Штефан Мурр - Гиблое место
Приглушенный свет лился сквозь круглое окно, украшенное витражами. В глубине была открыта дверь в зимний сад, из которого можно было попасть прямо в парк.
Они пробирались через Исфаган завлекающих красок к двери, которую распахнула перед ними экономка.
Кеттерле, слегка смутившись, оглядел себя сверху донизу. На нем был не самый лучший его костюм. И даже если бы он знал, что сенатор Робертс не придает одежде ни малейшего значения, это не поколебало бы его представления, как следует являться в дом сенатора.
Сенатор вышел из-за письменного стола.
— Господин Кеттерле? Комиссар?
— Старший комиссар, господин сенатор.
Вопросительный взгляд в сторону Хорншу.
— Комиссар Хорншу.
Сенатор кивнул и указал на два тяжелых, обтянутых бархатом кресла.
— И в каком же отделе вы работаете, господин старший комиссар?
— Два дробь три, господин сенатор. Я начальник первого отдела расследования убийств.
Человек, через руки которого за всю его жизнь прошли миллиарды и из этих миллиардов миллионы остались при нем навсегда, даже при самых поразительных сообщениях не позволяет дрогнуть ни единому мускулу на лице.
Сенатор молчал всего две секунды.
— Садитесь, — сказал он.
И поскольку он снова замолчал, с абсолютным спокойствием рассматривая Кеттерле, комиссар спросил:
— Прежде чем я сообщу вам тревожную весть — знаете ли вы, где ваша жена?
— Нет, — ответил сенатор. — У меня нет привычки держать ее на привязи. Но почему вы спрашиваете?
Кеттерле уперся обеими руками в подлокотники кресла.
— Ваша супруга в ночь с субботы на воскресенье между двадцатью тремя и часом ночи при совершенно тихой, безветренной погоде совершила прогулку по пляжу, с которой не вернулась до сих пор.
Робертс не шевельнулся. Потом слегка вытянул свою могучую голову с белыми прядями волос и выдвинул вперед подбородок.
— Откуда вам это известно?
— Нас известили.
— Кто?
— Полковник в отставке по фамилии Шлиске, проживающий в пансионе на побережье.
— А ему это откуда известно?
— Вчера утром за завтраком в пансионе установили отсутствие фрау Робертс, и полковник счел разумным сразу позвонить в Гамбург.
— А какое отношение имеет к этому отдел расследования убийств? Моя жена обожает всевозможные причуды. Ей доставляет удовольствие ставить людей в тупик. Когда происходит нечто подобное, она веселится до смерти. Вы можете оказаться в этом деле в дураках, господин старший комиссар.
Кеттерле внимательно наблюдал за сенатором.
— Вчера мы были там с оперативно-технической группой, специальной машиной, собакой и девятью полицейскими. Местная полиция собрала сорок человек, чтобы обыскать песчаное мелководье. Для этого были все основания.
— Какие же?
— Фрау Робертс отправилась на прогулку вдоль пляжа. Была тихая, абсолютно безветренная погода, и следы остались хорошо видны на песке. Но в определенном месте…
К удивлению своему, комиссар заметил, что глаза у Риха Робертса остекленели. Он замолчал. Сенатор не шевельнулся. И все же комиссар почувствовал, как напряглось все его тело под белоснежной рубашкой.
— …след уводил прямо в море и обрывался, — закончил сенатор начатую комиссаром фразу.
Кеттерле хорошо помнил потом, что в тот миг у него было ощущение, словно произнесенные им потом слова «если хотя бы было так», разворошили такой пласт в судьбе Риха Робертса, что даже сам факт исчезновения его жены казался теперь незначительным.
Молчание было тяжелым, почти невыносимым, часы в холле били, казалось, бесконечно. Но сдержанное поведение сенатора не позволяло полицейским обнаружить свое изумление.
— Ну и что же дали ваши расследования? — спросил этот крупный мужчина, не сделав больше никакого движения, мгновение спустя он заложил руку за лацкан пиджака.
— Ничего, — сказал Кеттерле. — Поэтому я и пришел к вам.
Сенатор несколько раз глубоко вздохнул. Последний вздох завершился еле слышным хрипом. Только теперь Кеттерле стало ясно, что этот гигант страдает сердечной недостаточностью, и он упрекнул себя за то, что безо всякой оглядки жестко выложил ему все факты.
— Что же вы собираетесь теперь предпринять?
— После того как мы выяснили, что местопребывание вашей жены было вам неизвестно, я полагаю также, что вы не отправляли ей телеграммы, господин сенатор.
Рих Робертс медленно покачал головой.
— Конечно, нет. Но почему вы спрашиваете об этом?
— В пансионе «Клифтон» вчера в первой половине дня была получена телеграмма, отправленная по телефону от абонента, — Кеттерле вытащил из кармана записку и прочел, — 99-37-73 в Гамбурге. Это ваш номер.
Сенатор молчал. Потом он с трудом оперся на подлокотники и наконец встал.
Он подошел к окну, раздвинул немного шторы, выглянул в сад.
— Моя жена была одна? — спросил он оттуда, не поворачивая головы.
— Разумеется, господин сенатор, — сказал Кеттерле, который только в этот момент по-настоящему ощутил, какое множество проблем, помимо тех, что имеют прямое касательство к полиции, вытаскивает на свет божий эта история.
— И что же было в телеграмме?
Робертс вернулся и уселся за свой тяжелый письменный стол.
— В телеграмме было два слова: «Не выйдет». И никакой подписи.
Робертс облокотился на письменный стол, положил подбородок на скрещенные руки.
— Куда не выйдет? — спросил он. — И кто? Кто этот второй? Или кто должен был быть вторым? Можете вы мне это объяснить?
Комиссар Кеттерле взглянул на Хорншу. Потом тяжело закинул ногу на ногу и снова взглянул на Робертса.
— До сих пор мы задавали себе вопрос так: «Что́ не выйдет?» Но признаю, его можно понять и по-другому.
— Поскольку вы тут говорили о прогулке, моя версия кажется мне более правильной, господин старший комиссар. Ну и что дальше? Вы намереваетесь вести расследование убийства или будете исходить из предположения, что моя жена жива? Сыграйте в судьбу, господин старший комиссар. Она в ваших руках.
— Она не в моих руках. Как только фрау Робертс объявится, необходимость в расследовании отпадет сама собой. Но пока этого не произошло, мы сделаем все, что в наших силах, и постараемся не упустить ни единой мелочи. Надеюсь, вы разрешите задать вам несколько вопросов, а потом познакомиться с людьми, которые близко общались с фрау Робертс. Я имею в виду прислугу в доме и членов вашей семьи…
— Значит, я должен пригласить сюда детей? У меня две дочери, от первого брака, понятно. Я могу связаться с ними по телефону. Или с их мужьями. К сожалению. По крайней мере, в одном случае, к сожалению.
Вот так и получилось, что телефон почти в одно и то же время зазвонил у Реймаров и у Ханса-Пауля, вызвав тем всеобщее замешательство.
— Но что он имел в виду? — прошептал Хорншу, пока сенатор говорил по телефону. — Откуда он мог знать, господи, о всей этой чертовщине со следом?
— Он расскажет сам, — сказал Кеттерле. — Значит, вы тоже заметили его ужас?
— Этого нельзя было не заметить, — тихо сказал Хорншу, когда Робертс уже возвращался.
— Что вы хотите узнать от меня? — спросил сенатор и остановился перед Кеттерле. — Предупреждаю, вопросы личного характера не вызывают у меня энтузиазма.
— Быть может, комиссар Хорншу немного осмотрится пока в доме? — спросил, помолчав, Кеттерле.
Сенатор понял.
— Значит, все-таки личные? Фрау Матильда на кухне, господин комиссар. Это прямо напротив.
Хорншу ушел.
— Ну, спрашивайте, — сказал Робертс, усевшись на свое место и разглядывая ландшафт Ван Дейка над камином.
Кеттерле проследил за его взглядом.
— Когда обычно ваша жена стирала с лица косметику? — спросил он, не глядя на Робертса.
Тот молчал.
— Послушайте, однако, — пробормотал сенатор наконец, и комиссар встретился с ним взглядом.
— Поверьте, у меня достаточно веские основания для этого вопроса. Иначе я не задал бы его вам, господин сенатор.
— А что вы вообще имеете в виду?
— Видите ли, женщины в том, что касается косметики, следуют раз навсегда установившейся привычке. Ваша супруга стирает косметику до того, как раздевается перед сном, или после?
Сенатор покачал головой с отсутствующим видом.
— Я не могу ответить на ваш вопрос, — пробормотал он затем, — я этого просто не знаю.
— Но вы же должны были… я полагаю, вам случалось…
Робертс взглянул на комиссара. Сенатор выглядел усталым и одряхлевшим.
— В тех случаях она всегда была безукоризненно накрашена. Что и требуется для пожилого мужчины. — Сенатор принялся рассматривать ногти на руках. — Тут я не могу вам помочь. Спрашивайте дальше.
— Когда вы женились на ней?
— Ровно шесть лет назад. Ей было тогда двадцать три, мне шестьдесят шесть.
