Полина Дашкова - Вечная ночь
— Я устал. Я больше не хочу жить, — сказал он и всхлипнул.
— Марик, ты хочешь жить. Ты очень сильный, мужественный человек. Ты слез с иглы. Ты сделал это, Марик. Ты уже здоров. Дай мне железку, пожалуйста.
Она нарочно не произносила слово «пистолет». Слишком красивое слово, слишком весомое.
— Я хочу умереть, — медленно произнёс Марик.
— Почему?
— Мне все надоело. Жизнь дерьмо.
— Нет, малыш. Жизнь прекрасна. Смерть дерьмо. Отдай железку. Её здесь бросил убийца, зачем ты подбираешь всякую дрянь? Помнишь, ты обещал научить меня танцевать чечётку? Кроме тебя, я не знаю никого, кто умеет бить степ. Ты гениально это делаешь, Марик, опусти руку, она дрожит, ты чувствуешь? Слезы тёплые чувствуешь? Все хорошо, ты живой, сильный, красивый. Сколько женщин в тебя влюбится и потеряет голову? Думаю, много. Ты опускаешь руку, осторожно, пальцы расслабь, не спеши, так, молодец. Ты скоро уйдёшь отсюда, никто не узнает, в какой ты лежал больнице, от чего лечился. Все плохое уже кончилось. Ты стал взрослым, детские болезни позади. Ты уйдёшь домой, начнётся новая жизнь, яркая, потрясающе интересная, в ней будет все — любовь, работа, друзья, ты объездишь весь мир, ты увидишь Африку и Северный полюс, ты будешь подниматься в горы и нырять на дно океана. Я очень тебя люблю, Марик. Когда ты уйдёшь отсюда, я буду скучать по тебе. Отдай мне, пожалуйста, железку.
Самое сложное было снять его палец со спускового крючка. Сзади стояла напряжённая, глубокая тишина, и, оглянувшись наконец, Оля удивилась, что там собралось так много народу.
Ближе всех оказалась Зинуля. Повернувшись спиной к Оле, лицом к толпе, растопырив руки, она своим огромным телом защищала пространство комнаты. Замерли все, даже больные. Помощь из других отделений ещё не подоспела, своих санитаров, сестёр, врачей было слишком мало.
Из толпы резко выделялись два женских лица, бледных до синевы. Мать и тётка.
Оля поставила пистолет на предохранитель и отдала Славику, который первым решился подойти.
Марик обхватил Олю, вцепился в её халат, как будто пытался спрятаться за ней от толпы, уткнулся лицом ей в плечо и громко, страшно зарыдал.
— Марик, сынок! — К нему бросилась мать, за ней тётка.
Толпу прорвало, поднялся шум, гам, подоспела наконец подмога. Санитары, врачи, медсёстры пытались разогнать больных по палатам.
— Все, малыш, иди к маме. — Оля осторожно отцепила руки мальчика, подошла к Карусельщику, приложила пальцы к его шее.
Конечно, пульса не было. Судя по пятну на куртке, убийца попал в сердце.
— Ольга Юрьевна, я вызвала милицию, они будут с минуты на минуту, — послышался рядом голос Зинули, — знаете, я, кажется, видела его. Сама впустила, сама выпустила. Невысокий такой, полный блондин с бородкой. Лет тридцать ему, наверное. Даже в голову не пришло спросить, к кому он. Главное, приличный такой мужчина, вежливый. А народу вон сколько, каждого спрашивать не станешь. Миленькая моя, да вы белая вся, пойдём, пойдём, деточка.
Зинуля обняла её за плечи, отвела в кабинет, налила воды. Оля пила и слышала, как постукивают зубы о край стакана.
— Ой, да, я совсем забыла! — Зинуля всплеснула руками. — Вам звонил какой-то Соловьёв. Просил передать, чтобы вы включили свой мобильный.
* * *— Что т-теперь со мной б-будет? — спросила Ика.
— Поедешь домой. Если возникнут вопросы, мы позвоним, — ответил Антон.
Они сидели в милицейской «Волге», на заднем сиденье. Начался дождь. Соловьёв все не появлялся.
Ика отвернулась и провела пальцем по запотевшему стеклу.
— Д-домой — это куда?
Антон посмотрел на неё. Она одета была слишком легко. Тонкий свитер, старые кроссовки. Джинсы тугие, видно, что в карманах ничего нет, и сумочки никакой.
— Тебе некуда ехать?
— Н-не знаю. — Она закрыла лицо руками и помотала головой.
— Подожди, я не понял, ты вообще, где живёшь? Где твои вещи, документы?
— В-все там, на П-полежаевской. К-ключи они з-забрали. Я т-туда н-ни за что н-не вернусь.
— Может, позвонить кому-нибудь?
— К-кому? М-маме с п-папой н-на тот с-свет? Т-тётке в Б-быково?
— Ну да, хотя бы ей.
— У н-неё Альцгеймер. Она с-сумасшедшая. К-конечно, я к ней п-поеду, но п-потом, с-сейчас н-не могу.
— У тебя что, никого нет, кроме этой тётки с Альцгеймером?
— Н-никого.
Из подъезда появился Соловьёв. Он вылетел пулей, подбежал к машине, прыгнул на переднее сиденье.
— Быстро, поехали. — Он назвал адрес.
— Это что, — спросил шофёр, — психбольница, что ли?
— Да. Включай мигалку и сирену. Порнографа застрелили, прямо там, в клинике, в коридоре. Киллер успел скрыться.
— М-марк! — жалобно вскрикнула Ика. Соловьёв обернулся.
— А, и ты здесь. Отлично. Опознаешь его.
— Н-нет! Я н-не могу, н-не хочу! З-застрелили! Я н-не могу б-больше! М-мама, п-папа, М-марк!
— Дмитрий Владимирович, у неё документов нет, — сказал Антон.
— Не важно, потом все оформим. Кто-то должен его опознать, кроме неё некому.
Говорить приходилось громко из-за воя сирены. Машина мчалась по встречке, следом за ней «Газик» с остальной группой.
— Тихо, тихо, ну что ты. — Антон пытался успокоить Ику, нашёл бутылку с остатками воды.
Она припала к горлышку, выпила залпом и немного пришла в себя, перестала дрожать.
Дождь лил все сильней. У входа в корпус толпились посетители. Их успели вывести на улицу, но они не уходили. Небольшая толпа состояла в основном из пожилых женщин, они возбуждённо галдели, перебивая друг друга.
— Как такое могло произойти?! Заряженный пистолет валялся в коридоре, здесь душевнобольные люди!
— Мальчик чуть не убил себя!
— Кто за это ответит?
— Счастье, что доктор Филиппова вовремя подоспела и не растерялась. Вы слышали, как она с ним говорила?
— А кого убили-то? Кого убили?
Неподалёку ждала труповозка, две милицейские машины и даже телевизионный микроавтобус с эмблемой канала.
— Ну вот, опять нас опередили, — проворчал Антон.
На площадке перед входом в отделение их встретила Оля, рядом с ней топтался парень с телевидения, Миша Осипов. У двери дежурили два милиционера.
— Ольга Юрьевна! Но меня-то вы можете пропустить! — кричал Осипов. — Только меня и оператора.
— Миша, при чём здесь я? Вас милиция не пускает.
— Ну так вы их попросите. Вон, кстати, Соловьёв собственной персоной. Попросите, он вам не откажет.
— Откажу, — сказал Дима, — сейчас, во всяком случае. Подождите на улице, потом поговорим.
Он подошёл к Оле и быстро, сухо поцеловал её в щёку.
— Как ты?
Она взяла его за руку и шепнула:
— Димка, ты, наконец…
Её пальцы казались ледяными и слегка дрожали.
* * *Ни малейшего удовлетворения от того, что удалось обезвредить порнографа, Странник не чувствовал. Дохлый гоминид, мертворождённый. Эта порода, пожалуй, самая мерзкая. Наглядный пример деградации, послушный исполнитель воли вечной ночи, марионетка, зомби. Какая разница, есть он или нет? Ему на смену явятся десятки, сотни таких же чудовищ.
Больше нельзя отвлекаться от главной цели. Чтобы жить и действовать, надо избавиться от оборотня.
Она чем-то напоминала ту, первую, самку. У неё были такие же глаза. Золотисто-зелёная радужка, обведённая чёрной каймой, тяжёлые, как будто припухшие спросонья веки. И такая же манера щуриться по-кошачьи, тихо ласково смеяться, слегка опустив голову.
Его так же тянуло к ней.
До того, как первая самка затащила мальчика Странника на чердак, прошло несколько месяцев другой, невозможной жизни. Как будто образовалась дыра в ткани вечной ночи и ворвался дневной свет. Источником света казалась она, девочка.
Он больше не был «пончиком» и «нюней». Сто отжиманий каждый день, гантели, бег, прыжки. Он стал высоким, сильным и красивым. Сначала он смотрел на неё издалека, и шея у него вытягивалась, как дрессированная змея из корзины, под дудочку индийского факира. Девочка была музыкой, странным, завораживающим сочетанием звуков. Девочка была водой, а он — рыбой, брошенной на берег. Девочка была водкой, а он алкоголиком без гроша в кармане.
Она училась в восьмом, он в девятом. Он ходил за ней тенью на переменах и после уроков. Когда она смотрела на него, он отворачивался и краснел. Когда подошла и заговорила, он чуть не умер от разрыва сердца.
Она жила в соседнем дворе. Сначала он шёл за ней на расстоянии, потом они стали ходить рядом. Она говорила, смеялась. Он молчал. У него ком вспухал в горле. По дороге из школы они покупали мороженое. Он не мог есть, и она съедала обе порции.
Он пригласил её в кино, на какую-то французскую комедию. Она заливалась смехом и била его кулаком по коленке от возбуждения. Она хотела, чтобы он её поцеловал. Он не мог, ему казалось, что он сразу умрёт. На самом деле, правильно казалось. Она заманивала его в ловушку. Она обволакивала его медовым взглядом, свежим травяным ароматом кожи, лёгкими тёплыми прикосновениями. Она была коварна и вероломна. Самка богомола сжирает партнёра после соития. Самка гоминида собиралась сожрать мальчика, человека.
