Сергей Дышев - До встречи в раю
Они подъехали к белому каменному забору, Лаврентьев развернул пушку назад и скомандовал Коростылеву "полный вперед". Танк выдавил железные ворота и кусок стены, по развалинам въехал во двор. Здесь был маленький оазис: росли деревья, цветы, в глубоком арыке журчала вода. В доли секунды Лаврентьев оценил это великолепие, снова развернул пушку, нацелив ее в окно, спрыгнул с брони и с автоматом наперевес ворвался в дом. За ним следом бросился Козлов. Где-то в потемках завыла женщина. Хозяин, тучный человек лет тридцати, держал автомат и бледнел на глазах. Командир отобрал оружие, коротко скомандовал:
- Выходи!
Хозяина дома посадили на башню.
- А теперь говори: где майор Штукин? Иначе я разнесу твой дом в щепки.
Рама обильно вспотел, по мясистому лицу потекли капли.
- Козлов, заряжай! - скомандовал Лаврентьев мертвенным голосом, от которого даже у Коростылева пошли мурашки по телу.
Козлов равнодушно кивнул и пошел выполнять команду.
- Сначала мы разнесем в пыль твой дом,- продолжил командир. А потом лично для тебя - египетская народная казнь: посадим на середину ствола, привяжем и выстрелим. В результате ты станешь фруктовым желе ни одной целой косточки. Короткий импульс. Закон физики...
- Не надо, я все скажу! - вырвалось у Рамы. Его держат в подвале общежития... Там сильная охрана. Вы все равно ничего не сможете сделать!
- Ты нам поможешь,- без тени сомнения произнес Лаврентьев.
Серое здание, прыгающее в триплексах,- штаб. Окуляры прицела вплотную к глазам, сетка с параболой, перекошенные страхом лица, паника, неслышный зуммер стабилизатора, вдавленные кнопки рукояток, послушно скользящая башня с хоботом пушки. Окно третьего этажа - огонь! Вспышка, грохот, пыль. Так вколачивается истина и достигается справедливость.
Рама мешком свалился в башню - деморализованный и бледный.
- Не сдохнешь! - крикнул Лаврентьев, саданул его крепко в челюсть, показал наверх: - Вперед!
Путаясь в веревках, Рама полез обратно...
Козлов остановился позади и длинными очередями крошил стекла окон. Звон бьющегося стекла подавляет врага.
- Рама,- Лаврентьев дернул пленника за штанину,- сейчас ты будешь громко кричать, так, чтоб слышали все, особенно твой брат Сабатин-Шах. Повторяй вслед за мной: "Командир российского полка подполковник Лаврентьев требует немедленно вернуть заложника майора Штукина. В противном случае будет уничтожена моя семья, которая находится в танке..."
Пленник не заставил себя ждать, возопил сипло, с надрывом.
Вдруг в одном из окон первого этажа что-то блеснуло, грохнуло, и хвостатое пламя буквально ударило в триплексы. Граната задела башню и ушла в сторону. С запозданием в две секунды ответил Козлов. Снаряд попал в окно. Когда рассеялась пыль, появился человек. Он выглядывал из подъезда и отчаянно махал тряпкой. Оглушенный Рама сидел на дне танка и мотал головой. Из ушей у него текла кровь.
- Пусть Рама выходит, а ты получишь майора!
- Скажи им, пусть сначала выведут майора! - распорядился Лаврентьев.
Но пленник не реагировал, вращал выпученными глазами и нечленораздельно мычал. Тогда Козлов вылез на башню.
- Живо гоните майора!
Здание заволокло дымом, сквозь черные клубы проблескивали, вырывались, будто соперничая, ярко-красные языки пламени. "Наверное, сейчас там жарко",- подумал Лаврентьев.
Из клубов дыма появился Штукин. Он шел, прихрамывая, по битому стеклу, пыли, осколкам камней, щурился то ли от дыма, то ли от яркого солнца. Лаврентьев приоткрыл люк и крикнул:
- Беги во вторую машину!
Штукин заковылял с ускорением, командир успел разглядеть его опухшее лицо, разорванный рукав куртки... Майор неуклюже вскарабкался на броню и, когда исчез в люке, скомандовал: "Вперед!" Теперь Козлов шел впереди, а Лаврентьев в пятидесяти метрах позади. Когда отъехали на значительное расстояние от штаба, командир приказал притормозить, разрезал ножом путы и отпустил пленника восвояси. Штаб полыхал, о размерах потерь и ущербе можно было догадываться. "Вот вам урок,- злорадно подумал Лаврентьев,- в лучших американских традициях. Только в русском исполнении... Надо теперь послушать новости по радио..."
Перед въездом в полк Лаврентьев вылез на башню. Прапорщик открыл ворота... Ольга стояла на пороге штаба и со страхом смотрела то на Михайлова, то на командира, то на потемневшего лицом Штукина. Будто преодолев внутреннюю преграду, она устремилась к Лаврентьеву, но на последних шагах, наткнувшись на его взгляд, остановилась. Командир глянул на нее равнодушно и, ни слова не сказав, прошел в кабинет.
А на стадионе - великой сцене всех времен - оцепенело ждали участи то ли зрители, то ли позабытая "массовка"; из глаз беженцев беспрерывно текла печаль. Они бы давно выплакали себя, но подполковник Лаврентьев, командир 113-го полка, не давал умереть. Они и сами теперь верили, что именно он обязан хранить их жизни. А если уж он не сохранит, то останутся, конечно, еще высшие силы... Однако люди и в своей вере - слабые существа, прагматично уповали на сильного ближнего.
* * *
И у старины Хамро был смутный час, есть во времени такой несчастливый час н сжатый безмолвным ужасом, внутренним огнем напоенный, перекрученный в черном пространстве и слитый с ним. Именно в этот час Хамро решился уйти из опустевшей тюрьмы. Тюрьма - единственное место, где двери имеют замки лишь снаружи. Хамро сидел безмолвным истуканом, прислушивался к шорохам, ирреальным звукам, отдаленным постукиваниям, порой ему чудились тихие шаги в гулком тюремном коридоре.
Тоскливые думы привели его к сакраментальному выводу: лучше сидеть в наручниках, под замком, но среди людей, а не в пустых стенах дома кары и печали, одиноким среди ухающих звуков игольчато-звездной ночи.
Везде были следы разгрома: матрасы, валявшиеся на полу, горы тряпья, осколки ампул, ложки, алюминиевые миски, коробки из-под чая, бирки с фамилиями, сорванные с груди. Тут Хамро вспомнил, что так и продолжает носить свою этикетку. Он оторвал ее, но наземь не бросил, а спрятал в кармане.
Утром он понял, что в свихнувшемся городе есть только одно место, где он может, во-первых, спастись, а во-вторых, официально подтвердить в случае необходимости свою лояльность к оставшемуся сроку и горячее желание его отбыть и искупить. Он пересек мертвое пространство между тюрьмой и полком, завидел дощечку, припертую к забору,- здесь прапорщики и лейтенанты коротали свой путь,- поднатужился, с разбегу вскочил на нее, ухватился за край забора, еще разок поднатужился, застряв на гребне спортивного успеха, и перевалился на другую сторону. Хорошо, что его сразу не застрелили.
- Эй, лысый, а ну, иди сюда! - услышал Хамро резкий моложавый голос. Он прищурился и среди кустов, окружавших белое одноэтажное здание, напоминавшее сарай, увидел очкарика в военной рубашке и при погонах. В какое-то мгновение он почувствовал страх и опустошение: такую же носили вертухаи.
Хамро послушно подошел к офицеру. На нем были капитанские погоны, и Хамро, чтобы понравиться, не преминул доложиться по-уставному:
- Товарищ капитан, разрешите обратиться?
Капитан неожиданно расплылся в улыбке:
- Откуда тебя, такого лысого, принесло?
- Из тюрьмы, товарищ капитан. Кара-Огай нас освободил. А мне вот некуда идти, а воевать не тянет...
Капитан упер руки в боки, глаза из-под очков смотрели с укоризной и расплывающейся добротой. Хамро понял, что капитан слегка пьян.
- А я один на всех, понял? Какой человек самый ценный на войне?.. Что н совсем дурак, ответить не можешь?
- Я не дурак,- осторожно возразил Хамро, удивляясь странному капитану. Самый ценный? Солдат, наверное?
- Какой еще солдат! Скажи еще: обученный, накрученный, сякой-такой... Самый важный человек на войне, уважаемый дядя,- это врач!
- Вы врач?
- Да. И ты будешь две тысячи первым потенциальным клиентом на этом стадионе. Только не приходи по пустякам: голова там не соображает, в ушах трещит. А вот с вывороченным животом - милости просим... Теперь ступай себе с Богом. На стадион! Бегом... Можно вприпрыжку. А то мне надо роды принимать. Одна госпожа тут надумала... Сказав это, Костя пошел в санчасть смотреть роженицу, а Хамро поплелся на стадион. Там он быстро понял, что никому не нужен.
В полку вновь появились телевизионщики.
- Фывап сказала,- перевел Сидоров,- что имидж, который сложился у нас, не вполне будет соответствовать...
- И что же это за имидж? - поинтересовался Лаврентьев, слегка прищурившись. Американка, похоже, достала его.
- Не спрашивайте, она сама не знает,- вполголоса, как будто она могла подслушать, произнес Сидоров.
- Переводи! - сурово потребовал Лаврентьев. А то камеру заберу. И не финти н у меня диплом переводчика английского языка.
Сидоров торопливо перевел вопрос, выслушал долгий ответ, нахмурился, стал озвучивать:
- В общем, она говорит, что ваш имидж...
