Ростислав Самбук - Скифская чаша
Курочко закурил, но пустил дым в сторону, хоть так проявляя уважение к начальству. Михаил Михайлович принюхался и вздохнул с облегчением, пахло «Золотым руном» — хорошо, что у этого неотесанного Ярослава Ивановича хватило такта закурить душистую сигарету, а не какую-то вонючую «Приму», которой задымил все комнаты своего отдела. Это улучшило Куцюку-Кучиискому настроение, Михаил Михайлович потер мягенькие ладони и сказал приветливо:
— Всегда приятно видеть вас, уважаемый, а если вы принесли еще хорошее известие...
— Без добрых вестей не ходим.
— Говорили с Норвидом?
— Даже дважды.
— Успешно?
— Со скрипом, уважаемый Михаил Михайлович, со страшным скрипом, но в конце концов он понял, что наши предложения только на пользу ему.
— Болван! — вдруг возмущенно воскликнул Колобок. — Сопротивляется, вместо того чтоб благодарить. Я же согласился поставить свою фамилию!
— Это я и объяснил ему. Ну кто такой Норвид? Ноль без палочки. Если ж сам Куцюк-Кучинский поставит под изобретением свою фамилию, премия обеспечена. И не какая-нибудь...
Михаил Михайлович втиснулся в кресло. Сказал тихо и даже как-то грустно:
— Вот и делай людям добро. Никто не знает, сколько времени отбирает у меня этот кабинет, да, дорогой Ярослав Иванович, размениваемся на мелочи, кадры, хозяйственные вопросы, а мог бы, мог бы и я сказать свое слово в науке!
Курочко осторожно, ладонью отогнал дым. Не поддакнул Колобку, хотя тот явно напрашивался на это, да и, собственно, почему должен был поддакивать? И так половину научных заслуг Михаила Михайловича организовал он, Курочко. Заглянуть только в последний научный вестник: шесть статей подписаны Куцюком-Кучинским как соавтором, а спросить бы у Колобка, хоть прочитал их?
— Наука, дорогой Михаил Михайлович, — сказал наконец, — баба вредная, подхода требует осторожного и вдумчивого, иногда каждый шаг следует взвешивать.
— Кому как, — недовольно покрутил головой Колобок. — Другим везет, лезут напролом, ногой двери в науку открывают.
— Да, — вздохнул Курочко, — не то что мы, трудяги... — Хитро взглянул из-под косматых бровей и добавил осторожно: — На одних все сыплется: академик, лауреат, почетный член...
Колобок поежился и, казалось, совсем растворился в большом кресле. Как приятно было слышать эти слова, сам думал так, но никогда не осмеливался вслух...
А Курочко!..
Ох, прохиндей проклятый, позволяет себе замахнуться на самого...
От этих мыслей ему стало страшно, и Колобок поднял руки, как бы отгораживаясь от Ярослава Ивановича. Но тот не заметил этого жеста или сделал вид, что не заметил, и продолжал вкрадчиво:
— Кое-кому выпадает всю жизнь быть тенью. Ходить под кем-то и, как луна, отражать чужую славу.
— Ну что вы, дорогой, все мы под богом, а бога имеем одного, Николая Васильевича.
Курочко выпятил губы и свирепо выпалил:
— И не стыдно вам? С вашей головой, вашими способностями? Представьте себе, нет нашей звезды, ну закатилась, умер или погиб, гибнут же люди, машины разбиваются, самолеты... — запнулся и облизал пересохшие губы. — Это я так, чисто теоретически... Но бывает же... И тогда восходит новая звезда. Не так ли?
Куцюк-Кучинский пошевелился в кресле, но чуть-чуть, чтоб даже Курочко не заметил, ведь прав прохиндей, бьет просто в яблочко. Однако Михаил Михайлович промолчал, лишь вздохнул тихонько и жалобно.
А Курочко совсем забылся, забылся и обнаглел до того, что выдохнул дым ему в лицо. Затем сказал без обиняков:
— Не надоело ли вам быть тенью Королькова?
— Что вы, что вы! — замахал руками Куцюк-Кучинский. — Я так уважаю Николая Васильевича!
— И век будете ходить в замах.
— Горжусь этим.
— Но ведь мечтаете стать членкором? Я не говорю уж...
Вдруг Колобок покраснел, стал даже как-то выше и прокричал визгливо:
— Прекратите! Я приказываю вам прекратить эти недостойные разговоры!
— Конечно, я могу прекратить, — рассудительно ответил Курочко. — Но станет ли вам лучше? Пока мы вдвоем, уважаемый Михаил Михайлович, представляем хоть какую-то силу, а сами вы?..
— Ну хорошо, — пошел на попятную Колобок, — все правильно, однако вы так неожиданно...
— Привыкайте, уважаемый, и знайте, тень Королькова никто членкором не сделает.
— Но не все же зависит от нас...
— Да, не все.
— Вот я и говорю: под богом ходим.
— Крепить ряды надо, уважаемый.
— Это в нашем институте! На Королькова же молятся!
— Далеко не все, Михаил Михайлович, и со своими людьми считаться должны. Потихоньку, уважаемый, но не медлите. Пока кое-кто парит в академических высотах, мы все земные позиции займем.
— Легко сказать...
— Если б все было легко... Но недаром же говорится: капля камень точит.
Куцюк-Кучинский пристально посмотрел на Курочко.
— А вы неспроста пришли ко мне, — догадался наконец. — С идеями? Ну что ж, выкладывайте.
— Всегда ценил вас за острый ум, — с едва заметной иронией ответил Курочко, подумав, что этого спесивого петуха обвел бы вокруг пальца и не такой хитрый лис, как он. — Идеи есть, уважаемый. Надо поддержать своего человека, и человека нужного.
— С радостью, но смогу ли?
— Если уж не вы, Михаил Михайлович...
— Кого?
— Грача.
— Федор Степанович — человек достойный, — осторожно согласился Колобок. — И заслуживает поддержки. Я слышал — он закончил докторскую.
— И отдел рекомендует ее к защите.
— За чем же остановка? — пожал плечами Куцюк-Кучинский. — Кто может сомневаться в решении отдела?
— Я убежден в объективности ваших суждений. Но вы сами знаете, кое-кому вожжа под хвост попадет — и все, его слово на ученом совете...
— Да, ученый совет не пойдет против Николая Васильевича, — согласился Куцюк-Кучинский.
— И потому следует созвать его немедленно, — подсказал Курочко, — пока наш уважаемый академик не вернулся.
— Трудно.
— Но возможно.
— Ничего невозможного и в самом деле нет, — как-то злорадно блеснул очками Михаил Михайлович. — Но Корольков может усмотреть в самом факте внеочередного созыва ученого совета ну что-то... подозрительное, если хотите.
— Пустяки! — уверенно возразил Курочко. — Ему совсем необязательно знать об этом заседании, протокол подпишете вы, а Николаю Васильевичу некогда углубляться в мелочи, текущие дела не должны его интересовать, более того, мы просто должны беречь время академика для науки.
Куцюк-Кучинский вздохнул и снова блеснул очками. Сказал приглушенно:
— Я догадывался, что диссертация Грача не имеет большой научной ценности, теперь вы окончательно убедили меня в этом.
— Для чего же так прямо?
— Мы свои люди, Ярослав Иванович, и не нужны нам дипломатические экивоки.
— Итак, ученый совет созовем...
— До возвращения Королькова.
— Одно удовольствие иметь с вами дело.
— И я тоже понимаю вас с полуслова.
Курочко погасил окурок, разогнал рукой дым. Хотел уже идти, но Куцюк-Кучинский остановил его. Спросил:
— А как же ВАК, Ярослав Иванович? Не возникнут ли непредвиденные сложности?
— Будем надеяться...
— Ну что ж, — Куцюк-Кучинский махнул рукой, то ли соглашаясь, то ли отпуская Курочко. — Полагаюсь на вас.
Ярослав Иванович улыбнулся и пошел, а Куцюк-Кучинский смотрел ему вслед и думал, что, в конце концов, если даже диссертацию Грача ВАК и зарежет, с него как с гуся вода. Ну созвал срочно ученый совет, кто же поставит это на вид? Облегченно вздохнул и открыл окно: хоть и «Золотое руно», а дышать нечем.
Курочко вышел в приемную в хорошем настроении: дело сделано и ужин в ресторане обеспечен. Вспомнил, что не пригласил Колобка, хотел даже вернуться, но решил: не надо. Да, не стоит, кто-нибудь может увидеть Грача в ресторане вместе с заместителем директора, пойдут нежелательные слухи, возможны анонимки, а диссертанту это совсем ни к чему.
Ярослав Иванович широко улыбнулся секретарше, хотел сказать ей что-то приятное, но увидел в приемной незнакомца. Сидит скромно возле дверей, скрестив руки на груди, и смешно шевелит большими пальцами. Этот толстяк, вероятно, не ученый — у Курочко была цепкая память, и был уверен, что раньше никогда и нигде не встречался с ним. А если не ученый и не какая-нибудь важная птица (а «птица» вряд ли сидела бы, терпеливо ожидая приема у Куцюка-Кучинского), так и не заслуживает внимания.
Курочко еще раз улыбнулся секретарше и поспешил в отдел порадовать Грача приятным известием.
Секретарша, заглянув в кабинет, доложила:
— К вам, Михаил Михайлович, следователь из прокуратуры, товарищ Дробаха. — И сразу отошла от дверей, пропуская: — Прошу вас...
Смотрела, как боком протискивается в кабинет человек в мешковатом костюме, проводила его любопытным взглядом и плотно прикрыла дверь.
