
Левин пошла по этажам. Дом содержался в чистоте, пахло каким-то моющим средством с ароматом лимона, слышалась музыка. Кто-то на полную мощность включил Шегги - это Алекс мог слушать круглые сутки. Левин добралась уже до седьмого этажа, но никто еще не решился открыть дверь представителю правоохранительных органов. «В нашем деле надо быть настойчивой, Мартина». Неужели? Спасибо за откровение, шеф.
