Андрей Воронин - Последний самурай
— Плоско, — сказал Федотов. — Невыразительно и недоказуемо. Признаться, я ожидал от тебя большего.
— А большое всегда начинается с малого. И потом, если я попробую раздвинуть рамки этой картины, вы опять станете обзываться. Скажете, что я фантазер и доморощенный философ.
— Да уж, — со странной усмешкой согласился генерал. — Фантазер… Знаешь, я никогда не думал, что слишком богатое воображение — вещь заразная.
— А кто заболел? — с живым интересом спросил Иларион.
— Друг твой, — ответил Федотов, по-прежнему криво улыбаясь и задумчиво глядя в стакан с вином, — Мещеряков.
— Кто?!
— Вот-вот, — сказал генерал, — я тоже удивился. Смотришь на него вроде Мещеряков. А как закроешь глаза и начнешь слушать, сразу же возникает ощущение, что никакой это не Мещеряков, а самый настоящий Забродов. Такое несет, что у меня последние волосы на голове дыбом становятся.
— Он уже вернулся? — оживился Забродов. — И даже не позвонил! Вот ведь евин какой!
— Во-первых, до тебя было не дозвониться, — заметил Федотов. — А во-вторых, он уже снова уехал. Ты не спрашиваешь куда, но я тебе скажу: он отправился проверять свои… гм… предположения.
— И что же это за предположения?
— Я бы хотел, чтобы ты мне сам об этом рассказал, — ответил генерал. А я послушаю, сравню твой бред с бредом Мещерякова и сделаю выводы. Отправная точка — вот этот телефон. И не стесняйся, дай себе волю.
— Мир сошел с ума, — сказал Забродов. — Скоро вы, товарищ генерал, начнете на совещаниях цитировать Омара Хайяма. Все помешались на Японии, даже президент России занимается дзюдо… Ну хорошо. Если мы с вами решили не стесняться, обвиняя японцев во всех смертных грехах, то я вам так скажу. Японцы — народ древний и нами, европейцами, совершенно непонятый. Мы никогда и не пытались их понять. А зачем? Страна маленькая, населена второсортными азиатами… Мы их сначала растоптали, а потом уж стали снисходительно отдавать должное их архитектуре, поэзии и искусству. Любить нас — я имею в виду европейцев и вообще всех, кроме населения. Японских островов, — им не за что. Амбиций у них всегда хватало. Микроскопическая Япония в два счета построила целую империю, а как только она окрепла и заявила о себе как о великой державе, Россия и Америка навалились на нее всей своей мощью и раздавили к чертовой матери. Потом, конечно, та же Америка накормила их, обогрела и щедро сыпанула деньжат, полагая, вероятно, что японцы ей будут за это по гроб жизни благодарны. С виду это так и есть, а что там у них на самом деле в головах, никто не знает. Японцы хитры, терпеливы и упорны и действуют очень тонко, в духе нынешнего времени и своих тысячелетних традиций. Вы заметили их манеру доводить все, за что они берутся, до полного совершенства? Не спеша, вдумчиво, с полным проникновением в суть предмета… Будь у них побольше территории и природных ресурсов, они давно диктовали бы свою волю всему миру — негромко, очень вежливо и непреклонно. Они и так успешно соперничают с Америкой в области экономики. А про их технологии я вообще не говорю. А терроризм… Тут то же самое, что с нашими Курилами. Кому выгодно, чтобы Америка бомбила афганские горы? Это ведь, по сути, все равно что швырять в талибов мешки с деньгами. Кому выгодно, чтобы Израиль насмерть грызся с Палестиной? Кому выгодно, чтобы Ирак сидел в блокаде и ждал, когда американцы закончат с талибами и возьмутся за него? В принципе, мы тоже могли бы извлечь из этого выгоду, но у нас — Чечня, мы сами по уши в дерьме…
— Одним словом, Япония — центр международного терроризма, — ядовито констатировал генерал.
— Вы сами просили не стесняться. И потом… Помните эти кадры, где самолеты таранят небоскребы? Какое качество картинки! Какая режиссура! Случайные прохожие засняли все любительскими камерами — японскими, кстати, — и все равно зрелище получилось потрясающее, словно эту сцену долго репетировали. По зрелищности, как мне кажется, это превзошло все голливудские фильмы-катастрофы, вместе взятые. Говорят, что за штурвалами тех «Боингов» сидели арабы. Что ж, очень может быть что и сидели. Но я не верю, что они могли спланировать это без посторонней помощи. Арабы — просто массовка, которой руководил очень талантливый режиссер. Это сделал поэт и художник с безупречным вкусом. И очень грамотный к тому же.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Вы знаете, что я хочу сказать. Эти небоскребы построил японец. Они были рассчитаны на столкновение с самолетом. Это знали все — точнее, все, кому было не лень поинтересоваться этим вопросом. И кстати, столкновение как таковое они выдержали, хотя в те годы, когда создавался проект, таких тяжелых машин еще не было. Дело не в массе, а в топливе, из-за которого потекли несущие конструкции. Топлива было слишком много, потому что эта модель «Боинга» — военный самолет, переделанный в пассажирский лайнер. Тут нужно было все очень тонко рассчитать — не измыслить, не сочинить и не спланировать, а именно рассчитать, имея на руках всю техническую документацию и на небоскребы, и на самолет. Вы помните, как талибы взрывали у себя каменных будд? Сколько они с ними мучились, бедняги, сколько извели взрывчатки, сколько времени потратили на каких-то древних истуканов! А все потому, что считать они умеют только на пальцах.
— Бен Ладен — образованный человек, — заметил Федотов. — И потом, неувязочка у тебя получается. Мусульмане взорвали буддистских истуканов, а японцы им после этого помогают? Странно.
— Хороша помощь, — усмехнулся Иларион. — Смотрите, что получается. Вы сами сказали, что бен Ладен — образованный человек и вообще не дурак. И что он делает, этот умник с университетским образованием? Он наносит очень чувствительный удар Америке, причем так, что всем сразу становится понятно: это его рук дело. После чего спокойненько сидит в своей афганской резиденции и ждет, когда ему на голову посыплются бомбы. Это, по-вашему, умно? А по-моему, гораздо умнее натравить арабов на Америку, чтобы Америка потом сровняла с землей талибов, которые взорвали этих пресловутых каменных идолов. Весь мир стоит на ушах, кровь рекой, горы превращаются в щебень, а кто-то спокойненько сидит на татами, читает стихи и попивает сакэ под шелест бамбуковой рощи…
Забродов замолчал и занялся сигаретой. Генерал откусил кусочек шашлыка, рассеянно пожевал и проглотил без видимого удовольствия. Горбанев вдруг шумно вздохнул и встал.
— Ты куда? — спросил у него Федотов.
— За водкой, товарищ генерал, — честно ответил майор. — Это дело надо того… Сволочь ты, Иларион, — добавил он, обращаясь к Забродову. — У меня прямо мурашки по коже. Знаешь, почему я в Бога не верю? Потому что до него не допрыгнуть. Как ни пыжься, все равно никогда в жизни ты его не достанешь. А как было бы славно взять его за бороду и спросить: это что? это чего такое в твоем хозяйстве творится, а? почему? это план у тебя такой или просто руки не доходят?
— Послушайте, что несут ваши подчиненные, товарищ генерал, — сказал Забродов. — Во-первых, мистицизм и, во-вторых, богохульство. Осторожнее, Слава. За мистицизм тебя могут попереть из спецназа, а за богохульство придется отвечать на том свете. И потом, Господь Бог здесь ни при чем. Это его оппонент старается, поверь.
— Мне от этого не легче, — проворчал Горбанев. — Оппоненту тоже рога не обломаешь.
— А посему, сын мой, — нараспев проговорил Забродов, — покайся в своих грехах и продолжай делать свое дело с именем Господа на устах. Ступай же с миром, православный воин, и постарайся не напиваться.
— Аминь, — добавил генерал Федотов.
— Тьфу, — сказал Горбанев и, широко шагая, направился к грубо сколоченному дощатому столу, возле которого стоял привезенный из города ящик водки, точнее, то, что от него осталось.
Глава 3
Сверкающая лаком стрекоза вертолета с прозрачной плексигласовой головой, кренясь на борт, описала дугу над зеркалом Токийского залива и пошла на снижение Господин Набуки Синдзабуро перевел взгляд на берег, но это не принесло облегчения: стеклянные стены небоскребов горели ослепительным светом, множа отражения восходящего светила, которое с незапамятных времен было символом его родины. Господин Набуки слегка поморщился и, вынув из кармана своего дорогого европейского костюма темные очки, неторопливо водрузил их на нос. Он не любил небоскребы, и не только потому, что в солнечный день их зеркальные стены слепили глаза. Небоскребы были символом мощи и процветания, но эта была не та мощь и не то процветание, о которых стоило бы мечтать и к которым стоило стремиться. Да, это был символ, но символ чуждый, навязанный извне и с радостью принятый теми, кто отвернулся от прошлого и не думал о будущем, обитая в сытом и благополучном настоящем.
Глядя на приближающиеся токийские небоскребы, господин Набуки с грустью думал о том, как редко в наше время людям доводится видеть звезды. Днем им мешает солнце, ночью — электрические огни городов и полыхающее неоновое зарево реклам. Днем и ночью нами владеет суета, думал господин Набуки. Нас призывают зарабатывать и тратить, тратить и зарабатывать, как будто именно в этом и заключается смысл жизни. Когда-то все было не так. Когда-то такие понятия, как долг, честь, величие, воспитание, совесть наконец, были доступны каждому. Теперь они превратились в пустой звук, и начни я, к примеру, разговаривать о величии и долге со своим секретарем, этим хлыщом Томосавой, он посмотрит на меня как на сумасшедшего. Да, именно так он на меня и посмотрит. Старик совсем выжил из ума, решит он и начнет потихоньку подыскивать себе новое место работы подальше от господина Набуки, который на старости лет начал заговариваться.
