Анатолий Безуглов - Преступники
— Таню я любил, — сказал он, не поднимая головы. — Очень жалел ее, когда она осталась одна... Муж трагически погиб. — Он тяжело вздохнул.
— Скажите, Андрей Романович, как вы ухитрялись кормить, одевать и обувать семью на сто рублей в месяц? — спросила Дагурова.
— Скромно жили... Я же не Ростовцев, — все еще не поднимая глаз, ответил обвиняемый.
— Ну, если вы считаете, что истратить на одну сауну с крытым бассейном сорок тысяч, это скромно... — усмехнулась Ольга Арчиловна.
— Баня — единственная моя страсть и отрада, — жалобно произнес обвиняемый. — Все, что я имел в жизни. Из благ материальных, так сказать...
— А золотые слитки, монеты, — стал перечислять Чикуров, — камешки...
— Ка-какие камешки? — заикаясь, переспросил Рубцов-Банипартов.
— Не галька, разумеется... Бриллианты. На сумму более двухсот пятидесяти тысяч...
— Откуда? — изобразил на лице крайнее удивление обвиняемый.
— Откуда — это вам лучше знать, — сказал следователь. — Вы прихватили их с собой в Ялту. А когда поехали с Варничевой в Новый Афон, оставили на квартире будущей жены в старом обшарпанном портфельчике...
Рубцов-Банипартов с шумом выдохнул воздух. Он несколько минут сидел словно оглушенный.
— Что, нашли при обыске? — тихо спросил он.
— Татьяна Николаевна сдала в милицию, — сказал Чикуров.
— Сама?!
— Сама.
— Вот дура! Жрала бы всю жизнь хлеб с маслом, а сверху — икры на три сантиметра!.. И я еще хотел на ней жениться!..
— При живой-то жене и детях? — заметил Игорь Андреевич.
На это обвиняемый ничего не ответил. Игорь Андреевич попросил его вернуться к рассказу о роковом вечере в доме Ростовцева.
— На чем я остановился?
— Вы с Ростовцевым стали выяснять, кто что для кого сделал, — напомнил Игорь Андреевич.
— Да, да, да!.. Подвели, так сказать, баланс... Этот надутый индюк вдруг заявляет мне: если бы я знал, что ты подлец, то никогда бы не сделал тебя своим заместителем... Я, конечно, в долгу не остался, говорю: простить себе не могу, что из паршивого кандидата наук сделал генерального директора!..
— Вы действительно сделали? — спросил Чикуров.
— Факт! Когда Ганжа ушел по состоянию здоровья, — Рубцов-Банипартов с опаской глянул в сторону Харитонова, — возник вопрос, кто встанет на его место... Конечно, лучше бы всего — Семизоров. Ох, мужик! Ох, голова!.. Но биография не всем нравилась... Да и в мои планы он не вписывался, хотя я знал, что Ганжа его проталкивал... И тут приехал в очередной раз Ростовцев знакомиться с безотходным производством, которое вовсю разворачивал Семизоров. Ростовцев тогда работал старшим научным сотрудником в научно-исследовательском институте... Я пригляделся к нему, вижу, человек чего-то хочет, желания бурлят... Разговорились. Оказывается, у него дядя какая-то шишка... Ну, я и кинул мысль, а не перебраться ли Аркадию Павловичу в Березки?.. Он, как всегда, напустил на себя гонору: да что ты, да если я захочу!.. Стану чуть ли не академиком!.. Но я-то справочку уже о нем навел. В Москве ему как раз ничего и не светило. Кандидатскую диссертацию защитил со второго захода. Кабы не дядя, вообще бы не защитил. РАПы его никто внедрять не брался — сомнительная штука... Как-то вечером я пригласил его к себе, распили бутылочку коньяка. Гну свою линию: берись, мол, твой дядя поможет, да и у меня кое-кто в области есть, и повыше... Он спрашивает: ты-то чего печешься обо мне?.. Я ему прямо: станешь генеральным директором, возьмешь меня заместителем по снабжению. Будешь как сыр в масле кататься. А что глушь — ерунда. Лету до Москвы — всего ничего... Вижу, проняло его. Улетел в столицу, а недели через три, опять же не без моих людей, был назначен... Вот это все я ему и напомнил... Ростовцев будто и не слышит. Говорит: если бы не я, то «Интеграл» так и остался бы захудалым объединением! Я ему: врешь! «Интеграл», который сейчас, не ты, а такие, как Семизоров, Рогожин, ребята из «Эврики» и многие другие сотворили! Он кричит: что такое «Эврика»? Пацаны! Фантазеры!.. Хорошо, говорю, почему ты боишься свои РАПы выставить на обсуждение? Может, что-то усовершенствовали бы? Он аж позеленел от злости: что ты сравниваешь мое гениальное изобретение с какими-то игрушками, которые выдумывают в «Эврике»! Меня умоляют переехать в Москву, предлагают высокий пост в министерстве, но я не хочу бросать «Интеграл», который тут же захиреет!.. Я ему: брось трепаться, без тебя дела пойдут лучше, ей-богу! Ты даже толком-то не знаешь, что творится в нашем объединении! Принимаешь делегации, сидишь в президиумах, любуешься своими портретами и статьями в газетах, которые организовывает шестерка Мелковский... Паразит, говорю, ты! Перед всеми хочешь казаться добрым, заботливым, всемогущим! Если кому надо отпустить «Баурос» для «дела», пишешь резолюцию: выдать! А когда хочешь отказать, посылаешь ко мне и звонишь: не давать! Ну да, как же, Ростовцев душа-человек, а Банипартов сволочь и скряга!.. А история с Рогожиной?.. Ведь это он дал мне команду выжить Александру Яковлевну с ее участка, чтобы там построить сокохранилище. Рогожина отстояла свой дом и место, где похоронены партизаны. Два раза посылал меня туда Ростовцев. На посмешище выставил... Но когда почувствовал, что райком и общественность на стороне Александры Яковлевны, мне высказал публичное порицание и выделил деньги на строительство памятника героям-партизанам!.. Каков мерзавец, а?.. Так что слава, говорю, у тебя дутая! А сам — тьфу! — и плевка не стоишь!.. Понимаете, граждане следователи, накопилось у меня, ей-ей! Сколько унижений я от него вытерпел, только мне одному известно!.. Расскажу лишь один случай... Охотились мы в прошлом году на уток. Осень уже была, холодина, сырость... Мы на лодке в камышах затаились. Ростовцев, естественно, со своим Диком... Поднялся косяк. Он вскидывает свой «зауэр» и дуплетом... Стрелял, сволочь, хорошо... Две упали в камыши. Я думал, он собаку пошлет принести трофей, а этот мерзавец приказал лезть в воду мне! Спрашиваю, а Дик для чего? Он отвечает: вода холодная, собака может простудиться... Ну не подлец, а?
— И вы полезли? — спросила Ольга Арчиловна, на лице которой появилось отвращение.
— А что делать? — развел руками Рубцов-Банипартов. — Приходилось играть в поддавки... Этот случай я тоже напомнил ему там, в особняке... Говорю: больше не собираюсь таскать для тебя уток из вонючего болота!.. Он этак сквозь зубы процедил: будешь таскать, как миленький... Я был тогда уже на пределе. Думаю, врезать ему, что ли, промеж рогов? До того мне была омерзительна его холеная рожа!.. Все-таки взял себя в руки. Хватит, говорю, погорячились. Надо искать выход, потому что Пляцковский так дело не оставит. Утро вечера мудренее, завтра встретимся, подумаем, позвоним кое-кому... Ей-богу, разошлись бы мы тогда по-мирному, ничего бы не случилось. Но... — Обвиняемый тяжело вздохнул. — Видно, от судьбы никуда не уйдешь... Воды можно, граждане следователи?
— Пожалуйста. — Чикуров налил ему воды. Рубцов-Банипартов медленно выпил ее, отдал стакан.
— Да, от судьбы никуда не уйдешь, — повторил он. — Я уже было направился к двери, он приказывает: стой! Выход один — бери все на себя! Мол, ослабил контроль в цехе по производству «Бауроса», не доглядел, прошляпил и так далее... Мы с помощью товарищей замнем... Я говорю: басни эти пой кому-нибудь другому. Тут пахнет уголовным делом. Как начнут раскручивать — докопаются до всего... Ну что ж, отвечает он, одному, срок дадут меньше, и колония будет с режимом помягче. Это я, мол, устрою и еще гарантирую, что каждый месяц твоя семья будет получать пятьсот рублей... Я, ей-богу, опешил, спрашиваю: ты серьезно? Он говорит: вполне... Я и рявкнул: садись сам, если ты такой умный, я твоей семье в месяц тыщу обещаю!.. Ростовцев обозвал меня последними словами и пригрозил: если не соглашусь, он через своих дружков сделает так, что на меня еще повесят и покушение на Баулина. Тогда, мол, на вышку потянет... Я прямо обезумел! Он еще смеет грозить, гнида этакая!.. Последней каплей были его слова... Доподлинно привожу: «Запомни, ты никто! Скажи спасибо, что я пока забочусь о тебе... Пшел вон!» А сам преспокойно уселся за стол, словно меня и не существует вовсе...
Рубцов-Банипартов нервно хрустнул пальцами, несколько раз судорожно сглотнул. Его не торопили, понимали, что сейчас для обвиняемого последует самое тяжкое признание.
— Меня трясло!.. — заговорил Рубцов-Банипартов. — Я готов был перегрызть ему горло зубами!.. От такого состояния пот с меня бежал градом... Полез за платком... Вспомнил: пистолет... А в голове — тук-тук-тук... Словно бес нашептывает: убей гада, всем будет лучше... Выхватил наган, шагнул к нему... Эта сволочь, кажется, что-то почувствовала... Он чуть приподнялся со стула... Я... Я... Приставил дуло к виску и сквозь платок нажал на курок... Как бабахнет!.. Все!.. Он упал лицом на стол...
Рубцов-Банипартов опять замолчал, сидел обмякший, жалкий. На его худом, изможденном лице затухал ужас вновь пережитой сцены.
