Доминик Сильвен - Кобра
Обзор книги Доминик Сильвен - Кобра
Доминик Сильвен
Кобра
Моим родителям - Монике и Жану Гийемо
Все были объяты страхом, и тогда
двенадцатая фея, которой еще предстояло
высказать свое пожелание, вышла вперед
и, не в силах расстроить злые чары, но
лишь смягчить их, сказала: «Принцесса не
умрет, а только заснет глубоким сном и
будет спать сто лет».
Шарль Перро1
Текила… текила… текила…
Вы испытываете удовольствие, повторяя это слово. Оно звучит так приятно, вызывает в памяти столько образов. Всего три слога - и вы в Новом Свете, в Мексике. Вулканы, высокогорные плато, кукуруза, кофе, пальмы, мантильи, сомбреро, зычная медь духовых оркестров на фоне утопающих в цветах вилл и все такое. Ненавязчивая экзотика.
Текила… текила. Нет, это не то, совсем не то, в действительности это нечто гораздо более определенное.
Три слога - и вы в городе, о котором никто бы не знал, если б в один прекрасный день кому-то из его жителей не пришло в голову переработать плод агавы. С той поры этот самый плод сделался подарком, которого еще приходится дожидаться. Агава цветет один-единственный раз, и, живя под солнцем Текилы, нужно запастись безграничным терпением. Вегетация может длиться десять, двадцать, тридцать лет, и вдруг стебель взмывает на высоту десять метров, а то и выше. Едва появившись на свет, цветок становится деревом. Вот тут-то терпение и вознаграждается, - не зря ведь слово «агава» произошло от греческого agaue, что означает «восхитительная». Текила и в самом деле восхитительный напиток. Янтарный, стекающий по стеклу словно драгоценное масло, и пахнет так, как может пахнуть водка: старой бочкой, пересохшей землей, ржавым железом, завядшим картофелем, нежным цветком, благородным плодом. С первого же глотка его вкус, такой же теплый, как и цвет, согревает вам душу.
Парадокс жестокий, но не лишенный поэтичности: у меня созрела мысль убить Поля с помощью именно этого напитка. Разумеется, добавив в самый последний момент алкалоид, полученный из семян рвотного орешника. Nux vomica. Поль не ощутил горечь стрихнина, заглушенную запахом бочки, пересохшей земли, ржавого железа, старой картошки, не знаю чего еще заглушил горечь стрихнина. А ведь мог бы, болван, почувствовать, в конце-то концов. Все-таки в прошлом научный сотрудник Института Пастера, разве не так? Стоит, правда, уточнить, что моей отдельной заботой было предварительно угостить его засахаренными кумкуатами.
Итак, Поль ничегошеньки не заподозрил. Зато он ощутил боль. Жуткую, невыносимую. Тысяча смертей в одной. Сравнений тут можно подобрать предостаточно. Напалмовая бомбардировка ограниченного пространства сосудов и слизистой. Цунами, разбушевавшееся в пределах беззащитного человеческого тела. Оно, это тело, корчится, узлом завязывается в усиливающихся судорогах. Нелепо выгибается, принимая вид какой-то жалкой живой арки. Когда мышцы в конце концов начинают отделяться от связок и сухожилий, страдания становятся совершенно невообразимыми, даже снятие кожи заживо ничто в сравнении с ними. И при этом вы не теряете рассудка. Голова остается ясной. Вы осознаете, что уходите из жизни. Чудовищно!
Тем более, что приступы боли ослабевают, даже прекращаются совсем, а потом начинаются снова. Достаточно малейшего возбудителя - хлопка в ладоши, легкого пинка, - чтобы кошмар возобновился. И еще больший, чем прежде. Время делает с вами то, чего оно хочет от вас, - расширяет до невероятных размеров, вы существуете одновременно повсюду, ваши нервы вопиют, словно сонм мучеников. Когда время наконец отпускает вас, вы умираете от истощения сил, и вашу смерть ускоряет вызванная спазмами остановка дыхания, дисфункция межреберных мышц и диафрагмы.
Мне показалось, что Поль умирал бесконечно долго. Уже не в состоянии говорить, он звал на помощь каждой порой своей кожи, и при этом взгляды наши то встречались, то расходились, то опять встречались. Так мне стало ясно, до какой степени он был потрясен происходящим и как мучительна была его агония. Искаженное, отталкивающе уродливое лицо было мертвенно-бледно. Зрачки патологически расширились, глаза почти вылезли из орбит. Из сведенного судорогой рта, несмотря на стиснутые, будто спаянные, зубы, тоненькими, но быстрыми струйками текла слюна. Губы - две тонкие серые линии - растянулись в какую-то немыслимую улыбку. Сквозь эту конвульсивную маску мощно рвался наружу первобытный страх. Поразительно.
Мне было известно, что Поля сейчас вывернет наизнанку, а потом он забудется, лежа на паркете в этой большой благоустроенной квартире, которую он так жаждал иметь и которую так полюбил. И ни одна из этих низменных деталей не ускользнет от его незамутненного сознания. Разумеется, на мгновение я представляю себя на его месте. Странно, но я ему сочувствую. Вот уж чего трудно было ожидать. Поль - законченный негодяй, но при этом - человеческое существо. И я, несмотря на все со мной приключившееся, я тоже человеческое существо. И как существо к существу, как человек мыслящий - к человеку, испускающему дух, я испытываю к нему сочувствие. Трогательно до слез.
Но этот краткий миг сострадания не помешает мне уничтожить остальных. Одного за другим. Конечно, они станут защищаться и мне будет все трудней. Но я пойду до конца. Терпение у меня - как у жителей Текилы, мексиканское, почти безграничное. Сила - непостижимая, откуда только берется. А воображение - пугающее. В детстве, пока по малолетству мне не удавалось с ним справляться, его укрощать, оно мучило меня. Потом, прирученное, не раз подсказывало мне выход.
Скрюченное тело Поля, в пижаме, у моих ног, напоминает мне, что я - кобра. Я сплю под цветком агавы. Под солнцем Текилы. Под солнцем Нового Света. Кобры, или очковые змеи, обитают в Африке и в Азии. Ну и что с того? Какая разница. Я сплю там, где мне нравится. И когда я сплю, создается впечатление, что я в коме. Но кома у кобры не имеет ничего общего с потерей чувств и сознания у человека. Моя кома - это лишь долгое ожидание, мой яд - ненависть. Я могу его впрыснуть или плюнуть им в глаза и выжечь их.
Viva el cobra!
2
Ноябрь 2000 г.
Ей потребовалось не больше минуты, чтобы решить, где она проведет остаток ночи. Просто надо позвонить по телефону хорошему человеку в удачный момент. Услышав голос Крила и убедившись таким образом, что он дома, Мартина тотчас же выключила мобильник: лучше нагрянуть неожиданно.
С Крилом Голландцем она познакомилась, когда, еще будучи лейтенантом, служила в полицейском участке 8-го округа. К ним в участок поступило несколько анонимных звонков: какая-то чокнутая грозила устроить стрельбу в кабаре, где выступали мужчины-стриптизеры, и хозяин заведения обратился в полицию. Мартине Левин, пришедшей в кабаре, ничего не стоило смешаться с толпой, которую составляли исключительно женщины. У молодого человека, в противоположность другим членам труппы, был настоящий талант танцовщика. Крил подыскивал себе работу поинтереснее, а тем временем, коль скоро в кабаре ему хорошо платили, охотно делал свое дело.
Крил и Мартина поняли друг друга с полуслова. Ему нравились такие девицы: пухлый рот, холодный взгляд, оружие, наручники. «Это такая редкость», - сказал он с приятным акцентом. Он был светловолос, строен, а ягодицы у него были как у Михаила Барышникова. Встречались они от случая к случаю. Сколько времени она уже не была у него - месяц… полгода, больше? Да это и не важно. Крил - если проглотить «к» и растянуть «р», имя звучало как урчание рассерженной кошки - жил на авеню Клиши.
Мартина поставила мотоцикл и огляделась. Было около часа ночи, улица еще жила своей привычной жизнью. Оживленное кафе, закрытая цветочная лавка. Несколько африканцев, обсуждающих что-то у края тротуара: по улице разносились мелодичные фразы и смех. Автобусная остановка с афишей фильма, в котором снялись актер и певец Патрик Брюэль и какая-то неизвестная актриса. «А он слегка постарел, но ему идет. До чего сексуален», - подумала Мартина. В это время суток и в теперешнем своем состоянии она готова была переспать хоть с оравой мужчин. Образ Алекса Брюса, ее недавно, совсем недавно потерянной любви, переместился куда-то в дальний уголок сознания. Весьма полезная способность убирать на время свои эмоции. Хотя бы на остаток ночи.
Воительница на охоте. Жаждущая удовлетворения.
Мартина знала, что получит его с танцующим Голландцем - молодым человеком, мгновенно возбудившим в ней желание. Стоило ей увидеть его в узких блестящих плавках, расхаживающим по сцене вперевалку в компании четырех других парней перед сворой орущих женщин. Тростинка, которую так и хочется согнуть, когда ты не в духе. Как-то в гримерной он ей сказал, что она первая, кто произносит его имя правильно. Враль несчастный.
Не спросив, кто там, он открыл дверь. В голубом махровом халате, с мокрыми волосами, зачесанными назад, - он, по-видимому, только что вышел из душа. На лице его выразилось удивление, он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал и молча пристально оглядел Мартину. Она была в брюках и бюстгальтере из черной кожи и красной кожаной куртке. Вынув из кармана наручники и отведя его руки назад, она быстро защелкнула их у него за спиной.
