Штефан Мариан - Современный румынский детектив [Антология]
Беглый крутнулся как ужаленный:
— Чего?!
— Сядь и слушай. Я один на свете, ты знаешь, мои померли, в семена пойти не успел — все больше по тюрьмам, други норовят продать… Один ты у меня остался, Силе перекрестился:
— Как это остался?! Выиграл ты меня, что ли? Оприходовал? Матерь божья!..
Вор не ответил. Беглый выждал, затем спросил:
— Зачем я тебе нужен, Митря? Чего ты ко мне липнешь?
— Одному мне не пробиться, дя Силе! С таким патретом никто передо мной двери не откроет. А тут еще этот шрам… Ты худо-бедно похож на человека… Потом… — он закрыл глаза, подавляя слезы. — Черт его знает, что со мной делается, нет мне покоя! Чуть что — выхватываю перо! Надо, не надо — думаю потом. Если вообще думаю!
— Я это заметил.
— Тошно мне, ой, тошно, кажись нужником от меня несет, хоть в петлю лезь! Человек я?
Димок плакал навзрыд. Силе отвернулся, он не выносил мужских слез.
— А с тобой я как в школе за партой. Выхвачу перо, смотрю — сердишься, и спрячу обратно.
— Прогресс, Митря!
— А как же! Смягчившись, Беглый вздохнул:
— Другими словами, хошь, не хошь, вкуси святой водицы…
— Попьем ее вместе! Авось и мне поможет.
Засунув руки в карманы. Силе шел вдоль оврага. Димок плелся сзади.
В сумерках они подошли к домам. Балконы были уставлены вазонами, герань озаряла окна кроваво-красным светом.
— Идешь на встречу с двоюродным братом? — спросил Челнок.
— Да.
— Гляди, как бы там тебя мусор не дожидался.
— Ты с ума сошел! Бурде я верю.
— Самому себе не верь, Беглый! — Димок вздохнул: — Что же… Думаешь, придет?
— Должен!
Трижды подходили они к месту встречи, но Санду Бурда не появлялся. Димок сыпал предположениями:
— Зацепили его после потасовки в Чишмиджиу?
— Исключено, — вздохнул Беглый. — Они его держат как наживку.
И на четвертый раз скамейка была пуста. Силе кипел.
— Позвонить ему, что ли?
— А нарвешься на бабу?
— Повешу трубку. Есть монетка?
Они отыскали таксофон на конечной остановке трамвая. Беглый набрал номер, глядя на красные вагоны, вытянувшиеся рядами.
— Санду? Что ж ты, браток, забыл?
Санду Бурда говорил осторожно, почти шепотом:
— Слава богу, позвонил! Дохлое дело, увязался один за мной, шагу ступить не могу.
— Я так и думал. Жена дома?
— Дома…
— Слушай и отвечай только «да» или «нет». Через час возникни на остановке трамвая, что у вас на углу.
— Ой!
— «Да» или «нет», братец! Закури и погляди на часы, будто кого-то ждешь. Подойдет двести пятьдесят четвертый. Даешь ему тронуться и вскакиваешь на ступеньку в последний момент. Вот и все.
— Как это…
— Вот и все!
Беглый повесил трубку. Вор смотрел на него недоумевая.
— Не понял юмора.
— За ним следят издалека, чтобы не раскрыться. Логично?
— Допускаю.
— Санду садится в трамвай последним, хвосту остается только следовать за ним на машине. На первой остановке братан сходит…
— А тот снова по его следам.
— Да, но тем временем мы сделали свое «дело» — встретились в трамвае.
Вор посмотрел на него с восхищением:
— Гляди-кась, что наша дура выдала!
Они стояли на задней площадке рядом с какими-то дюжими олтянами — ладони с лопату. Санду Бурда вскочил на ходу. Димок заметил машину, отрывающуюся от тротуара.
— Ты был прав, Беглый!
— Говори быстро, — шепнул Профессор, — сходишь на первой остановке!
Очкарик затараторил:
— Милиция… Прочесывает весь Бухарест.
— Знаю.
— Я сна лишился, браток, столько меня крутили и вертели. Жена тоже… Она что-то почуяла, глаз с меня не спускает. Пропади все пропадом! — Он отыскал взгляд Беглого. — Давай затихнем на время! Не серчай, но мочи моей больше нет.
— Верю.
Санду Бурда вздохнул с облегчением и достал пакетик.
— Тут кольцо, деньги и паспорт работы братьев Трикэ.
— Один паспорт?
— Я так и не понял, — сказал очкарик, с любопытством посматривая на Челнока, — что у них с твоим товарищем. Они плевали на его фото, будто нечистого увидели, проклинали почем зря…
Вор отвернулся, скрежеща зубами.
Глава XIII. В одном шаге от смерти
— Только в кино полиции все становится известным! — заметил гангстер. Я хотел ему сказать, что он ошибается, но воздержался.
Дождь лил как сквозь сито. Прильнув к оконному стеклу, Беглый любовался палисадником. Пионы мудро качали головами под напором капризного ветра, тюльпаны тянули к небу свои розовые чаши.
— Сыграем в барбут, дура?
Силе повернул голову. Димок смастерил пару игральных костей и с увлечением кидал их.
— Не умею.
— А в «Кто больше»?
— Тоже не умею.
— Аи, аи! Чем же ты занимался шесть лет в тюряге? Аида сюда, батя научит. — Он бросил кости на стол. — Гляди, как перекатываются. Поехали?
— Нет.
— Ну и дурак!
В дверь постучали. Вор спрятал свои игрушки и быстро уткнулся в книгу. Вошла хозяйка с подносом, на котором стояли тарелка печенья и три чашечки кофе.
— Я вам не помешаю? Силе всплеснул руками:
— Что вы, мадам Анджелеску! Право, вы ставите нас в неловкое положение.
Старушка ласково улыбнулась:
— Пока жив был супруг, мы пили кофе вдвоем. Я привыкла… Она посмотрела на Димка. Вор шевелил губами, не отрываясь от книги.
— Прервись, Дем, — предложил Беглый.
— Правда! Вы слишком много читаете, господин доктор. Малый поднял руки:
— Повышение квалификации!
Эти слова принадлежали к числу немногих, которые ему дозволялось произносить при хозяйке.
— Мне кажется, вы излишне мучаете себя.
— Что поделаешь!
— Дело в том, — поспешил вмешаться Беглый, — что мой коллега родился в семье книжников, для которых весь смысл человеческого существования сводится к тому, чтобы грызть гранит науки…
Димок тут же изобразил жертву семейной традиции, способную вызвать слезу. Хозяйка присела в кресло у письменного стола. На ней было скромное домашнее платье с кружевным воротничком. Единственным ее украшением был перстень с синим камнем — капля чернил на пальце. Казалось, она сошла со страниц иллюстрированной книжки — миниатюрная, улыбчивая бабушка, ребенок с белыми волосами и морщинистым лицом.
— Господин Дем как две капли воды похож на одного моего ученика. Сейчас он концертирует в Зальцбурге. Рауль Падина, скрипач, вы, конечно, о нем слышали…
— Разумеется! — Беглый был настроен на шутливый лад. Он повернулся к Димку: — Ты, конечно, тоже слышал его игру?
Вор улыбнулся, как мог приятнее, качая головой.
Минуты, проводимые в обществе хозяйки, были его крестом. Он покрывался потом, давился кофе, изо всех сил стараясь не чавкать.
— Вы преподавали музыку? — любезно поинтересовался Силе.
— Давала частные уроки. Когда-то имела счастье играть под дирижерскую палочку Энеску… затем в Европе — с Сарелли. Он был лучшим исполнителем Моцарта. Затем пришла война, тяжелые времена, кому тогда было до концертов?
— В самом деле.
— Я никогда не могла похвастаться крепким здоровьем. Много лет провела в санатории.
— Легкие? — проявил профессиональный интерес Димок.
— Нет. Малокровие. — Она грустно улыбнулась. — Так закончилась, едва начавшись, моя артистическая карьера…
Беглый хотел было закурить, но удержался. В доме царил запах айвы и лаванды. Вор добросовестно ковырял в ухе мизинцем. Силе легонько стукнул его носком по голени, малый с перепугу икнул.
Мадам Анджелеску деликатно отвела глаза и поставила чашечку на край письменного стола.
— По-видимому, у меня не было большого таланта. Истинное дарование, я убеждена, способно укрепить слабое здоровье.
— Вы много путешествовали? — спросил Беглый поспешно, видя, что старушка ступила на опасную стезю.
— Относительно. Испания, Италия, Австрия, северные страны… — Она улыбнулась. — В бомбежку сорок четвертого я потеряла дом, унаследованный от отца. Он был хорошим врачом. Его трактат по экспериментальной хирургии изучают и сегодня.
Она заглянула в книгу Димка. Вор немедленно закашлялся. «Если она вздумает спросить мое мнение, конец!» — было написано у него на физиономии.
— Выдающаяся работа, — поспешил на выручку Беглый. — Мой коллега особенно ценит ее…
— Подходящая, подходящая… — закивал Димок.
— Мой супруг погиб в автомобильной катастрофе. — Она вздохнула, — Я хочу сказать, что утратила все, кроме воспоминаний. Они — единственное приобретение, которое никто не может у меня отнять. Турне по Европе доставили мне радости, которыми я живу по сей день. Когда идет дождь, и я плохо себя чувствую, и мне не хватает и того, и другого, гнетет одиночество, я вспоминаю день, когда впервые увидела собор Саграда Фамилия в Барселоне. Это случилось в тридцать втором году. Была весна, цвели рощи лимонов и апельсинов… Вы не можете себе представить, господа, как выглядит Андалусия, когда цветут апельсины! На мне тогда было белое платье с маками… Или визит на Капри… Там я познакомилась со своим будущим мужем. — Она засмеялась: — Четверть часа мы разговаривали на плохом итальянском и только потом поняли, что оба — румыны… — Глаза ее засверкали. Она стала вдруг значительно моложе. И поднялась. — Простите меня, пожалуйста.
