Марина Крамер - Умереть, чтобы жить
— Леша, — усталым учительским тоном проговорил Тихонов, — ты же не маленький, да? Ты кого решил шантажировать? Нас с Федей? Ну, продолжай. Тебя и сюда-то брать не хотели, такая у тебя блестящая репутация, и ты теперь нас же решил укусить? Федя тебя перед инвестором отстаивал, доказывал, что ты хороший журналист…
— А я хороший журналист! — огрызнулся Цепляев. — И вы с Федей это знаете!
— Так почему же тебя, хорошего такого, никто не знал и брать никуда не хотел? Не потому ли, что кроме понтов и скандалов, ты ничем больше и не знаменит?
— Ну, знаешь! — еле выдохнул покрасневший от злости Цепляев и, не сказав больше ни слова, выскочил за дверь.
Ника, ставшая невольной свидетельницей этого разговора, уткнулась в монитор, надела наушники и постаралась сделаться как можно незаметнее. Обычно Тихонов после подобных сцен вскакивал, начинал метаться по кабинету и орать, изрыгая мат и проклятия, и слушать это Ника совершенно не хотела. Однако, к ее удивлению, сегодня ничего не произошло. Тихонов подошел к ней, аккуратно снял наушники и произнес негромко:
— Ника, поговори со мной, пожалуйста.
Стахова отодвинулась от стола и подняла на Тихонова глаза:
— О чем, Сан Саныч?
— Не знаю. Ну, хоть про Прагу расскажи, что ли. Не могу больше про работу, — жалобно проговорил Тихонов, садясь рядом. — Заколебали все — во! — он провел ребром ладони по горлу. — Притащил свою любовницу, она малолетка какая-то совсем без башки. Хочет писать про «светское общество»! Где оно у нас, общество это?! Где она его видела, мышь лесная?! Илона Валевска, мать ее! Ты это слышала?!
— Ну, про «пишет как бык нассал» это ты загнул, конечно, — аккуратно заметила Ника, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, — но слог действительно тяжелый, я видела пару ее статей.
— Это не называется словом «тяжелый», — вздохнул Тихонов, вертя в руках выдернутый из стоявшего на Никином столе стакана карандаш, — это просто мусор. Как его не присыпай сверху кристаллами Сваровски. И вообще — это не наш формат. Да и Федя не одобрил совсем…
— Тогда ты-то чего страдаешь? — участливо поинтересовалась Ника, дотронувшись до локтя Тихонова. — Боишься, что Цепляев уйдет?
— Куда он уйдет…
— Тогда я вообще не понимаю. Ну, отказал — и отказал, всего-то… И мотив есть — «неформат».
— Ощущение противное, — признался Тихонов, — как будто что-то неприличное сделал. И Лешкино поведение мне не нравится в последнее время. Такое чувство, что он действительно хочет уйти, но не может найти достойный повод. Понимает, что его здесь пригрели и имя сделали, но появилось, видимо, что-то более интересное ему лично.
— Так, может, нет смысла его удерживать? Все равно ведь уйдет, если собрался.
— Не хочу быть к этому причастным.
— Да ты-то при чем тут? — недоумевала Ника. — Ты его не выгонял.
— Брезгливо как-то… человек был, по сути, никем, а теперь с нашей помощью оперился, стал кем-то — и все, возомнил о себе, возвысился, кладет на всех с перебором.
Ника видела, как сильно расстроен разговором с Цепляевым Саныч, но никакого хорошего совета дать не могла. Цепляев ей не нравился. С первого дня, как только она стала работать в «Русской Галактике», она прониклась к Алексею не то чтобы отвращением, но какой-то сильной, необъяснимой неприязнью. Раздражали его татуировки, которые он словно специально демонстрировал к месту и не очень, раздражала манера разговаривать, пренебрежительно снисходя до собеседника, цедить слова сквозь зубы. Кроме того, у Алексея был звериный нюх на конъюнктуру — он мгновенно улавливал скандальные темы и тотчас хватался за них. Особых принципов, как поняла со временем Ника, у него не было: он мог сегодня похвалить кого-то, а завтра извалять в грязи с тем же рвением. Когда его имя стало часто упоминаться в интернете, Цепляев буквально заболел звездной болезнью, стал еще более невыносим в общении, высокомерен и заносчив. Стахова старалась вообще не пересекаться с ним по возможности. Разумеется, она не могла понять причин, по которым сейчас так убивался Тихонов. Уход Цепляева из «Русской Галактики» сайту урона не нанесет — разве что сам Алексей начнет с остервенением лить грязь на бывших работодателей. Да и то — кто сейчас обращает на это внимание?
— Так ты будешь мне про Прагу рассказывать? — с грустной улыбкой спросил Тихонов.
Ника улыбнулась в ответ:
— Ты бы лучше сам туда съездил.
— Будет время — съезжу, если приглашаешь.
— Приглашаю, — кивнула она.
— Нет, ты подумай! — вдруг снова завелся Тихонов, с хрустом сломав в пальцах карандаш. — Кто его знал до «Галактики»? Скандалист из «Твиттера»! Майки с «пуськами» с Тряпичниковым носили — вот и все! А теперь только введи в поисковик — Цепляев то, Цепляев это, но ведь все только в контексте «Русской Галактики»! И он нас же уходом шантажирует!
— Саныч, не рвись ты так, — попросила Ника, осторожно отбирая у него обломки карандаша и бросая их в ведро под столом, — никуда он не уйдет. А если уйдет — ну, сам дурак. Таких денег он нигде не заработает.
— А ему что — семью кормить? Живет в свое удовольствие, квартиру сдает, снимает меньшую плюс родители у него обеспеченные.
— Я слышала — он с ними не ладит?
— Они с ним. Да это не суть… Я просто не могу понять, как люди умудряются так быстро забывать сделанное им добро?
Ника поняла, что Саныч «встал на рельсы» — так называли в редакции манеру Тихонова, зациклившись, говорить на одну и ту же тему продолжительное время. Она решительно встала, щелкнула кнопкой чайника и взяла со стола Тихонова его чашку:
— Давай чайку выпьем.
— Давай, — вяло согласился он.
— Интересно, до завтра компьютер мне продиагностируют или нет? — попыталась перевести разговор Ника, укладывая в чашки пакетики с заваркой.
— Естественно. А тебе у меня плохо, что ли?
— Не хочу тебе мешать. И потом — негоже журналисту делить кабинет с замом главреда, — улыбнулась она, — слухи пойдут.
Тихонов удивленно уставился на нее:
— Ты будто не знаешь, какие слухи уже идут?
— А какие? — насторожилась Ника.
— А что я сюда свою любовницу вожу, — рассмеялся Тихонов, принимая из рук Ники чашку, — так что ты можешь не опасаться за свою репутацию, она не пострадает. Хотя… наши забавники могут запросто сказать, что я тут групповухи устраиваю.
— Сатанинские оргии, — хохотнула Ника, в душе сильно удивленная словами Тихонова — подобные слухи до нее не доходили.
— И их можно, — согласно кивнул он. — Ты сейчас над чем работаешь?
— Цены на недвижимость в Италии и Новой Москве.
— Дурдом, — пробормотал Тихонов, отставляя чашку, — ты никогда не думала в новостники перейти, например?
— Мне неинтересно.
— А недвижка — интересно? И расследования эти?
— Я в этом разбираюсь.
— Слушай, а тебе не приходило в голову покопаться в загашниках у нашего инвестора? — вдруг, понизив голос, спросил Тихонов.
— Зачем? — с недоумением отозвалась Ника.
— Ну, зачем-зачем… мало ли… пригодится когда-нибудь, — туманно ответил он. — Тем более раз ты разбираешься…
— Ты думаешь, там что-то не так?
— Пойдем, покурим, — Тихонов встал и сунул в карман пачку сигарет и зажигалку.
Ника, поставив кружку, сделала то же самое. Она догадалась, почему вдруг Тихонов собрался курить на улицу — поговаривали, что «Нортон» прослушивает своих сотрудников.
На улице, отойдя от здания на приличное расстояние, Тихонов закурил и продолжил начатый разговор:
— Ты вообще в курсе, чем занимается наш инвестор?
— В общих чертах.
— А вникнуть в частности ты не хочешь?
— Я не могу понять зачем, — Ника поежилась от внезапно налетевшего ветра и встала так, чтобы ей не дуло в лицо.
— Мне кажется, что там не все в порядке. А иметь компромат на того, кто платит тебе деньги, всегда неплохо.
— И не всегда безопасно, между прочим.
— Ты чего-то боишься? — удивился Тихонов. — Никогда бы не подумал.
— Представь себе — боюсь. Боюсь, что откопаю что-то такое, о чем сильно пожалею, — призналась Ника, выбрасывая окурок.
— А тебе приходилось откапывать что-то, а потом жалеть?
Ника умолкла. Никто в редакции не был в курсе сложных перипетий ее прошлой жизни, она никогда не говорила об этом, не хотела откровенничать — да и не с кем было. И сейчас, когда Тихонов задал вопрос, она тоже не стремилась пускаться в плавание по волнам памяти — это причиняло боль.
— Ты же читал мои статьи, — только и сказала она, отворачиваясь, чтобы Саныч не видел, как ее глаза стали блестящими и влажными.
— Ну, читал — что с того? В деле «Изумрудного города» ты хорошо покопалась, спору нет. Но последствий для тебя-то не было? — Тихонов взял новую сигарету, а Ника вдруг почувствовала, как ее охватывает раздражение:
