Гарри Кемельман - В понедельник рабби сбежал
Гитель и сама знала, что Тальбие и Рехавия пользуются самым большим спросом, а значит, и самые дорогие, но была уверена, что никакое другое место не подойдет. Племянницу она знала по снимкам, которые сестра посылала все эти годы из Нью-Йорка, а рабби Смолла видела только на свадебной фотографии, но ни минуты не сомневалась в том, что знает, где они хотели бы жить. Рассуждала Гитель просто: сестру и зятя она знает, следовательно, знает, какая у них дочь и какого человека она выбрала себе в мужья.
Она откинулась на спинку стула, закрыла глаза, чтобы спокойно обдумать проблему, и тут же вспомнила о миссис Клопчук, с которой виделась позавчера. Через несколько минут она уже шла на стоянку к машине — десятилетнему «рено», который если и передвигался с помощью молитв и проклятий, то только в том случае, когда она не забывала заправить бак. На этот раз машина завелась сразу, что она сочла хорошим предзнаменованием. Согласно закону обратной магии, если бы она заводилась плохо, это тоже было бы хорошим предзнаменованием. Когда Гитель выходила на цель, плохих предзнаменований не существовало.
Через четверть часа она сидела в квартире Клопчук за чашкой кофе, без которого общение в Израиле невозможно.
— Я обдумала проблему и уже сомневаюсь, что ваша идея (это была ее собственная идея) — сдать свободную комнату девушке из колледжа — так уж хороша. Деньги, которые она вам заплатит…
— Но дело не в деньгах, миссис Шлоссберг. Я говорила, что хочу предложить ей комнату и стол в обмен на приятное общение и помощь в работе по дому.
— Вот-вот, именно это меня и беспокоит. Какого приятного общения вы дождетесь от молодой девушки из колледжа? А помощь? Кончится тем, что вы будете работать на нее. Сегодня вечером у нее свидание, завтра ей надо готовиться к экзамену или написать реферат. И вы скажете: «Ладно, занимайся, я помою посуду». А если вдруг выяснится, что она не очень хорошая хозяйка, вы что, прогоните ее? Вы знаете, что не способны на это.
— Так что мне делать? Я не могу себе позволить кого-нибудь нанять.
— А ваша сестра в Иерусалиме?
Миссис Клопчук упрямо покачала головой.
— Почему нет? Это же ваша сестра. Если вам нужна помощь, самое разумное — попросить ее.
— Моя сестра, благослови ее Господь, на Новый год звонит, чтобы пожелать мне хорошего года. После смерти мужа я ездила к ним на Песах, пока был жив ее муж. И это все, что нас связывало.
— Вы оба стареете, — строго сказала Гитель. — Я знаю, что такое семейные ссоры. Одна что-то сказала, другая ответила, и вы уже не разговариваете друг с другом иначе как официально и вежливо. И в большинстве случаев никто не может вспомнить, из-за чего все началось. У вас такая большая семья, что вы можете себе позволить быть в плохих отношениях с сестрой?
Миссис Клопчук опять покачала головой.
— Смотрите, как замечательно все можно устроить. Она сдает квартиру в Иерусалиме и делит с вами расходы на жизнь здесь. Она ваша сестра. У вас много общего. Вы обе немолоды…
— Она старше.
— И если она почувствует себя плохо, вы поможете ей. Вы сможете заботиться друг о друге, а сейчас вы обе одиноки…
— Я скорее отрежу себе язык, чем попрошу ее.
— А если вам не придется, если я устрою так, что она приедет и проведет у вас несколько месяцев?
— Говорю вам, она не приедет. И она не сдаст свою квартиру кому попало. Она же с ума сойдет от одной мысли, что кто-то перепутает ее мясную посуду с молочной…
— А если я договорюсь сдать ее квартиру человеку, которому она может доверять абсолютно? Например, раввину?
Глава IX
«Сердечно приглашаем вас встретиться с рабби Хьюго Дойчем и миссис Дойч, а также пожелать счастливого пути рабби Дэвиду Смоллу и миссис Смолл, которые отправляются с длительным визитом в Святую Землю. Храм, малый зал. Воскресенье, 28 декабря, с 4 до 6 пополудни».
Так выглядело приглашение, отправленное всем членам конгрегации. Работа по оформлению, организации печати и рассылки была возложена на Малкольма Злотника, специалиста по рекламе (Злотник. Творческие контакты, реклама, договора).
Когда он представил свой проект правлению, были, конечно, и возражения.
— Черт, Мэл, — сказал Берт Рэймонд, — я имел в виду что-то вроде: «От всего сердца приглашаем вас на прием в честь…» — понимаешь, что-то официальное.
— Где ты живешь, Берт? Это же средневековье. Сегодня все просто и неофициально. Если послать такое приглашение, народ припрется в смокингах.
— Может, ты и прав, Мэл, — сказал Марти Дрекслер, — но тут не сказано, кто такой рабби Дойч. Я имею в виду, надо сказать что-то вроде «та-та-та, та-та-та… чтобы встретиться с нашим новым рабби, та-та-та, та-та-та».
— Да, но тогда народ может подумать, что рабби Смолл уезжает навсегда.
— Ну и? — Марти улыбнулся и поглядел на Берта Рэймонда.
— Ну и возникнет куча вопросов, и придется давать кучу объяснений. Эл Беккер, кстати, один из самых рьяных сторонников рабби. А я получил чек от «Беккер Форд-Линкольн» и…
— Это-то понятно, — сказал Рэймонд. — Я и сам сейчас делаю кое-что для Мейера Паффа и тоже не представляю, как он к этому отнесется.
Стэнли Агранат заметил, что надо бы написать «нашему дорогому рабби».
— С каких это пор он твой «дорогой рабби»?
— Всегда так говорят.
— Только на похоронах.
Оба рабби с женами стояли в конце малого зала, ожидая прибытия гостей. Было еще рано, и женская община занималась последними мелочами, расставляя чашки и блюдца, блюда с печеньем и нарезанным пирогом и споря о местах для цветов и украшений. Время от времени кто-нибудь из женщин обращался за консультацией к женам рабби, то ли потому, что благодаря своему положению они были для них высшей инстанцией, то ли просто как повод поговорить с новой ребицин.
Несколько членов правления стояли маленькой группой в стороне от суетившихся женщин, поглядывая в сторону двух рабби, которых оставили наедине для профессиональной беседы. В глаза бросалась разница между двумя этими людьми. Рабби Смолл был среднего роста, худ и бледен, рабби Дойч высок, строен, румян и широкоплеч. К тому же он был красив, с высоким лбом, увенчанным белыми волосами, которые казались еще белее рядом с черным шелком ермолки.
У него был орлиный нос и чувственный рот, обрамленный седыми усами и эспаньолкой. Когда он говорил, его глубокий баритон звучал ритмично, как у профессионального оратора, вовсе не так, как голос рабби Смолла, который даже на кафедре проповедника был монотонным и сухим. Никто не сказал, конечно, что сравнивает их, но это было видно из восторженного согласия, которым они встретили замечание Берта Рэймонда: «Здорово смотрится». И ясно было, что они все согласились, когда Марти Дрекслер добавил: «Вот так, по-моему, и должен выглядеть рабби».
Женщины пришли в такой же восторг от миссис Дойч, как мужчины от ее мужа. Она тоже была высокого роста, ее седые волосы были зачесаны на затылке вверх и скреплены гребнем. Это походило на диадему и придавало ей аристократический, почти царственный вид. В то же время она была проста и демократична. Когда президент женской общины представила ей членов организации, она сказала:
— Знаете, девочки, я конечно, никогда не сказала бы этого Хьюго, но, откровенно говоря, именно женская община руководит храмом.
Они были очарованы.
Все они любили Мириам Смолл, но так, как могли бы любить соседскую девочку из колледжа в коротких носках и мокасинах, которая приходила иногда посидеть с их ребенком. Рядом с Бетти Дойч она казалась не то что молодой, а просто незрелой.
Когда они подошли посоветоваться, где поставить декоративные подсвечники, Мириам сказала:
— Я бы поставила их в центре, чтобы они не мешали наливать чай.
Бетти Дойч отступила назад, чтобы лучше видеть стол, вернулась, передвинула подсвечники к концу стола, снова отошла и посмотрела на результат.
— Так они достаточно далеко от края, чтобы не слишком мешать, а стол кажется более длинным. Как вы думаете, девочки?
Их охотное согласие ясно означало, что ребицин теперь миссис Дойч. Заметив это, миссис Дойч взяла Мириам под руку, и пока они неторопливо возвращались к мужьям, прошептала:
— Когда не очень важно, какое принять решение, я взяла себе за правило всегда соглашаться с девочками из женской общины и поощрять их делать то, что они хотят.
— Сколько человек приходит на вечернюю службу в пятницу, рабби?
— Обычно от пятидесяти до семидесяти пяти.
Рабби Дойч поджал губы.
— При конгрегации из почти четырехсот семей? Хм. Вы организуете какую-нибудь рекламу?
— Только объявление в печати.
— А мы кроме информации в печати к пятнице еще всегда посылали открытки по почте. Я убедился, что это очень эффективно. Кроме того, я всегда стараюсь подобрать интригующее название для проповеди. Это помогает, поверьте мне. Что-нибудь актуальное…
