Светлана Алешина - Странница в ночи
Можно было подозревать самого Володю, который при нашей коротенькой встрече показался мне абсолютным тюфяком, совершенно не заслуживающим этакого расположения судьбы, но это тоже не повод, чтобы уличить его в совершении всех вышеназванных злодеяний.
Разве что они напали на меня вдвоем с Виктором Сергеевичем.
Надели маски и решили так глупо развлечься.
Подойдя к подъезду, на двери которого виднелось плохо стертое свидетельство огромной любви здешних тинейджеров к группе «Мумий-тролль», я остановилась, и любой нормальный человек принял бы меня со стороны за полную идиотку, потрясенную этой надписью.
Дело в том, что меня только что пронзила одна небезынтересная мысль, от которой меня бросило сначала в жар, а потом в холод.
Мысль эта была напрямую связана с Виктором Сергеевичем.
А именно — сейчас мне показалось, что он прекрасно знал, что я в ванной, поэтому и не открыл дверь. И вообще — с чего бы ему было расхаживать на цыпочках?
Не искал ли он эту чертову розовую папку сам, а если искал, то зачем?
Твердо решив высказать все свои подозрения Ларчику, как только вернусь, я открыла дверь и вошла в темный подъезд. Поднявшись на два марша, остановилась.
Меня явно ждали — дверь с табличкой «Потырин Иван Евграфович» с изысканными виньетками была приоткрыта.
— Нина Ивановна? — тихо позвала я, пройдя в темный коридор, пропитанный специфическим запахом старых квартир.
Ответом мне было молчание. Я почувствовала «дыхание опасности на своем обветренном лице», во всяком случае, мне стало как-то очень не по себе.
Пройдя по узкому коридору, я обнаружила за одной из дверей маленький луч света. Решив, что мне надо двигаться именно в этом направлении, я пошла туда.
Надо сказать, Нина Ивановна жила оченно неплохо, во всяком случае, квартира была огромной. Я даже устала идти по этому нескончаемому коридору. И зачем он ей, одной, такой длиннющий?
Наконец я открыла дверь и остановилась на пороге. Самые мерзкие предчувствия начали роиться в моей голове.
Нина Ивановна — если это была она — сидела в кресле, запрокинув голову и широко открыв рот.
Я отступила на несколько шагов назад. Мне показалось, что она мертва.
На меня нашло какое-то жуткое оцепенение. Поэтому я как зачарованная смотрела на ее лошадиное лицо с огромными передними зубами, и отчего-то мне было так ее жалко из-за этого уродства, что я была готова зарыдать от такой несправедливости.
В этот момент она обманула мои ожидания. Потому что из ее груди вдруг раздался всхрап, от которого я подпрыгнула, она дернулась и, открыв глаза, уставилась на меня.
— Вы — Саша Данич, — констатировала она радостно давно известный мне факт. Хорошо, что я сообразила оставить открытой дверь. Как знала, что засну.
Я могла бы поспорить с ней относительно дурной привычки оставлять настежь дверь, если решила вздремнуть. Но, глядя на упрямо сжатые губы сей дамы, поняла, что спорить с ней абсолютно бесполезно — Нина Ивановна явно не относилась к категории людей, которых можно было переубедить в чем-либо.
— Ну-с, так с чего начнем? — осведомилась она у меня, разливая чай. — Надеюсь, вы станете писать не о моем отце.
При этих словах она задрала голову и оглушительно захохотала, обнажая свои крупные зубы. Почему ее так развеселило упоминание о Иване Евграфовиче, не знаю. Я заинтересовалась этим фактом, хотя и не показала виду.
— Простите? — спросила я ангельским голосом. — Вы, наверное, считаете, что про вашего папу и так было написано очень много и я с этим не справлюсь?
— Да нет, — махнула она рукой. — Просто я поражаюсь, какие вы все наивные… Не был мой отец никогда большим специалистом по мертвым языкам. Тщеславным — да. Но о мертвых либо хорошее, либо ничего. Правда, меня эта поговорка всю жизнь бесила своим безграничным лицемерием!
Она так грохнула по столу чашкой в сердцах, что я вздрогнула, испуганно уставившись на ни в чем не повинный фаянс. Слава богу, чашечка устояла перед гневом своей владелицы.
— Так что давайте договоримся, что вас интересует — правда или ложь?
— Правда.
— Что ж… Так вот вам правда — я любила своего отца, потому что он был жертвой никчемной присказки — что ничто непременно должно стать чем-то. Иначе — плохо дело. Вот он и вылазил из кожи, чтобы стать этим «чем-то». Моя мать тоже стала жертвой этого глупого стремления. Она-то была профессорской дочкой. Тогда состоялся первый акт купли-продажи. Поскольку за моего папу она вышла, чтобы спасти своего отца от неминуемой гибели. И всю жизнь страдала от него, точно так же, как потом страдала я. Нет, он не был совсем плохим человеком. Просто система моральных ценностей у него была, как у большинства, немного деформированной. Он — как бы это выразиться? Умел оправдывать себя в своих же собственных глазах.
Она прервалась и, заметив мои удивленные глаза, рассмеялась:
— Вы, наверное, удивлены? Я не произношу панегириков в его честь… Хорошо, раскрою вам тайну…Вы были влюблены в детстве?
Я кивнула.
— Значит, неплохо помните, как это бывает. Он кажется тебе совершенным. Красивый, благородный, умный — и какая беда, что на сорок лет тебя старше? Семилетние барышни не обращают внимания на это. Когда он приходил к нам, я забиралась к нему на колени и, не скрывая восторга, млела от счастья, пользуясь привилегиями своего нежного возраста…
— Как его звали? — тихо спросила я, уже предчувствуя ответ.
Она покачала головой.
— Об этом потом. Сейчас я вам объясню, почему я так противоречиво отношусь к своему отцу. Только это не для печати, хорошо?
— Вы можете это не рассказывать, — поспешила я. — Не все тайны можно и нужно раскрывать.
— Саша, я ведь одинока. Только Бог да я. Как вы думаете, кому, кроме вас, интересны бредни семидесятилетней старухи? Да еще о своей младенческой любви… Я всю жизнь была дочерью Потырина, не смея даже отказаться от этой фамилии. Разговаривать сама с собой? А потом тебя упрячут в психушку, потому что даже вот эта паршивая квартира кому-то нужна — чтобы сделать евроремонт, и… Ладно, не будем об этом. У вас хорошая мордашка — располагающая к откровенности, я бы сказала. И я очень рада, что эту книгу собираетесь писать именно вы, потому что я устала от юных приспособленцев, не смеющих возразить, или — наоборот, от людей, делающих себе состояние на чернухе. Ни тем, ни другим я не скажу больше ни слова…
Она махнула рукой.
Потом некоторое время помолчала и вдруг выдала фразу, заставившую меня напрячься.
— Саша, вы когда-нибудь слышали о Михаиле Баринове?
Глава 6
Оля уже устала. Сначала она как заведенная отвечала на вопросы одного следователя, потом явился другой, и все началось заново. От всех этих треволнений в ее голове случилась полная неразбериха, и она уже не могла вспомнить этот номер машины, то ли три-семь-пять, то ли наоборот. Ее уже начинало тошнить от вопросов: как это произошло и не видела ли Оля еще кого-то.
Так что когда ее вызвали с урока, она чертыхнулась, увидев перед собой спину нового «любопытного». Надо же — какая эта Татьяна Витальевна была знаменитая, сколько народу ею интересуется!
Новый показался Оле знакомым, во всяком случае, ей так показалось. Вроде бы где-то она эту физиономию уже видела. Впрочем, в такой день, как сегодня, ничего удивительного. Сначала труп, потом куча дядек с вопросами. Они кого хочешь сведут с ума, не то что Олю.
И откуда она знает, почему не было слышно выстрелов? С глушителем был пистолет, наверное…
Они, кстати, тоже потом так решили. И этот дядька уж совсем был Оле непонятен.
— Я же все-все сказала… — недовольно пробормотала Оля.
— Но ведь не мне. Я частный детектив.
Он обаятельно улыбнулся, и Оле опять показалось, что лицо у него определенно знакомое. Видела она его уже однажды!
Он протянул ей какую-то ксиву, которую Оля просмотрела без особого интереса, только выяснила, что его зовут Виктор Сергеевич Воронов, и так как она никогда подобного имени раньше не слыхала, она решила, что просто у него типичное лицо. И стала вспоминать, на какого же артиста он так похож.
— Знаете, — вздохнула Оля, — я не могу назвать это самым приятным воспоминанием моей жизни. У меня от этих ваших «экскурсий в прошлое», если честно, тошнота начинается.
— Понимаю, — усмехнулся он. — Но давайте все-таки еще чуть-чуть помучаемся. Потому как очень важно найти убийцу… Вы ведь хотите, чтобы убийцу Татьяны Витальевны нашли?
Оле, безусловно, этого хотелось. Хотя бы потому, что она оказалась вроде как невольным свидетелем, а из книжек и фильмов Оля вынесла бесценную информацию, что сразу после запланированной жертвы убивают как раз свидетеля. Причем вначале этого бедолагу выслеживают, караулят. А Оля не собиралась пока расставаться с юдолью земной, пусть даже и полной страданий, и поспешно согласилась:
