Александр Чернов - Я - Джек Потрошитель?
Как сквозь вату до моего сознания доходил крикливый голос Ахмедовой:
— Борис, ты с ума сошел! Неужели ты не предупредил, что здесь труп?
— Извини, Динара, забыл, — оправдывался Хвостов, очевидно, чем-то занятый. — На мне столько дел висит, замотался. Признаться, парень показался мне крепким. Думал, журналисты — народ ко всему привычный, хотел, чтобы выезд на место преступления оказался для него неожиданностью.
— Так оно и случилось.
— Откуда ж я знал, что он окажется слабаком?
— Причем тут слабак? — удивилась Динара. — Это для нас привычная работа, а для постороннего человека все здесь кажется диким.
— Зачем ты его сюда вообще притащил? — вклинился в разговор скрипучий голос. До этого я не слышал голоса Смыслова, но догадался, что это был он. — Без журналистов работы хватает. Возись теперь с ним! — брюзжал эксперт.
Тяжелые веки никак не хотели подниматься. В голове грохотал молот, но голоса слышались все отчетливее. Ко мне кто-то приблизился. Резкий запах нашатырного спирта отбросил мою голову назад, из ушей выскочила вата, я разлепил глаза.
Лежал я на диване в гостиной. Узел галстука распущен, воротник рубашки расстегнут. Ахмедова склонилась надо мной; в ее руке была ватка; она сочувственно смотрела на меня.
— Ну, как, тебе лучше? — спросила Динара и еще раз провела ваткой под моим носом.
Слова застряли в горле, я мог лишь кивнуть.
Хвостов доставал из "дипломата" бумаги, раскладывал их на длинном полированном столе.
— Оклемался? — направил он на меня зеленые очки.
Я кивнул.
— Перепугал ты нас, брат! — прохрустел Хвостов, снова углубляясь в "дипломат".
Я сел на диване; из груди вырывались хрипы. Щелкнул затвор фотоаппарата — комнату осветила вспышка. Ослепленный ее светом, широко раскрытыми глазами я посмотрел на Смыслова. Тот с фотоаппаратом на шее подошел к ручке двери и кисточкой стал наносить на нее порошок.
— И здесь те же пальчики, — констатировал эксперт.
"А ведь отпечатки — моих пальцев…" — подумал я, инстинктивно сжимая руки.
Хвостов по-хозяйски распорядился:
— Динара, оставь журналиста в покое, он уже в форме, и займись делом.
Ахмедова подмигнула мне и скрылась в комнате Тани.
Вошел участковый.
— Вызывали?
— Кто обнаружил труп? — Хвостов отложил "дипломат" и сел за стол.
— Соседка напротив.
— Тащи ее сюда.
Участковый инспектор повернулся на кривых ногах и молча удалился. Слово "труп" больно ударило по ушам. Я осознал, что Таня, которую я несколько часов назад сжимал в своих объятиях, это уже не Таня, а то, что называют безобразным словом "труп". Я вскочил, скинул куртку.
— Где здесь туалет?!
Смыслов все понял.
— Там, — сказал он с неприязнью, указывая в коридор. — Только ничего не лапай. Наследишь.
Я ринулся мимо понятых, которые чинно сидели на стульях у стены, пробежал прихожую, коридор, влетел в туалет. Противная дрожь, трясла все тело, было муторно… Меня долго выворачивало позавчерашними макаронами. Чувствуя себя пропущенным через мясорубку, я оторвался от унитаза, нажал на рычаг сливного бачка. Зашел в ванную комнату и умылся. Потом посидел на краешке ванны. Мысли тяжелые, ворочаются, словно камни. Как сомнамбула, я встал, прошел на лоджию. Осторожно, ребром ладони, приподнял шпингалет, раскрыл окно. Спасительная сигарета никак не хотела вылезать из пачки. Я надорвал обертку, вытащил сигарету зубами и закурил, вдыхая вместе с табачным дымом свежий воздух улицы.
В гостиной Хвостов уже вел допрос Карповой. Через дверь лоджии я видел ее широкую спину в черном платье, черный платок и распластанный на стуле обширный зад. — "Уже в трауре", почему-то со злостью отметил я.
Хвостов сидел ко мне лицом.
— Евгения Захаровна, расскажите, когда и как вы обнаружили тело Николаевой Татьяны Петровны?
Очевидно, старуха с утра уже успела всем и вся не раз поведать историю убийства, поэтому шпарила, как по нотам.
— Утром, часов в восемь, я пошла выбросить мусор и увидала, что дверь в квартиру соседей приоткрыта. Вот… Когда я выбросила мусор и возвратилась, дверь была по-прежнему открыта. Я удивилась. Обычно соседи двери всегда запирают. Я позвонила, но в квартире тихо. Я вошла. Кричу: Таня, Таня! Никто не отвечает. Я подумала, девчонка ушла и забыла закрыть хату, прошла по всем комнатам и там… там, я увидела ее… — Старуха заплакала. Булькнула вода в графине, стукнули о стекло зубы. — Спасибо, — сказала Карпова, поставив стакан на стол.
— Евгения Захаровна, — смягчая тон, проговорил Хвостов. — Что было потом?
Карпова всхлипнула. Когда она заговорила, голос ее дребезжал:
— Потом я позвонила участковому, он приехал сюда на мотоцикле, посмотрел здесь все и вызвал вас.
— Ясно. Давно вы знаете Николаеву?
— С тех пор, как она переехала в наш дом. Лет десять.
— Где работала Таня?
— Она училась в институте иностранных языков на третьем курсе.
— Вы часто бывали у них?
— Не часто, но иногда заходила по-соседски.
— Когда вы утром вошли, вам не показалось, что в квартире чего-то не хватает?
— Вы думаете, их обокрали?
— Возможно.
— Крупные вещи все, вроде на месте — озираясь, медленно проговорила бабка, — а по мелочам, я не знаю.
Хвостов записал ответ и постучал по столу ручкой.
— Кто еще проживает в квартире, кроме Николаевой Татьяны?
— Ее мама, Чернышева Марина Павловна. — Старуха оправилась. Ответы вновь отскакивали от нее, как резиновые мячики.
— Где она сейчас?
— Уехала в санаторий, дня четыре назад.
— Адрес санатория, вы конечно, не знаете?
— Не знаю.
— Где работает Чернышева?
— Она зав. отделением в онкологической клинике.
— Таня и ее мама живут вдвоем?
— Да. Отец Тани, Чернышев Петр Алексеевич, умер год назад.
— Он был ей отчим?
Карпова удивилась:
— Почему? Родной отец.
— Но у нее другая фамилия…
— Ах! Так то фамилия ее бывшего мужа — Николаева Бориса.
— Вот как? — майор оживился. — Она была замужем?
— Да. Но недолго, всего несколько месяцев. Борис, Танин муж, стал частенько выпивать. Семейная жизнь у них не получилась, а вскоре, после смерти Петра Алексеевича, они и вовсе развелись. Вот только Таня сменить фамилию на девичью не успела. Так и осталась Николаева.
— Где живет Борис?
Плечи Карповой сжались:
— Не знаю точно, но мама Тани вроде говорила, что где-то в центре города, в девятиэтажке. Он к родителям вернулся.
— Когда вы последний раз видели Николаеву?
— Вчера. Часов в пять. Она была разодетая. По-моему, направлялась к кому-то в гости.
— А вечером она вернулась одна?
— Не знаю. Не видела.
— Может, к ней кто-нибудь приходил?
Карпова глубоко вздохнула:
— Борис как раз и приходил.
Монотонный голос Хвостова хрюкнул:
— Когда это было? В котором часу?
— В половине двенадцатого. Как раз по телевидению начался концерт. Борис пришел пьяный-пьяный, хотел, чтобы Таня ему открыла.
— Ему открыли?
— Нет.
— Но Таня была дома?
Подумав, Карпова ответила:
— Наверное, была. Борис кричал, что с улицы видел в ее окне свет.
— Чего хотел Николаев?
— Кто же его знает? Пьяный ведь. Но, как я поняла, он пришел выяснить отношения.
— Хвостов пристал:
— Николаев часто приходил сюда?
— Видела я Бориса несколько раз. Любил он Таню очень, знал, лучше девушки ему не найти. Таню, можно сказать, он преследовал. Она никогда не выходила к Борису, а Марина Павловна говорила, что дочери нет дома. Борис иногда буянил, когда сильно выпет, но после того как Марина вызовет милицию, утихомиривается. А вчера снова — как с цепи сорвался. Таким я Бориса еще никогда не видела. Он стучал ногами в дверь, требовал, чтобы ему открыли. Мне надоел шум, я вышла на лестницу поругать Бориса.
— Он ушел?
— Какой там! Борис такой грубиян, послал меня подальше, хорошо, что Максим с четвертого этажа, вышел, успокоить его, и они ушли.
— Женя! — сказал Хвостов мотавшемуся без дела помощнику. — Сходи наверх, побеседуй с этим Максимом, если он дома.
Женя ушел. Майор возобновил разговор с Карповой несколько издалека:
— Евгения Захаровна… Из нашей беседы я сделал вывод, что вы в курсе семейных взаимоотношений Николаевых. Вы хорошо знали Таню, знали ее мужа… Как вы думаете, Николаев Борис мог совершить убийство?
Карпова кивала, но при последних словах застыла.
— Нет, что вы! — ужаснулась она. — Борька, конечно, пропойца, скандалист, хам, но чтобы убить человека… Никогда!
— Вы уверены?
— Уверена.
— Когда Николаев стучал в двери, что он кричал? Вы помните?
Карпова сникла и чуть слышно проговорила:
