Алла Драбкина - Жена по заказу
– Ужас какой-то говорите, Евгения Ивановна.
– Дальше будет страшней. Она вышла замуж за.
Шевченко. Никита и Ирка (это после ее успеха в кино, совершенно невероятного) ушли с курса. Ирка – на театроведческий, Никита – в медицинский.
А что касается Шевченко, что касается навязанного мужа, то уже через несколько месяцев стало ясно, что он ее вовсе не любит. Ну будто кто-то зомбировал ее на какой-то отрезок времени, а потом отпустил его душу. Она билась над ним, делала из него человека, не бросала. Даже втащила на своем хвосте в лучший театр.
– А театр оказался не лучше курса?
– Ну там полно взрослых интриганов и, наоборот, простаков, которые им верят. Правда, главреж там был лучший, а потому защищал ее, давал роли, но…
– Что – но? Все же прекрасно.
– Нет, Яночка, ничего тут прекрасного нет. Актер в театре не волен над собой. Ромео объясняется в любви Джульетте, а когда начинается ее текст, говорит ей шепотом такое… Он, видите ли, хотел, чтобы Джульеттой была его жена.
– Какую же надо иметь выдержку!
– А вот такую. Дома безумец, готовый на убийство, в театре безумцы, только и мечтающие изгнать тебя. Ну с Шевченко ее, положим, развели, потому что, оказывается, он был опасным хроником и сам знал об этом. Кстати, недавно он повесился и отнюдь не из-за несчастной любви.
– Сумасшедшим – и знал, что он сумасшедший?
– А ты что, думаешь, что все сумасшедшие дураки? Да по хитрости и коварству они так обойдут нормального, даже умного человека, что никому и в голову не придет считать их дураками. И вот она осталась в театре. Даже лучшие актеры (тут, я думаю, не подлость, а чья-то интригантская заводка) не подали ей руки.
– А Никита?
– С Никитой стряслась беда. Он женился на Ирине.
– Но почему?
– Так вышло. Запил, она явилась помочь-утешить, в итоге постель и беременность. Да еще Ирина на каждом шагу рассказывала всем, как он ее любит.
– Александра Александровна перестала общаться с ней?
– Почему? За что?
– За что? И вы не понимаете, за что?
– Нет, ну вышла ты замуж, а он, как честный человек, женился на беременной от него женщине.
– И она родила? – усмехнулась Яна.
– Тогда случился выкидыш, но после родила Ваньку.
– И вы вместе со своей Сорокиной ничего не поняли?
– Поняли. Никита был красавец и умница.
Я вообще не: знаю настолько хорошего, порядочного, но не банального человека. Он был удивительный. Я бы сама не отказалась, что ж тут злиться!
Яна долго разглядывала портрет Ирины.
– Что-то я не помню ее фильмов.
– Он был один. Это фильм нашего поколения.
– Как он называется?
Я сказала название.
– Я найду этот фильм, и мы его посмотрим.
А теперь слушайте, если хотите.
– Хочу.
– Я человек чужой, и мне судить проще. Сдается мне, что женитьбу Сорокиной, этот безумный кошмар на курсе подстроила ваша Ирина.
– Она не моя.
– Вы не любите, ее, – сказала Яна без знака вопроса.
Я промолчала. Мне не за что было любить Ирину, но это скорее из эгоизма. Она меня напрягала, а ее шуточки выводили из себя. Я вздохнула с облегчением, когда порвала нашу связь.
– Начнем с того, что эта Ирина красивее Сан Санны, так?
– У нее слишком злые глаза. А фигура у Али всегда была лучше.
– Но Ирина снималась в «культовом», как теперь говорят, кино?
– Да. И что?
– А вы знаете, что многие звезды, не наши, но американские, французские, итальянские не могли сыграть в спектакле? То есть в кино берется типаж и его фотографируют в, разных позах. А вот театр – совсем другое.
Удивительная тонкость! Я-то знала это всегда, потому что много дел имела с театром и кино, даже сама как-то сыграла в кино. Но откуда знает это Яна? Наверное, прочла. Вон сколько у ее журналов. С книгой я ее почти не видела, а вот журналы она читает.
– И что из этого следует?
– А следует то, что Ирина отфотографировалась в своем типаже, попала в театральный автоматом, но…
Я поняла это «но»…
– И ты, Яночка, считаешь, что она правильно сделала, что ушла с актерского курса?
– Да. И это говорит о ее большом уме, кстати.
Если уж человек кое-что знает о себе, то о других он, конечно, знает больше.
И тут она была права. Знать себя – высший пилотаж.
– И тогда получается, что она завидовала Сорокиной. Это была адская зависть. И талант, а не просто позирование, и любовь этою вашего Никиты. Она вообразила себя влюбленной в Никиту.
– Знала бы ты его, видела бы его молодым, ты бы поняла, что в него нельзя было не влюбиться.
– Вы так говорите, потому что знаете про любовь. Вы и сейчас полны любви. Я чувствую это.
Вы согреваете наш дом – вам не жалко. Тот, у которого есть любовь, может тратить ее напропалую: на влюбленных, на родителей, на детей, на учеников, на друзей, на чужих. А что вы знаете о тех, кто не умеет любить? Импотенция души, а?
– Чго-то я таких не встречала.
– Встречали, встречали, только они хорошо маскируются. Они рассказывают баснословные истории, а сами подлаживаются к вам. Конечно, влюбленная женщина, может быть, уверена в любви к ней мужчины, но Ирина дразнила Сорокину: он меня любит! Любит? Чего ж тогда бросил?
– Ну, положим, она сама ушла от него…
– Это она так говорит?
– Ну, в общем, да… Если она так хорошо знает себя, могла предположить, что не пара ему. Плохая хозяйка, плохая мать…
Я заткнулась, но было уже поздно.
– Я тоже плохая мать, и это пугает меня больше всего на свете, – грустно сказала она.
– Яночка, ты не читала или не смотрела фильм по Генри Джеймсу «Поворот винта»?
– Нет. А что?
– Там такая странная ситуация. Молодая, умная, очень профессиональная гувернантка устраивается в замок учить двоих детей, мальчика и девочку. Родителей у них нет, а дядюшка почему-то не может или не хочет возиться с ними. Но там есть экономка, которая много знает. Она догадывается, что гувернантка тоже видит неких призраков. Один – призрак то ли уволившегося, то ли умершего лакея. Другой – призрак бывшей гувернантки. Потом еще один намек: эти крайне вульгарные люди были близки, а дети... кое-что видели. Как у всех старых авторов порок покрывается неким флером, не хочет Генри Джеймс все раскрывать до конца с лапидарностью наших писателей.
Вот гувернантка находит письмо из школы, в котором директор сообщает, что такой испорченный мальчик, как ученик нашей гувернантки, не может посещать школу по причине своих пороков. И это даже не воровство, а что-то худшее.
А потом идет борьба гувернантки с призраками людей, растливших ее воспитанников. Зло кичится, эта дьявольская гордыня внушает им, что они победят, но кого-то из детей гувернантка спасает…
Может, в прошлом Кирюши были такие вот призраки, потому тебе и не справиться? Ты воюешь с ними, а это трудно и требует массу времени.
– Вы рассказываете мою историю, Евгения Ивановна. Один в один. Если я умру, я стану таким призраком. Я, моя мать… Отца, слава богу, мы отсекли. Вернее, он сам не счел нужным.
– Зачем ты так, Яна? Ну зачем?
– Не волнуйтесь, я подальше держусь от Кирюши, зная, что я плохая мать. Но я хочу быть хорошей.
– Ты очень хорошая, Яна. И умная. И прекрасная жена.
– Ага, жена!
Мы обе расхохотались.
– Я ничего не читала. Дайте мне этого Генри Джеймса, если он у вас есть.
– Он есть у вас в доме.
– Вот видите, все есть в доме, а я не могла разгадать фамилию отца пушкинской Татьяны в кроссворде. Я не читала Достоевского, Гоголя, Толстого, Чехова. Я их всех путаю.
– Каждому свое. Есть люди, про которых только и можно сказать, чтобы уж лучше они и не читали. Я вот не хожу в оперу и равнодушна к классическому балету. И что теперь? Вешаться?
– Да уж. Иногда лучше не читать, а то ведь я читала и знаю наизусть… Асадова.
– Эк тебя!
– Вот именно.
– Однако раз уж мы начали, я хочу до конца понять, что ты думаешь о деле моей подруги.
– Да тут и думать нечего. Красавица-кинозвезда попадает на курс, где, в общем-то, пока только что вылезшие из детских штанишек школьники. В нее влюбляются все, кроме Никиты, так?
– Ну так… А куда ты денешь Шевченко?
– Шевченко такой же, как и все. И он на свой лад влюблен в Ирину. Но на фига он Ирине?
И она поворачивает стрелку его любви с себя на Сорокину.
– Но как это можно сделать?
– Вы что, не в курсе, что есть люди-манипуляторы? Она могла придумать Сорокиной папу-адмирала, алмазов пламенных в лабазах каменных и, для тщеславия, любовь к Сорокиной какой-нибудь неподражаемой знаменитости. И между прочим добавить, что Сорокина неравнодушна к нему, ну к Шевченко…
Да, я могла это представить. Надо мной самой был проделан такой опыт. Милая шутка в стиле Ирины, настолько милая, что мне из гордости пришлось сделать вид, что я ничего не поняла и не заметила. А ведь я была не девочка-первокурсница.
Да и сомнения были, еще какие.
