Арслан Сирази - Зеркало для Марины
Я огляделся. Позади в ярко — в контраст атриуму — освещенном магазине толклись люди. Женщины примеряли блескучие ожерелья, прикладывали вычурные броши к платьям, взмахами рук поправляли бренчащие браслеты. Некоторых покупательниц преследовали мужчины со скучающими лицами.
Вывеску магазина по-змеиному опутывали ленты надписей
СКИДКИ SALE СКИДКИ SALE СКИДКИ SALE
Казалось, ленты, шурша, затащили людей в утробу магазина, и ждут, пока жертвы переварятся, выдавят из себя деньги, и покинут желудок.
Я вошел. В одном из углов увидел женщину. Похожа на Настю — те же округлые глаза, чувственные губы, волосы заплетены в косу. Я подошел ближе и встал у соседней стойки. На штырьках покоились десятки браслетов. Женщина нервными движениями снимала и подносила к глазам окружности. Вначале схватила лаково-черную. Затем, разглядев, вернула на место и вытащила новый браслет — светло-серебристый, украшенный стразами. Следующими объектами ее внимания стали волнистый синий, прямой красный и тонкий, почти проволочный, вновь серебристый.
Я не знал, что делать. Что искать? Ободок для Джены? Я с улыбкой представил, как возвращаюсь с ободком, а она, оказывается, предпочитает броши.
А ведь я не смогу вернуться с чем-то вещественным. Мысль эта поразила меня — я ничего не принесу отсюда. Кроме одного — информации. Но какой? Ценник на бижутерию? Лица людей? Расположение стоек? Я не знал.
Женщина, хватавшая ободки, повернулась ко мне:
— Вы выбираете? Нет? Позвольте, — она повела рукой, показывая, что хочет перейти к новой стойке, и заодно отстраняя меня. Иллюзия сходства с Настей пропала — голос был визгливым и истеричным. Спросить у нее?
— Скажите, что мне нужно найти? — я и сам не верил, что задал такой глупый вопрос.
Она, казалось, не нашла его странным.
— Зависит от того, что вы ищете. И для кого?
Я немного замешкался и она продолжила:
— Если вы ищете подарок, попробуйте браслеты. С ними трудно ошибиться, — глазами женщина показали в сторону стоек, увешанных кругляшами из искусственных камней, проволоки и стекла.
Я подошел и взял один. Цвет граната, кроваво-темный. Повертел в руках. Пластик покорно защелкал. Что дальше? Сколько можно разглядывать бижутерию? Я со злостью сунул его обратно на штырек, отчего соседний браслет слетел к моим ногам.
Я нагнулся. Бледно-синий, наверное, это называется бирюзовый. Подняв беглеца, я машинально вгляделся в ценник. На пустой картонке было выбито лишь одно слово:
GEFUND
В школе очкастая немка читала вслух. Тогда, в седьмом классе, само по себе слово, его произношение, казалось дико смешным. Может, потому я и запомнил перевод.
НАШЕЛ
Раздался треск — одновременно со всех сторон. Содержимое магазинных стоек начало рушиться на пол, гремело по плитке и разлеталось в стороны. Стойки, а вслед за ними и стены, начали складываться сами в себя, а через несколько секунд эта же участь постигла и весь торговый центр. Я оказался в пустоте, окруженный темнотой. В ушах эхом еще трещало и шуршало, но уже послышался новый вук. Песня ветра вновь зазвучала. Через мгновение меня вынесло к берегу растрепанной кровати.
— Вернулся? — глаза Джены светились, по губам перекатывалась легкая улыбка. Гордость, гордость за меня, сумевшего, и за нее, воплотившую, — вот что это было.
Вика, сидящая в ногах Джены, протянула чашку чая. Я отхлебнул, чуть поморщился от жара.
— Ну, если вернулся, давай еще попробуем, — ухмыльнулась Джена и, не обращая внимания на вытаращенные глаза Вики, вновь зашвырнула меня в другую часть реальности.
Так продолжалось до ночи — пока Джена и я не начали дрожать от усталости, языки наши заплетались, а мысли смешались. Когда я допускал ошибки, она выдергивала меня из видения, и потом я лежал на скомканной простыне, вспоминая подвалы или пустыни, исковерканные лабиринты или зеркальные пространства, где только что побывал.
В этот и другие дни тоже мы с Викой уезжали поздно. За окном струились фонарные нити, а я уже не мог распознать — видение это или нет. Как-то раз я попал в эту ловушку — Джена показала комнату, в которой проходили занятия. А я принял это за настоящее.
— Но как, как бы я распознал правда это или нет?! — прокричал я, уставший и истерзанный от прыжков из стороны в сторону.
— Должен был почувствовать, — спокойно, но тоже устало отвечала Джена. — Ощутить подлог, понять что где.
Я психовал, вскакивал, потом, ощутив в теле тяжесть ее взгляда, ложился и вновь ждал. Ждал, когда меня закинут куда-то, где я не буду знать — что лево и право, где верх или низ, куда идти и как оттуда вернуться.
Вика ощущала эту усталость и потому стала моим поводырем. Она усаживала меня в машину, раздевала на пороге квартиры, мягко подталкивала в сторону ванной. Помню, однажды она чистила мне зубы. Тело было опустошено, руки едва держали столовые приборы, а в голове только и крутилось: «все ради Марины, все для нее». Я падал в кровать в страхе вновь очутиться в каком-нибудь видении, и лишь тепло Вики позволяло уцепиться за этот мир.
На пятый или шестой день, после очередной ошибки (нужно было понять, где настоящий мир, и это почему-то давалось труднее всего) я заорал:
— Твою мать, что мы делаем?! Почему мы не ищем мою дочь, а занимаемся херней??? — Джена подняла глаза и я поспешил обезопасить себя все тем же криком, — И не надо на меня смотреть! Хватит, насмотрелись! Где результат? Что с того, что я вконец запутался?!
Я стоял посреди комнатушки. Джена, как обычно, лежала, а Вика выглядывала в окно. Обернулась на крик, шагнула ко мне, но я махнул рукой — злобно, ненавистно, отсекая любое движение.
Вики не стало. Просто — только что делала шаг и тут же перестала быть. Глаз, запоздалый прибор, успел показать лишь ореол вокруг человека, еще мгновение назад бывшего здесь.
— Что… Где она?
Я оторопело повернулся к Джене. Та кривила потное лицо в улыбке.
— Что ты лыбишься? Где Вика?
— Там, куда ты отправил.
— Что значит?.. Никуда я ее не отправлял! Верни! Быстро!!! — голос мой срывался на истеричный визг. Я был напуган. Джена, наоборот, выглядела совершенно спокойной. Она изучающе оглядела меня с ног до головы.
— Ты готов. Полностью. Теперь можешь вернуть ее.
— Но как?
— Так же, как отправил. Соберись и вытащи ее оттуда. Это будет последним испытанием, — вновь ехидная улыбка, — на сегодня.
Злобно глядя на ожирелую рожу, я представил Вику так же, как видел минуту назад — кинувшуюся ко мне с протянутой рукой. Перед глазами сверкнуло, линии сцепились, и я ощутил, как тащу рыбу из воды — леска тонка и рыба кажется томно-тяжелой, потом чуть сильнее, еще, и вот, блеск уже над водой, уже в этом мире, и Вика шагнула ко мне. Я обнял ее. Мы оба задыхались как после быстрого подъема.
Перед расставанием Джена задумчиво молчала. В прихожей просто кивнула, развернулась и ушла в комнату. Мне тоже было не до прощаний — я ощущал себя уничтоженным и разбитым.
Ночью, лежа в постели среди отблесков фонарных лучей, Вика рассказала, где очутилась:
— Странное место, знаешь, — она лежала на спине, вцепившись в мою руку. — В пустоте. Я падала. Долго, медленно. Сверху был свет, а внизу — темно. Какая-то белая тьма… Так бывает? И я боялась упасть, очень боялась.
Дальше она могла не рассказывать. Я уже понял. Это были несколько секунд моего полета с моста. Несколько мгновений, растянутые, наверное, в часы. Я отправил ее в прошлое, вытянув его и заставив замереть. Как? Я не знал.
Вика спала беспокойно, постанывая и ворочаясь. Я, наоборот, лежал без сна, глядя в потолок. Пару недель назад я так же пялился в сумрачную белизну больницы. Правда, тогда у меня не было ничего, кроме хрупкой надежды с призрачным голоском. Сейчас было больше. Наверное, больше.
Я повернулся на бок и глядел в стену, пока серая ночь не усыпила меня.
Наутро Джена позвонила сама, чего не бывало ни разу. Викин телефон завибрировал, когда мы уже собрались ехать на тренировку.
— Не едем, — Вика смотрела на меня в упор.
— Почему?
— Потому. Учеба кончилась, — внутри Вики я увидел сразу злобу и растерянность.
— Как так?
— Вот так! — Вика плашмя швырнула телефон на тумбочку в прихожей и аппарат со скрежетом прочертил дорожку в пыли.
Вика отвернулась от меня, спрятав лицо в ладонях. Заплакала.
— Вик, с тобой-то что? В чем дело? — говоря это, я мягко проник чуть глубже. Грусть, грусть была там и тягучая печаль.
Подошел к ней, развернул за плечи к себе. Маленькое личико было сморщено, отчего Вика казалась совершенной школьницей. — Что с тобой, девочка?
Она шмыгнула носом, мягко двинула меня из своего разума, а потом выпалила:
— Мне завидно — я к ней ходила-ходила, три года ходила! А ты пришел и за неделю лучший!!! — тут она разревелась, но не злобно, а лишь разочарованно, как ребенок, который не получил грамоту в школьной олимпиаде.
