Доминик Сильвен - Тайна улицы Дезир
— У него была сумка?
— Да, спортивная. Максим шел из гимнастического клуба. А что?
— Ничего. Продолжай.
— Бородач, который меня допрашивал, думает, что Максим мог убить Ванессу до или после массажа.
— Бородача зовут Груссе. Он, конечно, туповат, но не до такой степени, чтобы делиться своими предположениями со свидетелями.
— Он ничего мне не говорил. Я сама обо всем догадалась. А еще эта история с ключами.
— Дубликаты ключей от квартиры девушек. Которые лежат в ящике за стойкой вместе со всеми остальными ключами от ресторана. Это плохо, если речь идет об убийстве без взлома.
— А, так ты в курсе?
— Конечно. Не забывай, что я тоже завсегдатай «Красавиц» и Максима.
— И еще одна вещь.
— Рассказывай.
— Максим был женат на японке. Она умерла двенадцать лет назад. В их квартире-студии на улице Де-Гар. Ее убили. Убийцу так и не нашли.
— Вот мазурик!
— Что?
— Не обращай внимания. Мой дед был из Гарданны, и провансальские словечки вылезают у меня, когда я волнуюсь. Но как тебе удалось это узнать? Я знакома с Максимом дольше, чем ты, но…
— Я просто задавала вопросы.
— А ты не из стеснительных!
— Это вопрос менталитета. Вы, французы, слишком любите секреты. Но должна признать, что я и в самом деле довольно напориста. Знаешь, когда делаешь людям массаж, то сами собой потихоньку устанавливаются доверительные отношения. Так вот, я задавала вопросы, а он мне просто отвечал. Я извинилась, сказав, что в США, когда незнакомые люди встречаются в автобусе, они нередко изливают друг другу душу, и…
И тут женщины услышали голоса и звон разбитого стекла.
— Это твоя музыка? — спросила Лола, ставя бутылку с пивом на стопку журналов.
— Нет.
Они выскочили на улицу. Два человека бежали к Фобур-Сен-Мартен. Бродяга, спавший под грудой картона, проснулся и, осыпая проклятиями двух наглецов, пытался их догнать. Но его руки явно опережали ноги. Витрина антикварной лавочки была разбита. От дыры в центре расходились мелкие трещинки, напоминавшие паутину, в которой запуталась балеринка. Лола увидела, что Ингрид Дизель стремглав бросилась вдогонку. Не выпуская из рук своей бутылки с мексиканским пивом, она орала: «СТОЙТЕ, СУКИНЫ ДЕТИ! Я ВАС УБЬЮ!» Лола побежала вслед за ней, правда, не так быстро. Ее легкие сопротивлялись. Колени тоже. Она увидела, как более проворный из хулиганов вскочил на скутер и отчалил. Дизель ухватила его дружка за шею и начала методично охаживать его бутылкой по плечам. Правое, левое, правое, левое. Негодник на скутере приготовился напасть на Дизель, которая не отпускала свою добычу. Лола завопила: «ПОЛИЦИЯ! НЕ ДВИГАТЬСЯ!», и он стремительно описал полукруг и скрылся в конце улицы. Она не смогла различить номера.
Его приятель лежал, свернувшись калачиком, и голосил:
— Не бей больше! Хватит! Не бей больше!
— Ладно, заканчивай смертоубийство и свяжи его вот этим, — приказала Лола, протягивая Ингрид пояс от своего плаща.
— Я знаю, куда бить, — сказала запыхавшаяся Ингрид. — Такие удары болезненны, но до переломов не доходит.
— Странно, но у меня сложилось совсем другое впечатление, — ответила Лола и позвонила Бартельми с мобильного телефона.
Она будила его уже второй раз за час, однако молодой лейтенант, похоже, все равно был рад ее слышать.
— Быстро приезжай, тут для тебя готов клиент. А потом я допрошу его с пристрастием, чтобы найти соучастника, который сбежал на скутере.
— Да, мадам, для полицейского в отставке вы необычайно активны!
— Это так, Бартельми. Каждую ночь я нацепляю на нос черные очки, натягиваю разноцветное трико и обегаю улицы в поисках несправедливости, требующей исправления. Это укрепляет сердце.
— Есть новости, мадам.
— Давай, выкладывай.
— Ванесса Ринже хранила свои детские игрушки и книжки на этажерке. Я обратил внимание Груссе на то, что одна из кукол слишком новая, чтобы сохраниться с детства жертвы. Производство фирмы «Брац». Они производят еще и табачные изделия.
— Ты интересуешься куклами, Бартельми?
— Моя дочь заказала мне такую куклу на Рождество. И я ее уже купил, чтобы потом не толкаться в очередях. Имейте в виду, мадам, что куклы сейчас уже не те, что были. Их делают эротичными модницами. Теперь они похожи на певиц «Фабрики звезд» или на девушек из «Лофт». Макияж, украшения, оголенный пупок, блестящие откровенные наряды и сменные ножки.
— Ты сказал «сменные»?
— Я сказал «сменные». Продавщица объяснила мне, что сейчас меняется не туфелька, а вся ножка, обутая в туфельку. И у девчонок это вовсе не ассоциируется с протезами. Мы живем в странное время, мадам.
— А как она выглядит, эта Брац? Она случайно не блондинка?
— Она не только яркая блондинка, но и одета в белое платье, на котором красным фломастером нарисованы сердце и крест. И мне это напоминает социального работника, а вам?
Бартельми лично приехал, чтобы забрать хулигана. Он надел на него наручники, а пояс вернул начальнице. Он помедлил, стоя в центре группы, состоявшей из Лолы Жост, Ингрид Дизель и жертвы — лохматого клошара с бородой, растущей даже из носа и забинтованным лицом, делом рук массажистки, взгляд которой потеплел. Бартельми уже видел ее в участке, когда она сражалась с Садовым Гномом. Отрадное воспоминание!
Клошар ел бутерброд с ветчиной и сыром, который сделала для него Дизель. Он ворчал, потому что из питья ему предложили только американскую содовую. У хулигана был вид человека, избитого бутылкой мексиканского пива и недоумевающего, почему его не ведут в участок, а заставляют сидеть на земле в компании двух бандитов и бродяги; но ему и не дано было этого понять. Он и представить себе не мог, что значит встретиться с великой Лолой. Она обратилась к клошару:
— Как тебя зовут?
— Антуан, но все мои друзья зовут меня Тонио. С сегодняшней ночи и навсегда ты получаешь право звать меня Тонио, моя добрая самаритянка.
Бартельми подумал, что некоторые теории все же имеют изъяны. Он считал, что у всех Антуанов в лицах есть что-то ангельское, а тут — на тебе.
— Когда ты подоспела, милая, эти подонки как раз разбудили меня. Они разбили витрину. А еще они хотели разукрасить меня и забрать мои картонки, но я им показал. Я не боюсь этих ничтожеств.
— Мы задержали одного из них.
— Я вижу. Этот так себе, мелкая сошка, а есть еще и другой. Тот, которого вы поймали, — просто трус. До этого он приходил сюда один — расписывать стены. Я его выбранил, потому что краска в баллончике воняет. И он вернулся со своим другом на этой пыхтелке, чтобы отомстить мне.
— Бартельми — полицейский, и он этим займется. А, Бартельми? А потом он попросит этого справедливого графитчика объяснить свою теорию опасности. Может быть, у него есть информация из первых рук о деле Ванессы Ринже.
— Разумеется, мадам.
Все, надо было уходить. Лола Жост последовала за Ингрид Дизель в ее квартиру, оставив многие вопросы без ответа. Намерена ли она вести расследование под носом у Гнома? Рассматривает ли она возможность возвращения в комиссариат десятого округа? Быть может, мысли не давали ей заснуть, и она решила скоротать время в компании массажистки, сторонницы уличных драк? Не находя в себе сил отыскать ключ к тайнам мира, таким же загадочным, как туман, не смущавший, впрочем, клошара (который уже восстановил свое ложе из картона), Бартельми подумал, что хотя бы на один вопрос получить ответ можно уже сегодня ночью.
— Скажите, Тонио, а в детстве у вас случайно не было светлых кудрей и ангельского личика?
— Как это не было, друг мой? К первому причастию мне сделали пробор, но он не держался. Из-за кудрей.
— Господин инспектор, если вас это не затруднит, я хотел бы отправиться в комиссариат, — сказал хулиган.
Максим Дюшан пешком возвращался из комиссариата на улице Луи-Блан по набережной Вальми, почти пустынной в этот час. Он относил Хадидже теплый свитер. Идя вдоль канала Сен-Мартен, вдыхая аромат измороси, смешанный с запахом стоячей воды, поддавая ногами опавшие листья каштанов, которые шелестели в такт его шагам, он временами отвлекался от забот, обрушившихся на девушек, и погружался в мысли о Ринко. Она сделала десятки набросков этого квартала, ища вдохновения для манга, который мирно начинался в Париже и плохо кончался в Токио. Ринко любила жестокие истории, не оставляющие надежды, приключения, после которых герой не спасался, даже если бился, как лев, злые сказки о несчастьях. Смерть Ванессы очень бы ее заинтересовала. По многим причинам.
И тем не менее Ринко была слабой женщиной. Супругой, которой все меньше нравилось, что ее муж мечется по всей планете, рискуя своей шкурой из-за какой-то фотографии. Поэтому она не спешила с ребенком. Они поженились совсем молодыми. Некоторое время их связывала настоящая страсть.
Придя в «Красавиц», Максим сразу поднялся к себе и решительно вошел в кабинет. Он не смотрел свои фотографии уже почти два года, с тех пор как встретился с Хадиджей. Они были разложены в хронологическом порядке. Он быстро нашел свой репортаж о румынских детях, воспитанниках приютов и беспризорниках. Черно-белые снимки. Первые фотографии были датированы 22 декабря 1989 года, днем падения режима Николае Чаушеску. Он, не торопясь, переворачивал их. Каждый снимок воскрешал ощущения, звуки, запахи. Лица маленьких каторжников, коротко стриженных, чтобы не было вшей, худоба их тел, которым никогда ничего не доставалось, тем более любви. Эти грязные мальчишки в лохмотьях, спящие на тротуарах, на вокзалах, где попало, питающиеся на помойках, нюхающие клей. Тут был и парнишка, бившийся головой о стену, и еще один, практически одичавший, до крови укусивший медсестру.
