Антон Чиж - Мертвый шар
Атмосфера дружбы обдала Ванзарова липкой волной, не успел он освободиться от вязанки книг и дорожного саквояжа, в котором по секрету хранилась глазастая баночка. Чиновник Матько умилительно приподнял брови домиком и радостно крикнул:
– Родион Георгиевич, какая неожиданность! А мы вас заждались!
Чиновник Редер с неменьшим чувством добавил:
– Уж из отпуска? Какой молодец. Отдохнули и посвежели, прямо не узнать.
– Полны сил и желания трудиться, сразу видно…
– А какой цвет лица на природе нагуляли, прямо сдобный пирожок…
И далее в таком же духе. Не обращая внимания на дружелюбные укусы, коллежский секретарь запихнул поклажу под рабочий стол, случайно зажатый в дальний угол присутственного отделения, за окно, выходившее на вечно пыльный Мучной переулок, и молча направился к расписанию. Пока добирается он до потертой доски, на которой меловые крестики означали дежурства, поясним его холодность к сослуживцам.
Родион всегда был готов распахнуть сердце. Придя в участок, мечтал встретить умных и честных товарищей, которые помогут и подскажут в службе. И встретил. Ему предложили широкие авансы. Только вот цена дружбы оказалась слишком высока. Вернее, грязна. Коллеги, к удивлению, поняли, что юнец не желает брать и делиться, как полагается товарищу-чиновнику, и вычеркнули его из членов. Ванзаров ответил тем же. Окончательная пропасть легла между ними после неожиданных успехов в раскрытии нескольких убийств.
Ну вот, пока выясняли интимные подробности, Родион узнал, что его надежда рухнула. Старший городовой Семенов, на которого мог положиться, как на самого себя, находится в отгуле. Городовой Егоров – на дежурстве, а младший городовой Бородулин отбыл по поручению. В резерве участка находилось еще десятка два городовых, но никого из них Ванзаров не мог просить лично, то есть по-дружески. А требовать у пристава городовых непонятно для чего – бесполезно. Можно рассчитывать только на себя. Бородин, дожидавшийся в фиакре, в расчет не попадал.
– Только из отпуска и уже в делах! – сладчайше восхитился Матько.
– Недаром же вас господин пристав так дожидается, – добавил Редер. – Нетерпением исходит.
– Я в отпуске, ничем не занимаюсь, так заглянул, – заявил Ванзаров, двигаясь к двери. Но вырваться не успел. Резво сменив тон с фамильярного на официальный, Редер доложил:
– Вас ожидает подполковник, извольте в его кабинет.
Савелий Игнатьевич подскочил пружинкой, когда в проеме двери обрисовался крупный силуэт мелкого подчиненного.
– Ну вот и наш герой! – закричал он, выскакивая из-за стола. – Он-то во всем и поможет. И не думайте отказываться, Родион Георгиевич, дело международной важности. Как раз вам по плечу! Так что располагайтесь у меня без стеснений и за дело, дорогой мой, за дело! На вас вся надежда…
Продолжая извергать комплименты, пристав стремительно юркнул в проем и захлопнул дверь так шустро, будто опасался, что Ванзаров улизнет. Понять Желудя можно: требовалась титаническая сила духа, чтобы два часа развлекать гостью.
Пойманный что глупый мышонок, Ванзаров растерянно взирал на даму. Была она неописуемо страшна. Вернее, принадлежала к особому типу барышень без уродств и прочих бородавок, но от одной мысли коснуться их, даже не целовать, пробирает озноб, как от мороженой рыбы. С лица, вытянутого сосулькой, взирал глаз без ресниц, неописуемо бесцветный, другой же закрывала перевязь с черной бляхой, отъявленно пиратского вида. Острые скулы словно прорывали кожу, а губы виднелись бледной ниточкой. При этом рост дамы принуждал смотреть снизу вверх, а худощавость до засушенных жил возбуждала желание немедленно вызвать врача.
Родион уже собрался с духом, чтобы исторгнуть вежливое «чем могу…», когда дама резким движением предъявила лист с гербами и печатями.
– Официальны прошени, – сказала она грубоватым, словно мужским, голосом.
– Но, позвольте…
– Ходатайство министер инострани дел… – появился еще один солидный лист.
– Но я не…
– Ходатайство министер внутрени дел…
– Зачем же…
– Рекомендаций берлински полицай управлений…
– Великолепно!
– Мои паспарт…
– Очень рад.
– Есчё документен?
– Вполне достаточно… Позвольте представиться…
Жест, совершено немыслимый для джентльмена, каким Родион пребывал в глубинах души своей, заставил потерять дар речи: одноглазая протянула ладонь по-мужски и сказала:
– Мне объясниль, кто ви… Ирма фон Рейн. Берлински полиция…
Разрываясь между отвращением пожать руку даме или оказаться хамом, Ванзаров выбрал меньшую пытку: коснулся кончиками пальцев холодной кожи, отдернул и быстро поклонился, при этом приветствовал на правильном немецком:
– Добро пожаловать в столичную полицию.
– В командировке практикую русски, – строго заметила дама, возвращаясь на казенный стул. – Пора изложить дело. Прошу садиться.
Родион послушно заскрипел мебелью.
– Наш полиция решил изучить петербургский опыт содержания публични дом.
– А я тут при чем? – искренне не понял чиновник сыска.
– Это согласовано. Прошу проверить мои знания…
И на голову Ванзарова обрушился шквал. Ирма фон Рейн заявила, что публичные дома в столице Российской империи были открыты в 1843 году, для надзирания за оными был создан Врачебно-санитарный комитет. В настоящее время в городе имеется около пятидесяти домов терпимости, общее число проституток составляет около пяти тысяч, что в два раза больше, чем в Париже, и в пять раз больше, чем в любой европейской столице. Далее она рассказала, что существует три типа проституток. Билетные – которым выдается желтая книжечка Врачебно-санитарного комитета. Эти дамы в основном трудятся в домах терпимости. Затем бланковые – также имеют документ о своих занятиях, но предпочитают самостоятельно работать на улицах, вокзалах и в гостиницах, состоят на учете и проходят врачебный досмотр раз в две недели, как и билетные. Последний тип: кабинетные – не стоят на учете, принимают клиентов на своих квартирах и не афишируют свое занятие. Со всей прямотой берлинской полиции Ирма сообщила, что девочки в Петербурге начинают заниматься проституцией с 14–15 лет, попадая в дома терпимости прямиком из попечительских детских учреждений и приютов. И бывает, что раньше. К 16–17 годам они уже опытные проститутки. Большинство из них занимается промыслом до 25–30 лет. Скопив небольшой капитал, уходят на покой. В проститутки идут чаще всего крестьянки, портнихи, горничные и вообще любые барышни, не любящие труд. А также приезжающие из всех городов на заработки. По национальному составу больше всего русских, затем идут еврейки и польки. Половина проституток, несмотря на все досмотры, больна сифилисом. Зато вторая половина вполне здорова. Также фрейлейн фон Рейн заявила, что является горячей сторонницей теории Ломброзо и профессора Тарновского о врожденной порочности, которая и приводит женщину в проститутки. А также случайной порочности, которая приводит туда же.
Ирма победно следила за российским коллегой единственным глазом, словно ожидая высший балл за экзамен.
Спокойствие Ванзарову далось с трудом. О разврате вообще и проститутках в частности познания его были слишком… древними. Так, например, знал он, что в Греции публичные дома назывались диктериадами, а в Риме – лупанариями, что великий Перикл слушал лекции по риторике гетеры Аспазии, что гетера Никарета отличалась страстью к математике, а ее подруга Филена написала трактат по физике. Знаменитая Фрина готова была отстроить Фивы, разрушенные Александром Великим, за свой счет. У Геродота читал он, что фараон Хеопс оплатил строительство великой пирамиды на деньги, которые заработала его дочь, торгуя своим телом. Но вот петербургские публичные заведения не были коньком чиновника полиции. Что уж тут скрывать…
– Будете мои Вергилий по аду порока и разврата, герр Ванзароф, – скорее приказала фрейлейн Ирма.
Тут бы пригодился совсем другой Вергилий, что сейчас прохлаждается в отпуске: лучше Лебедева с этим никто не справится.
– Ну почему я? – в отчаянии спросил несчастный герр.
– Господин пристав рекомендовал: лучше никто нет для особи поручени. Помогите, коллега.
Оценив, какую восхитительную гадость подложил Желудь, Родион решил бить тем же оружием.
– Завтра, – сказал он, поспешно вставая. – Чем смогу…
На рыбообразном лице дамы-сыщика появилось что-то вроде мучительной улыбки.
– Начнем с утра…
– Да-да, именно с утра пораньше, – подтвердил Родион, исчезая.
Он коварно надеялся, что завтра в это время будет уже прохлаждаться под кустом в бабушкином имении. Если сейчас поторопится.
13
Нил Нилыч всем видом старательно не показывал, как измучен и утомлен затянувшимся ожиданием. Правя мчавшимся фиакром с опасной небрежностью, демонстративно молчал, не одарив и взглядом. Что пассажира исключительно устраивало. Ванзаров выбирал, кому нанести первый визит. Логика в этом случае отдавала равные шансы, и потому выбран был случай.
