Леонид Словин - Зеленое море, красная рыба, черная икра
Я дождался своей очереди, опустил монетки, набрал междугородный код и сразу же соединился с женой.
– Как жизнь, покоритель заморских территорий? – сказала она весело, зло.
– С утра до вечера страдаю из-за того, что ты грустишь обо мне, – ответил я, стараясь поддержать наш обычный шуточно-пикировочный тон.
– Давай разделим наши занятия, – предложила она деловито, – я буду страдать, а ты пока что обустраивай наши дела, если тебя они еще волнуют…
– Хорошо, – послушно согласился я. – К тебе никто не заходил из моих бывших коллег?
– Нет, – удивилась она. – А зачем?
– Так. Ни за чем. Если зайдут, скажи, что я действительно нашел здесь синекуру, только она какая-то странная… Катаюсь как сыр в масле…
Жена помолчала минуту, полагая, что это какой-то шифр, направленный на ущемление ее интересов, и нерешительно сказала:
– Хорошо, передам. А мне ты ничего не хочешь передать?
– А что тебе, Леночка, передавать? – сказал я. – Тут жизнь замечательная, но, по-моему, пока что не для тебя.
– А что?
– Да… как тебе сказать? Жилья пока нет. Развлечений не существует. В магазинах – «пустыня Калахари». Видимо, придется повременить с обустройством нашего быта.
– Ладно, ладно! Не жалуйся, – сказала Лена бодрячески. – Ты, наверное, стараешься не как следует?
– Я стараюсь как следует, – возразил я, – только результатов пока не видать.
– Больно скоро хочешь…
– Запиши номера моих служебных телефонов.
– А домашний? Я хочу звонить тебе домой.
– Домашнего у меня пока нет.
Лена даже замолчала.
– У прокурора нет домашнего телефона?
– Нет. Пока нет.
– Ну и дела, – вздохнула она. – А если ты срочно понадобишься?
– Наверное, пришлют посыльного.
– Хорошо, видимо, ты там живешь, – усмехнулась Лена. – Ладно, жду от тебя вестей.
– При первой возможности позвоню, – пообещал я. – Целую. Пока. – И положил трубку.
Кто-то, нетерпеливо ждавший своей очереди, втиснулся в яйцо, оттолкнув меня от кабинки.
Я пошел к выходу, раздумывая о своей единственной и неразлучной на всю жизнь подруге. Не было случая, чтобы после нашего разговора по телефону я почувствовал бы себя счастливее или хотя бы бодрее.
Я уселся в «Ниву» и тихонько отъехал от морвокзала. Надо было где-то поужинать. Дома ничего нет да и быть не может. Я вспомнил теплую, гнилостную сырость выключенного навсегда холодильника и решил ехать в ресторан.
В этот момент я увидел идущую по тротуару Анну Мурадову. Я узнал ее сразу, хотя разделяло нас метров пятьдесят.
Шла женщина, не спеша и мило размахивая сумкой на длинном ремне. На ней был традиционный туркменский наряд – платье «куйнек». Этакое среднеазиатское «макси». Но во всем ее облике было какое-то удивительное плавно-ленивое изящество.
Я выключил скорость, и машина бесшумно догнала ее. Я тормознул, высунувшись в окно:
– Не нужно прокатить?
Она подняла голову, всмотрелась в меня и засмеялась:
– О-о-о! Вы что, по вечерам подрабатываете как таксист?
– Да, среди интересующих меня женщин.
– Нет смысла занимать вашу машину, – сказала она с усмешкой. – Тут ходьбы до дома пять минут.
– А вы что, с работы? – спросил я.
Она кивнула.
– Идемте куда-нибудь вместе поужинаем. Я с утра во рту не имел еще той самой пресловутой маковой росинки. Где у вас можно поесть?
Она пожала плечами:
– Если честно сказать, то я просто боюсь наших душегубов с поварешками. Но если невтерпеж, можно пойти в ресторан на морвокзале. Это надо объехать вокруг здания.
– Садитесь, – распахнул я дверь.
Она уселась в машину, и я на крутом форсаже, как гонщик, описал дугу вокруг двухэтажного морвокзала.
Около плохо освещенных дверей с вывеской «Ресторан» мы заперли машину к, распахнув двери, оказались в здании.
– Прекрасно…
В полупустом зале какие-то подвыпившие люди громко разговаривали, а магнитофон вполголоса хрипел что-то хард-роковое.
Мы уселись за свободный стол, посмотрели друг на друга. Глаза у нее сейчас были светло-синие. Это было видно, несмотря на густой полумрак ресторанного интима. Она повесила сумочку на спинку стула и спросила меня:
– А почему с вами не приехала жена?
Я развел руками:
– Проблема бытовой неустроенности.
Она покачала головой и одновременно просто и как-то очень настойчиво поинтересовалась:
– У вас хорошая жена?
– Да! – воскликнул я готов но. – Нас объединяет общее чувство любви к ней.
Она засмеялась.
– Вы что, жалуетесь на жену мне?
Я не успел ответить, поскольку появился опухший толстый официант и спросил:
– Что будете есть?
– А вы нам дайте меню, – попросил я.
– А зачем? У нас все равно есть только шашлык «Дружба».
– Очень увлекательно. Тогда чего же вы спрашиваете, что мы будем есть?
– Так полагается. Шашлык «Дружбу» будете?
– Будем, – обреченно согласился я. – Дайте нам четыре шашлыка «Дружба». Кстати, а почему «Дружба»?
Официант развел короткопалые ручки и показал на пальцах:
– Два кусочка свинины, два кусочка баранины, два кусочка говядины – дружба.
– Коньяка и минеральной воды! – крикнул я ему вслед.
Я положил на стол сигареты. В спичечном коробке осталась одна спичка, я чиркнул – вялое пламя лизнуло белую тонкую деревяшечку и синим столбиком поднялось вверх, сигарета разгорелась. Я с наслаждением глубоко затянулся, судорожно вздохнул. Она смотрела на меня сочувствующе, спросила негромко:
– Ну, как впечатления на новом месте?
– Трудно сказать… Сегодня ходил к начальству представляться.
– И как прошло?
– Да трудный дядя здешний ваш Первый…
Анна вздохнула.
– Он несчастный человек. У него тяжело, неизлечимо больна дочь. Если бы от меня зависело, я бы никогда не назначала большими руководителями несчастных людей. Они проецируют свою судьбу на подчиненных.
– Боюсь, мы тогда бы вообще не нашли руководителей, поскольку известно, все в мире несчастны.
– Что да, то да, – усмехнулась она. – Очень счастливых людей в поле зрения не наблюдается. Но есть откровенно, кричаще несчастные…
Я отрицательно покачал головой:
– Глядя на Митрохина, этого не скажешь. Мне показалось, что в нем живет готовность сделать несчастным всякого, кто не соглашается с его мнением.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Не торопитесь с суждениями. Мы живем в странном мире. Тут странная жизнь и странные люди.
– Да, я уже заметил, – сказал я. – У вас как в Сицилии – кого ни спросишь, никто ничего не знает, никто ничего не помнит.
Анна с интересом спросила меня:
– И вам ничего не удалось узнать за это время?
– У нас нет правильного направления. Зачем, например, ко мне приходил Пухов накануне своей смерти? Если бы это удалось понять, мы бы решили вопрос.
– Я думаю, что найти убийцу Пухова будет очень трудно.
– Я тоже так думаю, – согласился я.
Официант принес бутылки на подносе и тарелки с шашлыком, слабо украшенным соленым огурцом.
– Как же так, у вас, на краю субтропиков, нет никаких овощей? – спросил я его, пожав плечами.
– Откуда они возьмутся? У нас порог пустыни!
– Ежегодно область отчитывается о бескрайних садах, разбитых здесь, нескончаемых огородах, тысячах высаженных деревьев…
Анна усмехнулась:
– Если бы все это не было липой, мы бы давно жили в джунглях. А так все порог пустыни!
Официант буркнул:
– Я за это не отвечаю.
Повернулся, направился от нас.
– Спичек принесите! – крикнул я ему.
– Спички тоже дефицит, – сказала Анна.
– Я все время думаю о том, зачем ко мне приходил Пухов? – сказал я ей.
Мы выпили по рюмке коньяка и с удовольствием вонзились в шашлык «Дружба» – жесткий, переперченный, острый, похожий на любовь, неразделенную любовь.
Вернулся официант и протянул мне коробок спичек.
– Спасибо, – поблагодарил я его. Взял картонную коробочку и обратил внимание, что на этикетке все тот же Циолковский на фоне музея космонавтики в Калуге.
Я взял официанта за рукав, не давая ему снова покинуть нас, и спросил:
– Скажите, эти спички продаются везде в городе?
– Да нет, это нам на той неделе из Каспийского пароходства, из орса завезли.
– Скажите, а рыбинспектора Пухова вы знали?
Официант насторожился и осторожно высвободил свой рукав.
– Знал. А что?
– Он у вас на этих днях был?
– Вообще-то был, недели две назад.
– А после этого?
– Нет, не был, – твердо покачал головой официант.
В моей комнате – чистоплотное запустение казенного дома. Кочевая необремененность никакими приметами обжитости. Только белые занавески на пыльных окнах, отпертый чемодан в углу на полу и портфель-дипломат на столе. Кроме них, ничто не свидетельствовало о том, что здесь кто-то живет. Это нехорошо. Когда я вошел сюда несколько дней назад, под окном валялись засохшие листья с тополей – их еще с осени занесло сюда через неплотно прикрытую форточку. Форточку прикрыли, листья вымели, слегка протерли пыль, и я поселился.
