Ильдар Абузяров - Мутабор
4
Но тут телефон предательски заверещал и стал дрыгаться, словно запеленатый в подкладку кармана малыш. Он всячески старался привлечь к себе внимание, отчего я жутко напрягся. Реагировать или сделать вид, что это золотой ребенок не имеет ко мне никакого отношения? Что он подкидыш?
Обнаружься у меня грудное чадо, кто мне, с моей внешностью, поверит, что я не цыган-люля, похищающий из люлек детей? Но, с другой стороны, надо что-то делать. А вдруг это объявившийся хозяин вопиет о своей потере и слезно, через мистическую связь, умоляет вернуть свое дитя? Или это служба безопасности, сбившиеся с ног оперативники пытаются выяснить и высчитать, где географически находится похищенный ребенок? Вдруг хозяин мобилы – крутой мент или начальник какой-нибудь спецслужбы? А тут еще продавец-консультант услышал писк малыша и направился ко мне на помощь.
Собрав всю силу воли в кулак, я принял звонок. Не выкидывать же в мусорку, а тем более не подкидывать малыша, как последний мерзавец, под чужую дверь. Мы же не звери, чтобы признавать только своих детей, даже если половых ковриков здесь целая тележка, а мусорные пластиковые ведра засунуты одно в другое.
– Алло! – кричу я в молчащую трубку. – Алло, говорите!
В крайнем случае, если разговор будет затягиваться, звонок всегда можно удушить подушкой пальца. Но к моему великому облегчению, напугавшим мое сердце звонком оказалась СМС. Точнее, череда СМС, которые шли одно за другим.
Поистине, когда у страха глаза велики, время тоже неимоверно расширяется, а пространство – понятие относительное. Увидев, что я разговариваю по телефону, консультант сделал вид, что он шел за бигуди. А я, оторвав трубку от уха, читаю открывшуюся эсэмэску. Одно выразительное слово: «Сука!»
5
«Сука!» – передернуло меня так, как будто, посмотревшись в зеркало, я увидел свое испачканное лицо или, занимаясь непристойным делом, вдруг понял, что за мной подглядывают.
Кому адресовано это слово? Кто его прислал? – расстраиваюсь я, хотя, скорее всего, это не послание – крик души, и его не стоило принимать близко к сердцу.
Но так уж устроена наша совесть, что, если мы чувствуем хоть толику своей вины, мы готовы вершить над собой жестокий самосуд.
Расстроенный, я выхожу из хозяйственного отдела. Если это слово-обвинение адресовано мне, то оно вполне заслуженно. Копаясь в чужом белье, я и так чувствовал себя воришкой.
Хотя почему воришка? – включается мой внутренний адвокат, готовый в любой момент переспорить-перекричать совесть. Разве я украл, а не нашел этот телефон? И разве у меня нет оснований не обращаться в полицию и не доверять окружающим, а самому по фото и номерам искать хозяина?
И почему обвинение адресовано конкретно мне? – начинает успокаивать обоих спорщиков разум. Если это обвинение сгоряча бросил клиент, то он вполне мог его бросить потенциальному вору-карманнику, решив, что его обокрали в толпе на перроне.
А мне и вовсе нет причин расстраиваться!
Но сердцу не прикажешь. Оно, как то зеркало, указует именно на мое замаранное лицо. Вот что значит пойти против себя, против своего воспитания и своих убеждений.
Совсем подавленный, я спускаюсь в подвал-кафе на Казанской и, изменив своим правилам еще раз, заказываю фруктовый чай с сахаром. Пойманный за руку, я продолжаю сопротивляться. Хочу дойти до самого дна и ощутить всю сладость своего падения.
Вот они, муки совести. Вот они, страшные жернова самосуда. Здесь, в кафе, я могу спокойно читать. К тому же у меня сегодня неплохой куш: сто евро и золотая коробочка. И душа требует их тут же спустить – то есть от них отказаться.
6
Теперь я уже без опасения изучаю попавшуюся мне шкатулку. Телефон действительно оказался очень дорогим – с отъезжающей вверх панелью. На большом мониторе красовались две надписи: слева, напротив зеленой кнопки, «Честь и слава», справа, напротив красной, – «Счастье и богатство».
Это что? – удивляюсь я. Опять послание мне? Мол, что я выберу. Богатство, но бесчестие?
Впору снова начать паниковать. К счастью, как мне скоро удается выяснить путем нажатия кнопки меню, надписи всего лишь были заставкой. Да и сообщение «Сука» было адресовано не мне, а самому Грегору Стюарту от его девушки. Я выяснил это, прочитав все пришедшие СМС. Они были посланы с одного и того же телефона.
«Дорогой, милый мой Лео Грегор Стюарт, – прочитал я в первой СМС. – Я подумала над твоей просьбой и спешу тебя разочаровать. Меня порадовала твоя абсолютная уверенность, что я вернусь и буду, как и прежде, безропотно поливать цветы, штопать носки и кормить твоего Элиота, ожидая, когда ты нагуляешься и вернешься из очередной романтической командировки или от очередной шлюхи».
В следующей эсэмэске я прочитал: «Хватит, пусть теперь за тобой следят твои многочисленные бабы. Я, как и ты, решила развеяться и отправиться отдыхать в более теплые края, но, думаю, ты не очень расстроишься и быстро найдешь мне замену».
Далее следовала эсэмэска: «Тебе ведь было скучно и неуютно с хозяйственной и заботливой женщиной вроде меня, Леонардо».
«Я не приду ни завтра, ни послезавтра. Это мое последнее слово. И пусть твоего Элиота и тебя заодно кормит другая. Я же отправляюсь на юга, помнишь, я говорила, что собираюсь. У меня появился бойфренд, и я надеюсь, что буду с ним счастливей, чем с тобой. И вообще, не пиши мне больше», – читал я следующую эсэмэску. Видимо, у отправительницы разыгралась истерика.
«Прощай, Леонардо Грегор, и прошу тебя, больше не беспокой меня своими звонками. А дабы не дать тебе шанса меня третировать и расстраивать, я меняю свой номер».
И еще одно напоследок, которую Лео не успел прочесть, чтобы, видимо, окончательно отвадить хозяина мобилы: «Дорогой Грегор, не обижайся, но вопреки твоей полной уверенности во мне я не смогу присмотреть за Элиотом. Непредвиденные обстоятельства. Я приболела рабиесом и буду лечиться в пансионате. Оставь меня в покое. Моего нового молодого человека это очень нервирует».
7
Что же так взбесило женщину? – удивлялся я. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы разобраться в интерфейсе и покопаться в архиве отправленных сообщений, из которых я выяснил, что Леонардо Грегор Стюарт очень просил свою девушку вернуться или, по крайней мере, покормить кота, которого она так любит. Кроме обращений к ней других сохраненных СМС не было.
«Почему ты не берешь трубку, зайчик? Я вылетаю по очень срочному делу в одну восточную страну. Поезд через пять минут. Вся надежда на тебя, зая. Покорми, пожалуйста, Элиота».
«Ключи, как ты помнишь, киска, под ковриком, а деньги на продукты, карманные расходы и кормежку Элиота – как обычно, в столе. Целую, твой Леонардо».
«Милая, ну хватит, прекращай дуться на меня! Холодильник я наполнил устрицами и креветками, как ты любишь, котик!»
Далее Грегор настоятельно просил не экономить и покупать Элиоту только самый отменный корм по списку, приложенному к деньгам.
И еще тысячу раз Стюарт выражал сожаления по поводу своего «непотребного поведения», многократно клялся в своей любви и преданности. А еще сообщил, что уволил с треском ту домработницу, что чуть не разрушила своим нескромным поведением их отношения.
И опять сто двадцать пять раз, что он очень расстроен и сожалеет. И что надеется, что его птичка – ох уж эти пошлые ласково-звериные обращения! – простит и вернется. Не погибать же Элиоту и цветам.
Действительно, не погибать же. Я стал названивать зайке-курочке-киске, которая оказалась очень близка со Стюартом и как никто другой, видимо, была в курсе всех его дел.
Но птичка-питончик-тушканчик – вероятно, такая же участь постигла самого Грегора, – не отвечала. Точнее, вместо хомячка другой женский голос, набравший зерен за щеку, говорил о том, что абонент недоступен или отключен.
8
Зачитавшись перепиской, я не заметил, как прошло полчаса. Мой рабочий день и так поздно заканчивается, а сегодня из-за благотворительной (благоотвратительной) премьеры в театре с непременным фуршетом он, похоже, начался только после полуночи.
– Мама родная! – опомнился я, взглянув на часы. – Метро-то уже давно закрыто!
Опять придется тащиться до частного сектора пешком да еще при опасности получить в тыкву от скинхедов. А ноги – словно к ним подвесили гири на цепях, гудят, как у каторжного.
И тут у меня появилась крамольная мысль переночевать в жилище Стюарта, тем самым оказав хозяину – теперь я называл его не иначе – еще одну неоценимую услугу. Я знаю, где находится его квартира, куда выходят окна и где ключи. Я знаю, что сегодня наверняка никто к нему уже не придет. К тому же он просил приглядеть за Элиотом и цветами.
Я вдруг понял, что это шанс пожить в квартире, в престижном районе рядом с театром, ресторанами, ночными клубами. А значит, и рядом со своей работой. Не надо будет каждый день, опоздав в метро, переться в рабочее общежитие на окраине. Не надо платить каждый день по сто рублей за койко-место. За месяц, если подсчитать, накапывает четверть месячного заработка.
