Эмиль Габорио - Рабы Парижа
Молодой самозванец попытался все это отрицать, но сыщик, не слушая возражений, подал знак — и полицейские привели из коридора Розу Шантемиль.
Поль не дал ей произнести ни одного слова.
— Я сознаюсь, — поспешно сказал он и залился слезами. — Но я не виноват! Меня заставили! Мне угрожали! Меня самого обманули! Простите меня!
Лекок окинул Виолена презрительным взглядом и указал ему на Флавию.
— Просите прощения не у меня, а у вашей жены. Смотрите, что вы с ней сделали!
Несчастная молодая женщина лежала без чувств в сафьяновом кресле отца.
Полицейские увели арестованных.
Подавленный Катен шел молча, опустив глаза.
Мартен-Ригал оглядывался на дочь и причитал:
— Бедная моя Флавия! Все мое состояние теперь конфискуют и она останется без гроша! Да еще замужем за сопляком, неспособным заработать кусок хлеба! Господи, что я наделал!…
— Где же мой сын? — в отчаянии воскликнул де Шандос.
— Здесь в Париже, господин герцог, — ответил знаменитый сыщик. — Завтра я представлю его вам.
52
В очередной записке Лекока художник прочитал:
"Месье Андре!
Опасности больше нет. Скажите Пало, чтобы он принес ваш лучший костюм. Завтра в десять часов утра будьте у входа в больницу.
Лекок."
В назначенное время принарядившийся художник вышел на улицу.
Сыщика не было.
Сначала Андре был удивлен, потом забеспокоился.
Через пять минут, каждая из которых показалась ему часом, он увидел бешено мчавшийся экипаж.
Кучер на всем скаку остановил лошадей около Андре. В экипаже сидел Лекок.
— Это вы! — с облегчением проговорил художник. — А я уже волновался, не случилось ли какой-нибудь беды.
— Садитесь рядом со мной, — сказал сыщик. — Погода прекрасная. Прокатимся немного и поговорим.
Андре устроился в экипаже, стараясь не задеть левую руку, которая была еще на перевязи.
Лекок щелкнул языком. Кучер взмахнул кнутом и они поехали.
— Надеюсь, вы простите мне это небольшое опоздание, месье. Я всю ночь разбирал бумаги Маскаро.
— Он арестован?
— Вчера арестован, а сегодня уже наказан.
— Так быстро? — удивился Андре.
— Конечно, за один день невозможно выполнить все процедуры, которые по закону должны предшествовать приговору. Но для него это теперь не имеет значения. Батист Маскаро, он же Тантен и Мартен-Ригал, нам уже неподсуден…
— Почему?
— Его покарал Бог. Мартен-Ригал очень любил дочь и все свои злодеяния совершал для того, чтобы сделать ее богатой и знатной дамой. После его ареста Флавия потеряла все. Увидев, что она осталась безо всяких средств к существованию, замужем за нищим, безродным бездельником, несчастный отец потерял рассудок. Вместо каторги его ожидает заключение в сумасшедшем доме, вероятно, пожизненное. Мартен-Ригалу все время чудится, будто Виолен принуждает жену торговать своей красотой и Флавия зовет на помощь отца, чтобы он избавил ее от позора. Он валяется в ногах у сторожей, умоляя их выпустить его хоть на один день, чтобы спасти дочь от бесчестья. Когда же ему в очередной раз отказывают, он рыдает и, сдирая кожу с рук, пытается выломать из окна железную решетку. Потом снова зовет сторожей, и все повторяется сначала. Пришлось привязать его к кровати, но и это не принесло ему покоя. Он все время пытается порвать или перегрызть удерживающие его ремни. В лице его не осталось ничего человеческого. Маскаро непрерывно рычит, как дикий зверь, от боли и ярости. Когда я утром зашел к нему, он впился в меня налитыми кровью глазами и крикнул: "Вы слышите голос несчастной Флавии? Пустите меня к ней!" Каждый час его последующей жизни вместит в себя больше страданий, чем негодяй причинил всем своим жертвам.
После долгого молчания потрясенный Андре спросил:
— А что сталось с другими?
— Ортебиз уже сутки бьется в агонии. Он пытался отравиться и его подвел яд. Врачи говорят, что спасти его невозможно. Адвокат Катен уличен в детоубийстве и, как бы он ни изворачивался, ему грозит каторга. Перпиньян, Ван-Клопен и Вермине арестованы и будут осуждены на различные сроки лишения свободы. Тото-Шупен был так напуган собственным преступлением, что явился с повинной. Вероятно, ему уменьшат наказание.
Сыщик умолк.
— А почему вы ничего не говорите о Генрихе де Круазеноа? — спросил Андре.
Лекок подавил улыбку.
— Вы что, сомневаетесь во мне?
— Нет, месье, нисколько. Но ведь и вы не всемогущи…
— Граф де Мюсидан взял с меня слово, что его имя не будет произнесено на суде. Поэтому я позволил маркизу ускользнуть. Вчера он ночевал в Брюсселе. Саксонский отель, девятый номер. На днях я арестую его за мошенничество с Компанией Тифильских рудников. Из конфискованных у Маскаро и его шайки сумм вернут деньги одураченным акционерам.
— Я давно хочу спросить вас, господин Лекок…
— Спрашивайте.
— Почему вы меня, подкидыша, назвали маркизом?
— Потому, что вы попали в Вандомский приют прямо из замка герцогов де Шандосов.
И знаменитый сыщик пересказал Андре содержание рукописи Батиста Маскаро, умолчав о преступлениях господина Норберта и мадам Дианы. Лекок не желал портить отношения молодого человека с его отцом и с матерью его невесты.
Экипаж остановился около особняка графов де Мюсиданов.
— Родители мадемуазель Сабины приглашают вас к одиннадцати часам завтракать. Не называйте им пока своего нового имени. Ровно в четыре обязательно будьте у себя дома. Я буду иметь честь представить вас отцу. До свидания.
Андре выбрался на мостовую и собрался было поблагодарить сыщика, но тот щелкнул языком — и экипаж умчался.
Художнику хотелось танцевать от счастья. Похоже, что судьба решила вознаградить его за мужество, с которым он преодолевал все трудности и лишения. Она возвращала ему любимую девушку, огромное состояние и одно из самых знатных имен Франции.
— Спасибо вам, месье Лекок! — прошептал он…
…Лакей распахнул перед ним высокие двери и провозгласил:
— Господин Андре!
Молодой человек оказался в парадной гостиной, где его ожидали граф, графиня и мадемуазель де Мюсидан.
На самом видном месте висел написанный им портрет любимой. Увидев его, художник смутился. В этом сюрпризе он угадал любовь Сабины, расположение графа и любезность Лекока.
— Диана, — сказал де Мюсидан, подводя гостя к графине, — вот будущий муж нашей дочери.
Мадам де Мюсидан благосклонно улыбнулась.
Художник почтительно поклонился.
Граф торжественно соединил руки Сабины и Андре и сказал:
— Будьте счастливы! Никто не заслуживает этого больше, чем вы!
Влюбленные взглянули друг на друга и покраснели.
Девушка была похожа на тень после целого месяца ухаживаний де Круазеноа, которые были для нее ежедневной пыткой.
— Любимая моя, ты очень страдала, — шепнул Андре ей на ухо.
— Если бы мне пришлось выйти за этого негодяя, то я бы умерла, — ответила Сабина.
…Молодой человек еле успел домой к четырем часам.
Минуту спустя пришел Лекок в сопровождении мужчины с гордой осанкой аристократа.
— Вам известны причины моего визита, — сказал Норберт де Шандос. — Вы знаете, кто вы и кто я.
Андре утвердительно наклонил голову.
— Я не буду оправдываться, — продолжал герцог. — Я уже искупил свою вину перед вами. Посмотрите на меня — и вы увидите, сколько я выстрадал. Ведь мне еще нет и сорока восьми лет… Но мой грех продолжает меня преследовать. Несмотря на мое пламенное желание, я не могу признать вас своим сыном. Мне придется усыновить вас, чтобы передать свое имя и состояние. Правда, вы можете потребовать, чтобы суд установил наше истинное родство, но тогда… Тогда мне придется признаться…
— Неужели вы думаете, — сказал Андре, — что я способен обесчестить имя, которое станет моим?
Лекок одобрительно улыбнулся.
Де Шандос облегченно вздохнул.
"Какая огромная разница между аристократической сдержанностью этого молодого человека и дешевой комедией, которую разыграли передо мной у банкира!" — подумал он.
— Я прошу вас, господин герцог, — заговорил Андре, — позволить и мне высказать некоторые… замечания.
— Замечания? — переспросил удивленный де Шандос.
— Точнее — условия. Я постеснялся произнести это слово. Во-первых, я никогда не имел над собой властелина. Моя независимость очень дорого мне стоила и я не желаю ее потерять.
— Вы всегда будете сами себе господином.
— Это не все, — краснея, продолжал Андре. — У меня есть девушка… Мы любим друг друга и собираемся пожениться.
— Я уверен, — живо отозвался герцог, — что вы выбрали себе жену, достойную нашего рода!
— Это — мадемуазель де Мюсидан.
