Джеймс Чейз - С/С том 26. В этом нет сомнения. Шантаж и флакон духов. Скупщик краденого.
Но он пытался отбросить самые худшие предчувствия и немного приободриться. Сезон в Париже только начинался. Город будет полон богатыми туристами с разбухшими бумажниками. Придется опять приняться за карманные кражи. Он очень боялся риска, но ему теперь ничего другого не оставалось. Он подумал о Клодетте. Она была его единственным утешением. Она, конечно, примет без жалоб свершившееся. Она поймет, что перед лицом оружия ему ничего другого не оставалось. Он почувствовал к ней горячее чувство любви и признательности. Как счастлив он был, имея такую жену.
Кэтер уже остановился у причала, и пассажиры начали спускаться по трапу. Дювайн увидел Клодетту и Лепски и помахал им. Лепски был очень рад, что они наконец, вернулись. Для него эта поездка была самой горькой пилюлей, которую ему когда-либо приходилось принимать. Звуки музыки действовали ему на нервы. Разжиревшие стареющие парочки, счастливо кружащиеся на палубе, заставляли его производить самые невероятные звуки. От отбивной у него свело челюсти. Кэррол, видя, как все нравится Клодетте, старалась сдерживать Тома, но и она мечтала, чтобы эта поездка скорее закончилась. Клодетта с сияющим лицом думала, как все прошло у Пьера. Но одного взгляда на его лицо, белое как мел и напряженное, было для нее достаточно, чтобы понять, что он потерпел фиаско.
— Пьер! — Она подбежала к нему.
— Мы должны тотчас уезжать. Она умирает, — Затем он повернулся к Лепски, — Мне очень жаль, но я знаю, что вы поймете. Мы должны ехать в Париж. Женевский аэропорт закрыт из-за тумана. Мы не можем терять времени. — Он схватил руку Тома. — Дорогой друг, не задерживай нас, и, пожалуйста, извини. Нам нужно было выехать еще час тому назад. Я заказал вам номер в Гестаде. Портье раздобудет для вас машину и расскажет, как туда проехать. Мы сразу напишем вам из Парижа. Все это очень печально. Нам было так приятно с вами.
В это время Кэрроли Том выражали ему глубокое сочувствие. Пьер сказал жене, чтобы она садилась в машину.
Удивленным столь крутым поворотом событий Лепски лишь успели им махнуть рукой на прощание. Дювайн рассказал Клодетте о случившемся.
— Не знаю, что мы будем делать! — сказал он в отчаянии. — У нас почти не осталось денег. Подумать только, что у этого дьявола Брэди был револьвер!
Клодетта погладила его руку.
— Пока мы вместе, мой любимый, нам ничего не страшно.
Большего утешения и не требовалось для Пьера, сердце которого разрывалось на куски.
Лепски смотрел на удаляющиеся огни машины и, повернувшись, заметил:
— Да. Не слишком ли все это быстро?
— Бедняжка теряет мать, Том. Чего же ты хочешь?
— Да. Ты, как всегда, права. Нам будет их недоставать. Какой испорченный вечер! Вся эта музыка! Эта противная еда!
— Снова ворчишь? — отрезала Кэррол. — Так живут в Швейцарии. Ты должен быть доволен, что узнал, как живут другие народы.
Лепски издал очередной звук из своего обширного набора. На этот раз он напоминал звук разворачивающегося трактора. Проходившая мимо пожилая пара остановилась и с изумлением посмотрела на него.
— Лепски, — воскликнула Кэррол, — ты опять строишь из себя клоуна?
Тот уничтожающе взглянул на остановившуюся парочку и вошел в отель.
— Лучше займись машиной на завтра, — сказала ему Кэррол.
Что-то проворчав, он пошел к столику портье.
— Мне нужна машина завтра утром, — сказал он. — У моих друзей возникли чрезвычайные обстоятельства, и они уехали на своей машине. Как жаль, что закрыт аэропорт в Женеве.
Портье удивленно поднял бровь:
— Женевский аэропорт открыт, сэр. Никакого тумана нет.
Лепски тотчас насторожился:
— Это точно?
— Абсолютно, сэр. Какую машину вы хотели бы взять напрокат?
— Обождите минутку, — сказал Лепски, — Мы собираемся поехать в Гестад. Для нас заказаны номера в «Палас отеле».
— «Палас отель» еще закрыт, сэр. Сезон в Гестаде начинается только первого декабря. Это зимний курорт.
Лепски ослабил петлю галстука. Это всегда было признаком приближающейся бури.
— А скажите, друг мой, — сказал он, — действительно ли Гестад знаменит великолепными отбивными, доставленными туда прямо из Японии?
— Нет, сэр. Вы, по-видимому, имеете в виду японские отбивные, которые доставляют в Гонконг? В Швейцарию их не ввозят.
Лепски еще сильнее дернул галстук.
— Я полагаю, там устраиваются знаменитые «стриптиз-шоу» в исполнении очень красивых женщин?
— Возможно в разгар сезона, ближе к Рождеству, сэр.
Подошла Кэррол.
— Похоже, что мы не едем в Гестад, — зловеще произнес Лепски.
— Почему? — нетерпеливо спросила Кэррол.
— Спокойно! — рявкнул Лепски — Я чувствую что-то недоброе. — Он снова подошел к столику дежурного. — Мы завтра уезжаем. Можно получить счет?
— Мистер Лепски? Номер 245?
— Да.
Портье порылся в каких-то бумагах.
— Да, конечно, сэр, — сказал он, просветлев. — Ваш счет также включает в себя счет четы Дювайнов. Мистер Дювайн очень торопился. Он сказал, что у него умирает мать и что вы оплатите его счет.
Он вопросительно взглянул на Лепски, лицо которого одеревенело.
— Ладно, — наконец произнес он и направился к Кэррол: — Мне нужно глотнуть чего-нибудь.
— Уж не думаешь ли ты, Том?..
— Замолчи! — оборвал ее Лепски, и Кэррол, видя это, прошла за ним в бар, в котором почти никого не было. Подошел бармен.
— Тройное неразбавленное виски, — заказал Лепски. — Тебе что-нибудь надо? — Это относилось к жене.
— Нет. Ты слишком много пьешь. В чем дело? У тебя вид, как в страшном кино.
Лепски промолчал. Он подождал, пока бармен принес виски, отхлебнул половину и лишь потом взглянул на Кэррол.
— Твоя старая плутовка-колдунья Безингер оказалась тогда права. Она предостерегала нас против опасных людей. Я всегда говорил, что в Дювайне есть что-то фальшивое, но ты и слушать не хотела.
— Не начинай все сначала! О чем ты?
— Нас купили! — сказал Лепски. — Я готов поставить на последний доллар, что у этого сукиного сына никогда не было матери.
— Лепски! Что ты несешь?
— Это старый, как мир, трюк! Дешевая покупка! И мы на это клюнули. Так провести американского полицейского! Потрясно! Мне нужно провалиться сквозь землю. И все ты! Вот теперь получи в награду его счет в отеле: здесь все, что они пили, жрали, а вот парочка покупок, которые он за наши денежки сделал для этой своей сучки-жены, — рычал Лепски. — Но это еще не все… — он поспешно сделал еще хороший глоток, а потом продолжил объяснять Кэррол, что сезон в Гестаде начнется только зимой: отели еще закрыты, никаких отбивных из Кобэ, никакого стриптиза, роскошных девочек — ровным счетом ничего.
— Не может быть! — закричала Кэррол, затем, взглянув на пылающее лицо мужа, который все вновь и вновь просматривал отельный счет, она поняла, что все это правда, и ее бросило в дрожь.
— Мы сейчас же все сообщим полиции! — шипела она. — Никто не смеет так с нами обращаться! Никто!
— Ничего подобного мы не сделаем, — спокойно и твердо возразил Том. — Если кто-нибудь узнает, что американского полицейского офицера провел какой-то гладко причесанный проклятый хлыщ, я этого не переживу. Все у нас в управлении надорвут животы. Я уже сейчас вижу злорадные физиономии. Я тебя обо всем предупреждал, но разве ты послушала меня? «Это мои деньги» — вот бери. — Он бросил ей счет на колени. Пусть это послужит тебе уроком, и впредь никому не доверяй.
Кэррол взглянула на итог в счете и так вскрикнула, что даже бармен обернулся и уставился на нее.
— Ой, Том!
— А что сделаешь? Мой отец был прав, когда говорил, что за опыт надо платить. Будешь слушаться меня.
Кэррол удрученно наклонила голову.
— А теперь я у тебя кое-что спрошу, — продолжал Лепски инквизиторским тоном. — Ты получила большое удовольствие от поездки?
Она поколебалась.
— Да нет, не сказала бы.
— Вот именно. Завтра мы отправляемся домой. Хватит с меня Европы. Было бы лучше, если бы мы все эти деньги положили в банк. Сколько у тебя осталось?
Кэррол состроила гримасу:
— Меньше пяти тысяч.
Лепски потрепал ее по руке:
— Как раз столько, чтобы погасить долг — Он допил виски, затем глубоко вздохнул: — Боже мой! Я совсем забыл о наших соседях. Ты должна им сказать, что мы шикарно провели время, я скажу то же самое своим ребятам. Они все должны позеленеть от зависти. Расскажи им об утонченной французской кухне, о той утке с начинкой, покажи им фотографии с лебедями, горами, Эйфелеву башню. Я повторяю, никто ни о чем не должен знать. Ясно?
Кэррол просияла. Она представила себе восторженные взгляды соседей, снедаемых завистью. Уже ради одного этого, возможно, стоило ехать.
Она встала, взяла Тома за руку и улыбнулась ему обворожительной улыбкой.
