Анатолий Голубев - Умрем, как жили
— Мать тяпкой ногу повредила… — начал он, но Бонифаций не смог отказать себе в удовольствии вставить:
— Нашла, старая, время…
— Пока туда-сюда, а они уже в деревне…
Юрий рассказал, как впервые увидел колонну немцев, как ринулся в город, как блуждал, как двое суток боялся выйти из дома, как сквозь ставни видел зарево…
— Зарево — дело рук Пестова, — сказал Бонифаций. — Ему поручено было взорвать завод. То ли что-то не вышло, то ли специально затянули, но взрыва не получилось. Немцы ведь в город дважды входили. Первый раз нагрянули — бабы-торговки газированную воду из стаканов слить не успели. Ну, кого знали, кого смогли — тут же постреляли, а наутро опять наши в город вошли. Да недолго продержались…
Карно сделал паузу, посмотрев на Юрия, словно проверяя: знает ли он обо всем этом или нет, — и зашвырнул сделанный веник в самый грязный угол, куда раньше сметал сор из пивных ящиков и остатки вяленой воблы.
— Если первый раз случайная дивизия прорвалась в тыл с севера, то второй прорыв был серьезнее — видимо-невидимо через Старый Гуж прошло ихнего брата — с танками, с машинами, с пушками… Часть завернула на Либкнехта. Территория, знаешь, большая, помещений после эвакуации оборудования тоже хватало. Вот тогда-то и рвануло. Долго фашисты кресты за Коломенским кладбищем ставили. Ну и выяснилось откуда-то, что Пестов да еще старик из охраны…
Юрка понял, что речь идет о втором повешенном.
— Вчера вечером согнали всех… И Володьку… того… На глазах жены и детей… Кричала…
Бонифаций несколько раз взмахнул веником, но не как в парильной, а будто махал клинком в лихой атаке.
— А что мне делать? Где ребята? — спросил наконец Юрий.
— Где — сказать не берусь. Может, вроде тебя тоже где-то отлеживались, когда другие воевали.
Юрий протестующе вскинул руку, но старик Карно не обратил на этот жест никакого внимания.
— А дело сам себе выбирай… Сейчас время такое — не по желанию занятие себе выбирать надо, а по совести. Хочешь, к себе в баню устрою?! Хотя вакансий нет: фрицы на второй же день всех истопников и мойщиков вытащили и баню пустили. Очень уж они завшивели! Пыльная она, земля наша, летом, грязная — осенью, а какая зимой будет, пусть у Наполеона спросят.
— В баню не пойду, — буркнул Юрий. — К нашим уходить надо.
— Уходить?! А где они, наши, спрошу я тебя? Ты хоть одну пушченцию слышишь? То-то.
— Что предлагаешь? Сидеть у тебя в каморке и веники для господ офицеров вязать?
— Ишь ты какой шустрый. Что-то не шустрил, когда из деревни в город вернуться надо было и защищать его, — Бонифаций тяжело и не по-хорошему посмотрел на Юрия.
— Не знаю я, ничего не знаю… — растерянно произнес Юрий.
— И никто ничего не знает. По одному никто ничего знать не может… А посоветую я тебе, парень, вот что: завтра с утра приходи-ка на биржу труда. В бывшем сельхозтехникуме она.
Юрий кивнул, подтверждая, что хорошо знает, где был техникум…
— На работу устраивайся легально. Можно на разборку развалин, коль очень гордый, А коль не очень — на какой, гляди, заводишко… Они тут промышленность налаживать собираются.
— А потом что? Дальше?
— У, попугай футбольный, заладил, что дальше? Время такое, что о прошлом думать опасно, а он — о будущем! — И уже мягче: — Со следующего понедельника фрицы разрешили ходить в баню и гражданскому населению. Объявлено, что мыться следует обязательно. Дескать, новый порядок любит чистоту. Паразиты, а то мы хуже их знаем, что такое мыться да еще с веничком!
— Ну и какое это имеет отношение к будущему?
— К будущему? Никакого. Кроме того, что пойдет в баню народ. Смотришь, кого знающего встречу. Попаримся, поговорим, подумаем. Сообща мы и не такие задачи решали. Вспомни, когда первенство России на одном энтузиазме выиграли…
— И на опыте Пестова.
— И Пестова тоже… — тихо согласился Бонифаций.
— Пожалуй, пойду к себе, — сказал Юрий и, стряхивая оборванные березовые листочки на пол, бросил готовый веник в кучу.
— Пожалуй, иди. А то вон уже мои новые клиенты валом повалили. — И вдруг спросил: — А жрать-то у тебя дома найдется?
— Погреб не разворовали. Картошка, капуста… — уклончиво ответил Юрий.
— Харч береги. Судя по всему, трудно доставаться будет. Слух прошел, что фриц скоро по домам двинется. А зимой под снегом у нас, знаешь, булки не родятся.
Юрий ушел.
Они договорились, что завтра после биржи он заглянет к нему, чтобы помочь вязать веники для господ офицеров.
Старый, с крючковатым носом еврей помечал на руке жирным мелком порядковые номера в длинной очереди, выстроившейся к узкой двери универмага. Люди молча протягивали старику ладони, на которых он чертил кривые прыгающие цифры, и, сунув руку в карман, продолжали молча держать почти недвижимый порядок. Нумерация была бессмысленна, поскольку никто не уходил из очереди и никто не рвался вперед. Люди замерли, будто были обречены на это стояние, и никто не был в силах помешать им выполнить то, что начертано судьбой.
Давно уже прошли все сроки свидания с Бонифацием, а Юрий едва добрался до двери, у которой дежурил рослый бритоголовый полицейский.
Больше всего Юрия поразила не сама очередь, не настроение людей, а то, что, сколько ни вглядывался он в лица окружавших, не попалось ни одного знакомого. Еще месяц назад он был убежден, что знаком всему Старому Гужу и сам знает половину, если не больше, жителей города. А вот поди ж ты, когда надо встретить знакомого, и нет ни одного. Или прошлое представление о популярности оказалось обманчивым, или была иная причина, о которой Юрий не то чтобы не догадывался, скорее боялся догадываться.
Незнакомое окружение говорило лишь об одном: людей, с которыми он так долго жил бок о бок, которых хорошо знал, здесь нет, их просто не могло быть здесь. Они там, где рвутся снаряды, где не успевает таять над землей пороховой дым, и на сотни километров перекатывается гул войны. А он смиренно торчит здесь, в очереди за неизвестностью…
В большой пустой комнате за столом, поставленным в центре, сидела машинистка из типографии, в которой работал Пестов. И это было первое знакомое лицо. Увидев Токина, она извиняюще улыбнулась ему и начала опрос:
— Фамилия? Имя? Отчество?
И дальше шла анкета, очень походившая на десятки спортивных анкет, которые доводилось заполнять раньше.
Справа у стены стояло двое мужчин. Токин принял было их за полицейских, но повязок на рукавах не увидел.
— Чем занимались при Советах? — спросил, глядя на него исподлобья, средних лет шатен с грубыми, боксерского типа, чертами лица.
— На заводе Либкнехта работал… Играл в футбол…
— А-а-а! — протянул он. — То-то вижу знакомое… Гордость Старого Гужа! — И, повернувшись к стоявшему рядом с ним мужчине лет сорока, пояснил: — Наша спортивная знаменитость! Бил с обеих ног так, что заезжие гастролеры только ахали… Помню, помню… — то ли действительно вспоминая что-то, проговорил шатен, то ли просто стараясь поддержать разговор. — Здорово драпали комиссары, если такие ценности на произвол судьбы бросили! Впрочем, им сейчас не до футбола! У них новая игра теперь — спасай свои шкуры! — хохотнул шатен, довольный собственной остротой.
Юрий обратил внимание, что стоявший рядом с шатеном мужчина отнесся к шутке сдержанно.
— А живешь где? — внезапно спросил шатен. Не дожидаясь ответа, начальственным жестом вынул карточку из пишущей машинки. — Угу, отличная улица. В центре. Удобно. Кто с тобой в доме?
— Один. Жил с матерью… Да она в деревне застряла.
— Дом цел?
— Угол взрывом зацепило, но жить можно.
— Значит, в жилье не нуждаешься?
— Вроде нет, — с плохо скрытым чувством недоумения поспешно ответил Юрий.
— Да ты не бойся! Мы вот хотим тебе квартиранта порекомендовать. Морозов Сергей Викторович. Большой у нас человек: назначен начальником электростанции. Может, Сергей Викторович, пройдете с парнем, посмотрите, что да как?.. В конце концов, к себе на работу возьмете. Люди нужны будут.
Морозов молча кивнул.
Пока Юрий расписывался в карточке, обязывавшей его под страхом смерти не покидать город, регистрироваться каждые пять дней в комендатуре и беспрекословно подчиняться новому порядку, он успел рассмотреть своего возможного квартиранта и начальника. Был тот крупен, широкоплеч, высокого роста. Волосы зачесывал назад. Но самым примечательным в его облике были карие глаза под черными мохнатыми бровями, словно искусственной стенкой разрубленные надвое прямым длинным носом.
Прощаясь с Морозовым, шатен бросил:
— Надо сказать бургомистру, что спортивные звезды остались. Может, и со спортом наладим. Жить-то надо, — закончил он.
Когда уже шагали к дому, Юрий обратил внимание на походку своего спутника — была она быстрой, энергичной, немножко раскачивающейся. Юрий шел молча, не зная толком, расспрашивать спутника или молчать.
