Эйлет Уолдман - Игра вслепую
– Бобби Кац.
Кэндис вспыхнула и уставилась на свои ногти, обгрызенные до мяса.
– Вы знаете Бобби? – прошептала она упавшим тоном.
Тут я поняла, что она не в курсе. Тяжело было сообщать ей об этом первой. Я взяла ее за руку.
– Мне жаль, что придется вам это сказать… – начала я.
Она отдернула руку.
– Что? – голос был глухим и хриплым.
– Бобби умер десять дней назад. Мне очень жаль.
Кажется, ее лицо посерело прямо на глазах. Прыщи и шрамы заалели на мертвенно-бледной коже.
– Что? Как?
Я глубоко вздохнула и принялась излагать эти жуткие подробности, понизив голос, чтобы Исаак не слышал.
– Не совсем понятно. Сейчас известно только одно – его нашли мертвым в своей машине на Тихоокеанском Прибрежном шоссе, к югу от каньона Санта-Моники. В руке был пистолет. Судя по всему, он покончил с собой.
– Нет! – На ее вопль обернулась вся очередь. Исаак прохныкал:
– Мама!
– Все хорошо, малыш, – сказала я, подошла и обняла его. Он аккуратно раскладывал сахар и сахарозаменитель, чередуя белые, синие и розовые упаковки.
– Поиграй еще, ладно?
Он кивнул, и я вернулась к Кэндис. Закрыв лицо руками, она нервно ковыряла прыщи на лбу.
– Я не понимала, почему он не отвечает на мои письма. Я всю неделю писала писем по десять в день, – сказала она.
Тогда я поняла, что, увлеченная просмотром его архивов, не додумалась проверить, есть ли для Бобби новые сообщения. Надо не забыть загрузиться с его ноутбука и скачать новые письма, когда доберусь до дома.
– Кэндис, я надеюсь, у вас есть что мне рассказать.
Она взглянула на меня с подозрением.
– Я провожу для Бетси, невесты Бобби, небольшое расследование. Мы пытаемся выяснить, что происходило с ним в течение последних двух месяцев.
Когда я произнесла имя Бетси, Кэндис стиснула зубы.
– Не могу ничем помочь.
– А я думаю, можете. Я знаю, что Бобби нашел вас через сайт «Право знать». Я знаю, что вы помогали Бобби искать его настоящих родителей. Расскажите что-нибудь о вашей организации.
Она насторожилась.
– Что, например?
– Это организация для приемных детей, которые ищут своих настоящих родителей, правильно?
– Не только. Мы работаем и с родителями. С кем угодно, кому нужна информация. Но в основном это действительно потерянные дети.
Это меня удивило.
– Какую информацию вы предоставляете?
– «Право знать» – это в основном информационный центр. Мы собираем данные, идеи о том, где и как искать. В таком духе.
– Вы его основали?
– Да, мне пришла в голову эта мысль после того, как я два года искала свою мать. В конце концов я нашла родных через Общество Потерянных Птиц. Они помогают потерянным и похищенным детям индейцев вернуться домой. Я лакота. Частично. Моя мать наполовину индеанка, а бабушка всю жизнь прожила в резервации.
Присмотревшись к ней получше, я действительно заметила индейские черты, хотя, может, дело просто в темных волосах или слегка выступающих скулах.
– Вы нашли мать?
Кэндис пожала плечами:
– Да, но я ей была не нужна. Понимаете, приняла культуру белого человека. Но моя бабушка, ее мать, замечательная. Мы с ней дружили, пока она не умерла. С ней я обрела дом. Если бы меня не украли в детстве, я бы росла в резервации, а не в Ньюпорт-Бич.
Я подавила желание заметить, что многие предпочли бы расти в большом городе на побережье, чем в индейской резервации тех времен, когда там еще не открыли игорные дома, где царит безработица, а медицина и образование ниже среднего. Но, с другой стороны, что я знаю о том, как пусто на душе у индейских детей, оторванных от своего народа?
– Вы основали «Право знать», чтобы помочь тем, кто оказался в подобном положении? – спросила я.
– Да. Понимаете, в такой ситуации никому нет дела до ребенка. Все носятся с правами матери и усыновителей. Но никто не думает о том, что ребенок имеет право знать, кто он, даже если его родная мать скрывается.
– Почему?
– Что – почему?
– Почему ребенок имеет на это право? Если мать отдала его и не хочет, чтобы о ней знали, зачем рассказывать о ней ребенку?
Кэндис бросила на меня сердитый взгляд, недовольная тем, что я усомнилась в ее правоте.
– Самое очевидное – это здоровье. Например, Бобби. Если бы он не сдал анализы, у него мог бы родиться ребенок с этой ужасной болезнью, как она там называется?
– Болезнь Тея-Сакса.
– Да, болезнь Тея-Сакса. Ему повезло, он сдал анализы. А если бы не сдал?
– Тогда его невеста тоже должна быть носителем болезни. Но я вас понимаю. Есть масса наследственных болезней, о которых человек должен знать.
– Вы не представляете, каково ходить к врачу. Он спрашивает о твоей семье, о болезнях вроде рака или диабета. А ты можешь сказать только: «Я не знаю». Это ужасно, – сказала Кэндис, стуча по столу, чтобы подчеркнуть значение слов. – Почему усыновленные дети должны быть лишены медицинской информации, которая может спасти их жизнь?
Сила ее эмоций поразила меня, и я невольно от нее отодвинулась. Она заметила это и смутилась.
Я не хотела ставить ее в неловкое положение, поэтому произнесла самым примирительным тоном:
– Да, действительно. Никогда об этом не задумывалась. Но ведь можно требовать у родителей историю болезни, когда они отдают своих детей?
Она откинулась на спинку стула и резко покачала головой:
– Вы ничего не поняли. Дело не только в болезнях. А в том, кто ты. Я индеанка. Знаете, что это значит? Это причина, по которой я не была счастлива в мире белого человека. – Она сердитым взмахом руки указала на скамейки, аккуратно подобранные рекламные плакаты, маленькие деревянные столы, белых людей, пьющих кофе. – Всю жизнь я не находила себе места. И если бы я не выяснила, кто моя мать, то так бы и не узнала почему. А теперь я знаю. Я лакота. И никто от меня этого не скроет. Даже мать.
Она снова ударила кулаком по столу. Исаак испуганно посмотрел на нас, и я поманила его к себе. Он подбежал ко мне, и я усадила его на колени.
– Спасибо, Кэндис, – сказала я. – Я об этом раньше не задумывалась. Спасибо, что вы уделили мне время и просветили меня.
Мы обе понимали, что это грубая лесть. Но я все равно изобразила самую очаровательную из своих улыбок.
– Бетси, невеста Бобби, хочет выяснить, что с ним произошло. Как я понимаю, вы нашли для Бобби важную информацию, и он встречался с вами здесь. Я должна знать, о чем вы говорили.
– Почему я должна вам говорить? Я вас не знаю. Я даже Бетси не знаю. – Это имя прозвучало так, словно она выпила скисшего молока.
– Ради бога, Кэндис. Я не хочу создавать вам проблемы. Я просто пытаюсь выяснить, что Бобби делал перед смертью. Мы должны узнать, почему он покончил с собой. Если, конечно, покончил.
Она прищурилась.
– Вы думаете, его убили?
Думала ли я так? Это казалось еще невероятнее того, что этот веселый жизнерадостный парень покончил с собой.
– Не знаю. Как раз в этом я и хочу разобраться.
– Вы детектив, что ли?
Тут я замолчала. Как просто было сказать: «Да, я детектив».
Но вместо этого я покачала головой:
– Я просто друг. Прошу вас, Кэндис. Что вы обнаружили?
– Откуда я знаю, может, вы собираетесь пришить это дело мне? – спросила она, скрестив руки на своей объемной груди.
Я опешила. Пришить ей что? Смерть Бобби? Я развела руками.
– Я ничего никому не собираюсь пришить. Я просто хочу выяснить, нашел ли Бобби своих настоящих родителей. И я знаю, что вы можете мне помочь.
– Мама, – захныкал Исаак. Очевидно, его пугал тон нашей беседы. Не хотелось продолжать разговор при нем. Я обняла его и поцеловала. Затем отыскала в сумке визитку из тех, что Питер сделал для меня на прошлое Рождество. Они были салатовыми, а мое имя, телефон и адрес электронной почты пропечатаны темно-зеленым.
– Вот мой телефон. Звоните, если надумаете поговорить. Надеюсь, вы не против, если я назову ваше имя полицейским, которые расследуют… – Я посмотрела на Исаака, сидящего у меня на коленях, и прикусила язык.
– Нет! – воскликнула Кэндис. Затем, явно смущенная своей горячностью, продолжила: – Не вовлекайте меня в это дело. Ради «Права знать».
Она помолчала, потом наклонилась ко мне и прошептала:
– Могу сказать только одно: Бобби родился в Мемориальной больнице Хаверфорда в Пасадене. Больше я ничего не знаю. Но этого должно быть достаточно, чтобы найти его мать.
7
Новый офис Эла состоял из телефона, карточного стола и старого шкафа для бумаг, задвинутого в угол его гаража в Вестминстере, маленьком городе к югу от центра Лос-Анджелеса.
– Хорошая нора, – сказала я.
Я позвонила ему, когда ехала домой от Кэндис, чтобы спросить, как выяснить имена всех младенцев, родившихся в Мемориальной больнице Хаверфорда 15 февраля 1972 года, а также узнать, что слышно от его друзей из полиции.
