Джеордже Тимку - У каждого — свое алиби
— Как вы узнали, что Андрей мертв? Он мог спать. Он лежал в постели, и вы могли ошибиться.
— Нет, нет. Я был крайне раздражен и рванулся к нему, увидев его растянувшимся в кровати. Хотел разбудить. Видя, что он валяется в одежде, я решил, что он только что прикорнул. Я его сильно встряхнул и вдруг увидел, что он… не проявляет признаков жизни… мертв. Я испугался и убежал.
— Дверь была открыта?
— Полуоткрыта.
— Вы не обратили внимания на замок?
— Нет. Я лишь толкнул дверь… Не надо было даже нажимать на щеколду.
— Долго вы находились в комнате?
— Несколько секунд…
— Труп был еще теплый?
— Вроде бы да.
— Когда это было?
— Около часа…
— Что вы делали потом?
— Я возвратился домой… — Элефтерие запнулся.
— И все рассказали своей супруге?
— Да, — продолжала жена, — я предложила не сознаваться в том, что мы обнаружили художника мертвым. Чтоб нас же не обвинили, будто муж убил его из ревности. Как бы мы доказали, что не он это сделал? Никто не видел, что, когда муж вошел к Флореску, тот был уже мертв. И мы предпочли заявить, что всю ту проклятую ночь спали.
— Кстати, а чем вы можете доказать, что это не вы его убили? — оживился майор.
— Ничем. Как раз поэтому мы и молчали.
Алек посмотрел на часы:
— Завтра еще поговорим, а на сегодня последний вопрос: вы уверены, что шум из соседней комнаты был слышен за несколько минут до вашего прихода?
— Да, две-три минуты, а затем стук дверью. Когда я вошел в комнату, там уже никого не было. Но, посмотрев в окно, я увидел того человека, он закрывал дверцу кабины.
— Достаточно, — оборвал его Алек.
Глава XV
— Что будем делать? Арестовать их? — спросил майор Алека. Беседа проходила в комнате Андрея Флореску после того, как у дверей квартиры Элефтерие была выставлена охрана.
Армашу с любопытством смотрел на Дину.
— Подумаем. Предположим, Флореску был убит в половине первого ночи. В его комнату приблизительно в это же время входит Элефтерие… Георге Элефтерие. Он утверждает, что обнаружил Флореску мертвым. Но его мог убить и он. Повод у него был. Подозревал, что Андрей поддерживал недозволенные отношения с его женой. Элефтерие чем-то удушил художника, вероятно, ремнем. Затем он возвратился в свою квартиру, придя в ужас от совершенного. Супруги, естественно, сговариваются, что им сказать, и… Вот и все… Самое простое алиби: спали… Никто не докажет, что я не спал, например, в час ночи, если только не видели, как я входил к соседу попросить у него, скажем, сигарету.
— Просто, — сказал Армашу и рассмеялся. — Ну и арестуйте их!
— Вы думаете, что…
— Не имеет значения, что я думаю. Важен факт, что у нас наконец есть кого подозревать.
— Не знаю, почему у меня такое впечатление…
— Оставьте свои впечатления. Арестуйте. Это гораздо полезней, чем вы себе представляете. Сами убедитесь через день-два…
— Я считаю, что неплохо было б еще подумать. Ведь мы выдаем ордер на арест за преступление…
— Думать будем потом.
Майор чертыхнулся и вышел из комнаты.
Алек закурил сигарету и пошел в ванную. Взял со стеклянной, полочки над раковиной бритву. Это была очень острая бритва, брила она замечательно. Бритву с таким тонким лезвием необходимо, чтобы наточить, очень часто править на ремне. Алек еще покрутился по комнате. Он не мог найти то, что искал, поэтому на сей раз прекратил поиск, решив, однако, при случае возобновить его. Вздрогнул, словно вспомнив о чем-то… А что? Ревнивцы становятся иногда очень предусмотрительными, просто невероятно предусмотрительными людьми…
Протопопеску встретила Алека так, словно давно готовилась к этому визиту. Вежливо поздоровавшись, он сказал, что хотел бы более тщательно осмотреть мастерскую Флореску. Хозяйка дома не воспротивилась — напротив, предложила ему даже кофе. Принесла его и незаметно удалилась.
Алек отпил несколько глотков и начал терпеливо рыться в мастерской. Осмотр ее был делом нелегким. Порядком здесь и не пахло. Во всем чувствовалась привычка хозяина класть любую вещь как попало. Все было перевернуто вверх дном, будто здесь постоянно искали что-то затерянное. Алек стал осматривать все, что попадалось ему под руки. Его поразил объем работы Флореску, огромное количество эскизов. У Андрея были большие планы. Алек внимательно осматривал каждый предмет. Он снимал даже картины со стен. «Может, за ними, — думал он, — кто знает…»
И все же он не находил того, что искал. Могло ли случиться, чтоб в набросках художника не отразились его последние впечатления?: Художники так восприимчивы к пейзажам, особенно если пейзажи красивы. Должно было остаться свидетельство прелести поездки и красоты природы. Ничего… ничего.
Армашу направился к этажерке с папками, рисунками, книгами и тетрадями, полными набросков. Снял пиджак, закурил и разобрал верхнюю полку. Он осматривал тетрадь за тетрадью, папку за папкой, эскиз за эскизом, листок за листком. Некоторые вещи лежали здесь очень давно. Нет, того, что он искал, не было.
Алек, перешел уже к третьей полке. Он был близок к отчаянию. Одни ранние работы. Что они могли рассказать? Вдруг он вздрогнул…
Среди рисунков, тетрадей и эскизов Алек увидел новую зеленую папку. Скорее она напоминала блокнот. Он снял ее с полки. Перелистал и не смог удержаться, чтобы неожиданно не воскликнуть:
— Ну, это куплено будто на прошлой неделе!
Перед ним замелькали треугольники с неровными контурами, которые едва удерживались, как на подставке, на нижней линии, множество таких треугольников, а среди них прямоугольники, еле заметные, внутри них снова. прямоугольнички, еще меньше. Рисунок казался преднамеренно небрежным, хотя и не лишенным воображения. Линия его словно терялась среди капризных геометрических фигур.
Армашу пытался в этом хаосе ломаных дезориентирующих контуров различить конкретный пейзаж. Неожиданно он заметил, что квадраты вполне правильной формы чаще встречаются среди зубчатых треугольников. И наконец понял, что за значение принадлежит каждой геометрической фигуре.
Армашу перелистал еще несколько страниц… Флореску, оказывается, иногда позволял себе ясность, наглядность изображения, как на уроках рисования. Недаром он был учителем. Поэтому-то Алек и обнаружил на одной из последних страниц горную виллу, выписанную во всех деталях, лишь нюансами отличающуюся от возможного образца. Можно было различить даже оттенки, характерные, для строений, сооружаемых с виртуозной изобретательностью, в горах. Алек перевернул страницу и увидел четкую зарисовку летнего, сада, который словно охраняли несколько елей.
Альбом кончился. Алек пытался что-то вспомнить. Ничего не получалось. Было отчего прийти в ярость. Кто это однажды рассказывал ему об экскурсии?
Он взял папку под мышку и поспешно вышел. Сел в машину и торопливо нажал на акселератор. Алек остановил автомобиль у первого же киоска, где продавались иллюстрированные журналы, и попросил показать ему все открытки, с видами горных курортов, особенно из долины Валя Праховей… Подавая деньги, он подумал, что не всегда следует искать причину событий там, где они произошли.
Глава XVI
В машину Армашу возвращался с кипой открыток. Нетерпеливо их просмотрел. Некоторые изображенные на них пейзажи, казалось, напоминали ему то, что он искал, но все-таки это было нечто другое. Удерживая на коленях альбом, раскрытый на странице с рисунком, изображавшим виллу, Алек еще раз перебрал открытки. Нет, открытки с ее изображением не было. Вообще-то и шансов на успех при такой методике поиска было немного. Ему должна была помочь его память. Он же был несколько раз в Синае, Буштени и в Предяле. И сейчас он, напрягая память, попытался сам установить, где находятся вилла из альбома и летний сад на другом рисунке. Не получилось. Оставалось на следующий день прогуляться по этим местам на машине. Шансы были куда больше.
«А пока суд да дело, — думал Алек, — самое лучшее — это навестить Жана Прутяну. Он должен знать, когда сделаны эти рисунки. Всех надо посетить, посмотреть, какое впечатление произвел на них арест семейки Элефтерие. Иногда люди выдают себя одним взглядом, когда узнают о поразительных событиях».
Алек застал художника за работой. Они обменялись теплыми приветствиями, и Армашу попросил извинения за свое позднее вторжение.
— Ну как дела? — спросил художник.
— Мы арестовали обоих Элефтерие, — ответил Алек. — Соседей, проживающих рядом с Андреем. Их отделяла только стена. Жена нравилась Флореску…
Прутяну слушал его, то ли искренне удивляясь, то ли разыгрывая, что он вне себя от неожиданности.
Выслушав Армашу, художник сказал:
— Я полагаю, что вы руководствовались мотивом преступления, в данном случае ревностью. Вы что, всерьез принимаете эту историю или… — Прутяну задумался.
