Мария Спасская - Магическая трубка Конан Дойла
— Во, дела! Прут, как заведенные, — проталкиваясь в толпе невозмутимых англичан, с оптимизмом изумлялся Радий. — Как у нас на «кольцевой» в час пик!
День клонился к вечеру, когда любители таланта британского сыщика наконец-то выбрались из подземки на свежий воздух и быстрым шагом приблизились по широкой современной улице к ничем не примечательному четырехэтажному зданию в викторианском стиле, остановившись у синей овальной таблички «221б», какими в Британии обозначают дома, где проживали великие люди. От улицы музей отделяла небольшая кованая оградка, на которой выделялся черный рекламный щит с профилем великого сыщика. Желтая надпись на зеленом фоне над входной дверью не оставляла сомнений, что приятели пришли по нужному адресу.
— Между прочим, — проговорил Михаил, огибая полицейского на входе, — во время написания произведений такого адреса в Лондоне не существовало. И только после продления улицы на север номер двести двадцать один бис оказался в числе новых домов, принадлежавших какой-то строительной компании. Руководство компании даже вынуждено было нанять специального человека, который отвечал бы на письма в адрес Холмса.
— Откуда знаешь? — быстро обернулся к другу Радий, направляясь в самый конец сувенирной лавки, расположенной на первом этаже, где продавались билеты.
— Читал, — пожал плечами Басаргин, пробираясь сквозь плотную толпу посетителей следом за приятелем.
— А народу-то сколько! — взволнованно прогудел Полонский, окидывая взглядом очередь, в хвосте которой они пристроились. — Музей закрывают в шесть. Успеть бы до закрытия! Мишань, постой, я пойду посмотрю сувениры, чтобы время зря не тратить.
Оставив Басаргина стоять между улыбчивыми японцами, обвешенными фотокамерами, и угрюмым немцем, Радий неспешно двинулся от витрины к витрине, выбирая, что бы такое купить. С полок красного дерева на него смотрели прекрасно изданные книги о приключениях великого сыщика, кепи и галстуки с его изображением, фетровые шляпы в стиле доктора Ватсона, ручки с надписью «элементарно, Ватсон!», ряды спичечных коробков, брелоки, магниты, шоколадные монетки, статуэтки. И даже упакованные в кожаные тубусы подарочные наборы, состоящие из пары стаканов и похожей на графин бутылки бренди. Наконец Полонский дошел до трубок. Здесь Радий остановился и с особым интересом курильщика принялся рассматривать изогнутые трубки с черным мундштуком, заканчивающиеся овальной полостью красного дерева. Сумма, указанная на ценнике каждой трубки, неприятно удивила туриста из России, но желание обладать подобной вещицей было сильнее здравого смысла. Михаил оплачивал билеты, когда к нему приблизился Полонский, в крепких зубах которого была зажата трубка.
— Это что же, ты трубку купил? — удивился приятель, с изумлением рассматривая сияющего от удовольствия Радия и протягивая в окошечко кассы шестнадцать фунтов — по восемь за каждый билет.
— Угу. Купил, — кивнул Радий. — И буду ходить с ней, не вынимая изо рта.
— Я бы тоже хотел что-нибудь купить для мамы, — несмело начал Михаил, но осекся на полуслове, увидев недовольное лицо Полонского.
— На обратном пути купишь! Пойдем быстрее, Мишань, пока пускают! — торопил его друг, увлекая к дверям.
Если не считать крохотной прихожей, в которой «горничная» принимала у посетителей билеты, основной осмотр экспозиции начинался со второго этажа. Туда вела узкая лестница, застеленная узорчатой алой дорожкой. Охристую штукатурку стен украшали эстампы с видами Лондона конца девятнадцатого века. Запах старой мебели и скрип половиц под ногами придавали осмотру экспозиции неправдоподобную натуральность. Друзья бродили по спальне Холмса, рассматривая старинные полки, шкафчики, этажерки с многочисленными статуэтками. Они останавливались перед зеркалом для бритья в стальной оправе, трогали фаянсовый кувшин замысловатой формы, расписанный синим рисунком, прикасались к ажурным, кипенной белизны салфеткам и обводили восхищенными взглядами прочие милые безделушки, скрашивающие жизнь даже таким сухим натурам, как известный сыщик.
Со стен, оклеенных обоями цвета бриллиантового зеленого, отсылая к давно минувшей эпохе, строго взирали портреты дам в пышных шляпах, похожих на пирожные, и господ в высоких цилиндрах. Здесь же, на втором этаже, располагалась гостиная с камином и креслами, в которых так вкусно выкурить по трубочке во время вечерней беседы за стаканчиком шерри. А на журнальном столике экскурсанты увидели знаменитое увеличительное стекло легендарного сыщика и персидскую туфлю, в которой, как известно, автор дедуктивного метода хранил табак. В углу высилась узкая колонка, поделенная на многочисленные квадратные ящички, расположенные попарно.
— Именно так я и представлял себе картотеку Холмса! — оживился Полонский, то приседая, то поднимаясь на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть удивительную мебель.
Рядом с колонкой стоял стол, заставленный химическими реактивами и мелкими вещичками, от которых разбегались глаза. Несомненно, все они очень полезны в расследованиях. А за приоткрытой створкой книжного шкафа лежала на пожелтевших от старости нотах та самая скрипка, на которой Холмс упражнялся в минуты задумчивости. У окна возвышался обеденный стол, застеленный накрахмаленной скатертью и сервированный на две персоны с такой любовью и вкусом, как будто с минуты на минуту за него должны были усесться Шерлок Холмс и доктор Ватсон и, вынув из серебряных колец салфетки и взяв в руки приборы, приступить к трапезе.
Третий этаж был отведен под комнаты Ватсона и миссис Хадсон. В них расположились восковые фигуры героев некоторых произведений Артура Конан Дойля, но Радию они не понравились.
— Надо было делать либо все персонажи, либо не делать вообще, — ворчал он, недовольно поглядывая на воскового ростовщика из «Союза рыжих», восседавшего за столиком на резных ножках и переписывающего Британскую энциклопедию. Полонский бегло осмотрел застывшего посреди комнаты профессора Мориарти и даже не замедлил шаг перед замершим от ужаса отчимом из «Пестрой ленты», голову которого обвила змея.
— Кто такая эта леди Френсис Карфэкс? — бормотал он, на секунду задерживаясь перед мумией в гробу и изучая медную табличку. — Мишань, ты не читал?
— Что-то не припомню, — откликнулся Басаргин.
— Приедем домой — напомни посмотреть в собрании сочинений.
Наскоро обойдя две крохотные комнатки и заглянув на четвертый этаж, где трогательно светился белизной, расцвеченной синими цветочками, унитаз старинной конструкции, Полонский заторопился на выход. Про то, что после посещения музея хотели заглянуть в сувенирную лавку и купить подарок для Аллы Николаевны, он и не вспомнил. А Михаил напомнить не посмел. Он робел перед другом. Робел и безоговорочно признавал его превосходство. Но иногда в Басаргине поднималась глухая волна негодования, гонимая, точно морским ветром, неизменным вопросом «почему он, а не я?».
Радий красив, удачлив, легок в общении и, безусловно, талантлив. Но ведь и он, Миша Басаргин, талантлив не меньше Радия. Так почему всегда и во всем замечают Полонского, а Басаргина задвигают на задний план? Да и сам Радий держится так, точно он король, а Михаил — его вассал. Вот и теперь из-за Полонского Мишина мама осталась без подарка, хотя Алла Николаевна заботится о друге сына, как о родном. Проглотив обиду, Михаил отправился за Радием в отель. Полонский планировал посвятить вечер подготовке к завтрашнему выступлению, и Михаил считал своим долгом присутствовать при этой подготовке, разъясняя другу сложные моменты написанной Басаргиным речи.
Англия, 1905 год. Золотой Берег, 1881 год
— Мистер Дойль, вас не затруднит сопровождать мисс Бетти и меня в прогулке по берегу? — осведомилась пожилая леди.
— Само собой, леди Абигайль! Я с радостью составлю вам компанию, — откликнулся юный доктор.
Таким доверием Артур был удостоен не случайно. Тетушка и племянница стали свидетельницами поистине джентльменского поведения судового врача. Это случилось в один из бесконечно длинных вечеров, в тот еще не слишком поздний час, когда над неспешно качающейся на волнах «Маюмбой» звенела музыка. В салоне первого класса, отделанном с подобающей роскошью кожей и деревом, коротали скучные вечера затянувшегося плавания уставшие от качки пассажиры. Сидя на привычном месте за дальним столиком, Артур окидывал заполненный людьми зал разочарованным взглядом и недоумевал, как он мог так ошибаться, рассчитывая на серьезную работу.
Работы как таковой и не было. Как правило, пассажиры жаловались на морскую болезнь и на жесточайшие мигрени, каждое утро случающиеся после вечерних возлияний и танцев.
