Сергей Лукницкий - Выход из Windows
Неужели этот дед-сосед Марк Макарович ничего не видел?!
- Или он боится, или из разряда людей, живущих под девизом: "пусть им будет плохо". Вы же помните, какими словами он нас встретил? - сказал Устинов. - "Не очень-то здесь мародерствуйте".
- Да-да. Вырисовываются две версии. Братченко будет заниматься Похваловым: убийство на почве ревности. Я - радиолюбителями и журналистами. Третья - профессиональная деятельность. Завтра начнут дергать из Рос- или как там их - Госкомимущества? Потом отработаем версию: грабеж но наводке группой лиц; нужно будет установить, не видел ли кто из жильцов машину, подъезжавшую в это время к дому, и людей, выносивших барахло.
- А где Братчеико? - спросил Устинов, передавая Княжицкому плоскогубцы.
- Братченко должен быть у Похвалова, - сообщила Серафимова. - Хочу надуть депутата, может, лопнет. Пусть его Братченко пощекочет.
Вдруг он ревнивый. А вы, Александр Львович, помогайте со скупщиками краденого. Кстати, а люди Похвалова приезжали?
- Приехали. Мы им деньги отдали, труп Похваловой отправили в морг, для экспертизы и вскрытия. Они даже обрадовались. Оставили телефон. Такие мордовороты... - Устинов сказал это и положил на стол последнюю деталь от разобранного телевизора.
- Оперативники отработают все по вещам, от опроса Эминой - что пропало, до толкучек и барахолок. На вас лично - дактилоскопия пальцев, микрочастицы с одежды того и другого, обувь, следы на ковре. Давайте все, что даже не будет признано как доказательство, но имеет место быть,
- Серафимова задумалась, - что еще вы мне должны? Кажется, пятьдесят рублей. Когда у нас зарплата?
- Извините, что перебиваю. А мне что делать? - вмешался Княжицкий. Желаю быть полезным. Предварительное заключение дам завтра же.
Сегодня кое-что тоже можно будет узнать. Все зависит от лаборатории.
- Неплохо бы, - улыбнулась Нонна Богдановна, - Коленька, да у вас работы хватает.
- Мне для вас ничего не жалко.
- Осторожнее, Нонна Богдановна, - расплылся Устинов, - так немудрено и обольстить неопытного молодого человека.
Она умела вкладывать в один взгляд и чувства и эмоции. Она могла бы, если бы пожелала, одним взглядом разжечь страсть в мужчине или уничтожить врага, стереть его с лица земли. Она знала в этом толк. Стоит ли уточнять, каким взглядом смерила Серафимова старика Устинова?
Первым сдал работу Княжицкий. Он набрал номер "сто" и торжественно поднес к ее уху телефонную трубку. Серафимова облегченно вздохнула и вдруг услышала: "Точное время - девять часов сорок пять минут".
- Что же мы сидим-то, господа уголовники?
- вскрикнула она испуганно. - Нас ждут великие дела.
Работнички посмотрели на часы и засуетились.
- А как же с телевизором? - спросил Устинов, показывая на груду винтиков, ламп и блоков.
- Мне немного осталось.
- А, бросьте, я научилась читать по губам. А теперь и изображения не будет? Доделывайте, - вдруг распорядилась она. - Нам все равно стоит подождать Братченко десять минут, он ведь приедет сюда.
Помощник следователя прокуратуры Центрального округа советник юстиции Витя Братченко был человеком счастливым. Его никогда не волновали мелочные проблемы; зависть, злорадство не были чертами его характера. Он жил на служебной площади в коммунальной квартире недалеко от Чистиков. Дом его был втиснут во двор старого квартала на Покровке, очень походившего на петербургские лабиринты. В комнату солнце заглядывало в редкие часы, так что противоположный от окна угол потолка даже покрылся грибком. Братченко это не очень волновало, потому что он уже накопил достаточную сумму на выкуп комнаты у прокуратуры и расселение квартиры. За пять лет работы юрисконсультом в юридической фирме в своих родных Мытищах он купил машину и обставил квартиру, в которой когда-то жил с женой и дочерью. Однажды, во время коллективного отдыха на турбазе, застав свою супругу с собственным шефом, собрал вещи, сберкнижку, завел машину и уехал в Москву.
Устроился в милицию, оттуда быстро перебрался в прокуратуру. Вот и вся Витина история. Теперь ему нужно было обустраивать новую жизнь, не исключалась и новая семья. Дочь училась уже в одиннадцатом классе, хлопоты с ее поступлением в юридическую академию ложились на его плечи. Коллеги часто подшучивали над ним, говорили, что измена жены вселила в него неуверенность в себе и что постоянные самокопания до добра не доведут.
Этим утром, получив (как это любезно со стороны Серафимы) через Княжицкого задание, без каких бы то ни было разъяснений, он отправился на своей "пятерке" в подмосковный поселок Переделкино. Проехав по Минскому шоссе, свернул влево и через двадцать минут подъезжал к сплошному зеленому забору похваловской дачи.
В третий раз за последние пять минут у него проверили документы, и ворота открылись. Участок был зелен, на клумбах цвели тюльпаны. Братченко совершенно случайно вспомнил, что у нормальных людей еще только апрель и даже почки не набухли на деревьях. А тут творилось нечто необычайное. Наверное, под землю подвели теплоэнергию.
Его встретили два молодых паренька, неожиданно похлопали по его куртке и брюкам, проводили в дом. Справа от входа он увидел большую светлую залу с мраморными колоннами, посредине которой стоял овальный черного стекла стол, уставленный вазами с фруктами. Над столом свешивалась виноградная гроздь хрустальных подвесок люстры. В кресле около окна сидел человек, упершись взглядом в широкоформатный телевизионный экран, величиной с лобовое стекло самосвала.
Послышались шаги хозяина дома, спускавшегося со второго этажа. Он предстал перед Братченко в длинном домашнем халате с бордовым воротником, в обнимку с длинноволосой девочкой лет четырнадцати - в ноздрю у нее было вдето колечко.
- Арендовал вот на срок депутатских полномочий. Скоро придется отдавать. Не мое. Государственное, - ответил он на незаданный вопрос.
- Здравствуйте, Виктор Степанович, извините, что я так рано.
Братченко представился. Похвалов поморщился:
- Я, признаться, уж и забыл о вчерашнем.
Выкинул из головы. Понимаешь, Витя, - он панибратски положил руку на плечо Братченко, - она меня позорила перед всей публикой, а я терпел.
Кому, как не Братченко, было известно гадливое чувство женской измены?
- Чего ж ей не хватало-то, Господи? - сказал он сочувственно.
- Остроты ощущений, мой друг, конечно. Она и работать пошла по той же причине. Овечкин, ее шеф, мне все уши прожужжал: гуляет, - говорил, бешенство матки. Тут и подвернулся этот чинарик.
- Может, не стоит при дочурке? - посоветовал Братченко. - У меня вот та же история, и дочь - ровесница вашей.
- Зинаида, ступай, - велел хозяин дачи.
Девочка прыснула и ушла в боковую комнату.
- Я, собственно, лишь но малой нужде к вам, - проговорил Братченко и покраснел от двусмысленных этих слов, - следователь Серафима... го есть Серафимова (поправился он) просила вас никуда из города не отлучаться. Просто вы на первых норах можете понадобиться. Вы уж нас извините.
Похвалов отреагировал быстро, словно ожидал подобного:
- Как же мне не отлучаться из города, если я в этот момент вне города и живу здесь постоянно?
- Я все понимаю, Виктор Степанович, - растерялся Братченко, - наверно, она имела в виду не отлучаться с дачи.
- Послушай, душа моя, я ведь еще не пенсионер всесоюзного значения, я работаю носителем делегированной мне народом власти. Смекаешь?
Я на работу хожу. Твои поганые законы писать хожу. Так что передай своей этой Наине, Нине...
пусть она хорошенько изучит нормативные акты о статусе депутатов.
Братченко, проклиная про себя Княжицкого, не потрудившегося объяснить ему истинную цель его поездки, распрощался, десять раз извинившись, скатился с крыльца и быстро уехал, дабы не позориться больше в таком государственного значения - месте.
Возвращаясь в Москву и подъезжая к дому Серафимовой, Братченко все еще с сочувствием вспоминал великого человека Виктора Степановича, так горько обманутого судьбой, и его осиротевшую малютку.
Они с Княжицким ждали Братченко у подъезда дома Нонны Богдановны.
- Очень хорошо, - обрадовалась Серафимова, - вот вы нас и подкинете в прокуратуру.
- Садитесь, конечно.
- Ну, как слуга народа? Каково ваше впечатление? - спросила Нонна Богдановна, продвигаясь в глубь машины, чтобы рядом мог сесть Княжицкий.
- Кажется, крепится. Но чувствуется - убит горем. С дочерью он там.
- С дочерью? Ну-ну. А кого из наших вы там поставили?
Братченко вытянул шею и удивленно выдохнул:
- Никого.
- Как никого? Вы понимаете, что вы говорите? Зачем же вас посылали-то?
- Сказать Похвалову, чтобы он никуда не уезжал.
- Правильно, - вмешался Княжицкий, тесно прижавшись к Серафимовой, - и поставить наших людей. Двоих.
- Вы мне этого не говорили, Николай Сафронович.
- Да помилуйте, батенька, вы забыли...
