Игорь Христофоров - Смертельное шоу
-- Ты откуда родом? -- тихо спросил Золотовский.
-- Кемеровский... Точнее, из Прокопьевска...
-- Дыра? -- поинтересовался он и сам себе ответил: -- Дыри-ища! А родители кто?
-- Сирота я.
-- Круглый? -- удивился Золотовский и подвинул записку чуть ближе к себе.
-- С семи лет.
-- А что так?
-- Маманя умерла, когда мне семь было. А бати вообще не помню, гражданин начальник.
Санька сделал такое скорбное лицо, что Золотовский ощутил что-то типа жалости. Он уже так давно не испытывал этого щиплющего душу чувства, что даже удивился. С парнем что-то нужно было делать, а что именно, он не знал.
-- Давай паспорт и все твои документы.
Санька торопливо сунул в его холеные пальцы засаленную красную обертку и пояснил:
-- Там внутри -- справка об освобождении.
Золотовский торопливо положил паспорт на записку, снова подумал о том, что легче сказать "Нет", чем "Да", и все-таки решил не говорить ни "Нет", ни "Да".
-- Зайдешь ко мне завтра. В шестнадцать ноль-ноль... Ты где остановился?
-- На вокзале... Курском.
-- А почему на Курском?
-- Он большой.
-- Бомжуешь, значит?
Санька промолчал. Золотовский с его сонно-безразличным лицом до того ему надоел, что он уже сам готов был забрать документы и записку.
-- Лось, -- что-то уж совсем несуразное произнес хозяин кабинета, и Санька ощутил шаги за спиной, -- дай ему адрес нашей хазы в Крылатском. Пусть ночь там переночует.
-- Туда долбежник ща уедет. Может, к нему подсадить? -- вяло ответил охранник.
В стекле напольных часов теперь был виден только его живот. И маятник елозил по нему, пытаясь стереть серую краску, но у него ничего не получалось. Такую плотную краску ничто не может стереть.
-- Разве Андрей еще не уехал? -- удивился Золотовский.
-- Он во дворе в "жигулях" копается. У него зажигание барахлит.
-- Тогда отведи парня к нему.
-- Есть, -- по-военному четко ответил охранник по кличке Лось.
Санька, поняв, что все уже произошло, хотя и не ясно было что именно, порывисто встал, подхватил с колен свою куртку, отягощенную плеером, и протянул руку Золотовскому, но тот отвернулся влево, к телевизору, который шел без звука, пока они разговаривали.
Палец с золотой печаткой мягко лег на черную коробочку пульта, оживил телевизор, и тот заговорил о последних новостях шоу-бизнеса.
-- По-прежнему на первых местах в рейтинге синглов хиты "Иванушки Интернешнл", Влада Сташевского и группы "Лицей", -- сообщала худенькая, под мальчишку стриженная девчонка с серьгой в левой ноздре, а за нею пародией на заставки "MTV" мельтешили негры, небоскребы, лимузины, секс-бомбы и пальмы. -- Даже внезапная смерть лидера группы "Мышьяк" Владимира Волобуева не позволила последнему хиту группы оказаться в десятке лучших. Их диск с пророческим названием "Предсмертный хрип" расходится плохо...
Нервным движением Золотовский переключил телевизор на другую программу. По узкой дорожке стадиона бежали гончие псы. Те, что оторвались, выглядели красиво и грациозно, те, что отстали, казались жалкими и ободранными. Хотя все они были совершенно одинаковыми. Одной и той же породы.
-- Ну, чего вы стоите?! Идите! -- повернувшись в кресле, потребовал Золотовский, и Санька увидел сверху, что у хозяина расстегнута ширинка, и из нее смешно торчит уголок белой рубашки. Короткий, как редька-недоросток.
_ Глава седьмая
ГРУППА "МЫШЬЯК" ПЬЕТ ТОЛЬКО КОНЬЯК
Санька никогда не думал, что можно запросто жить в двухкомнатной квартире, где совершенно нет мебели. Если, конечно, не считать мебелью стулья. Их было почему-то четырнадцать штук. Шесть венских, с гнутыми деревянными спинками и деревянными же сиденьями, четыре столовых, с потертой рыжей обивкой, два компьютерных кресла-вертушки без подлокотников и две кухонные банкетки, обтянутые выцветшим сиреневым дерматином. И несмотря на это, квартира все равно казалась захламленной. Наверное, оттого, что в гостиной площадью метров восемнадцать поместился склад инструментов: ударная установка с полным набором томов и тарелок, три электронные соло-гитары и две акустические, две бас-гитары, ободранный контрабас, электронный клавесин, обклеенный ярлычками с бананов, хай-фай компоненты "Kenwood", не меньше пяти акустических колонок разных видов и калибров, метрономы, регулировочные вилки, подставки под микрофоны и сами микрофоны количеством штук в семь, от подранных до новых, соединительные кабели со штекерами и разъемами, пустые и исписанные нотные страницы и еще много чего непонятного. Нужно было обладать феноменальной памятью, чтобы не запутаться и найти в этом филиале городской свалки то, что тебе нужно. Вместо ковров на стенах висели плакаты эстрадных групп и просто рок-идолов. Рядышком без всякого скандала уживались негритянские рэперы и крутые уэспы из "Metallika", помпезный попсушник Майкл Джексон и панк-бродяши "Green Day" в драных свитерах и резиновых китайских кедах, блистательный, до синевы выбритый Фредди Меркьюри и длиннобородые, как гномы, мужики из "ZZ-top".
В маленькой комнате по сравнению с гостиной лежала великая пустыня Сахара. Если не считать кочующих стульев, то в ней вообще ничего не было. Зато кухня по сравнению с этой комнатой уже казалась тесной. У левой ее стены стояла коричневая электрическая плита с четырьмя проржавевшими конфорками, а у правой дребезжал всеми своими стальными боками и ребрами ветеранский "Саратов". Когда он вздрагивал перед очередным отдыхом, то так тяжко вздыхал, будто искренне жалел всех постояльцев этой несуразной квартиры.
А постояльцев было четверо: львиногривый барабанщик Андрей, коротко, под глупый, но зато модный чубчик обстриженный клавишник Виталий, еще более модный, от прически а-ля Ярмольник до ботинок-ковбоев соло-гитарист Роберт и самый молоденький в группе желто-рыжий, будто подсолнух, бас-гитарист Игорек.
Вместе они собрались только часам к девяти вечера. Город за окном состоял уже только из трех красок: черной, желтой и белой. Черной шторой висела ночь, на ней желтыми прорезями виднелись окна домов, а белыми -огни фонарей дневного света вдоль шоссе и узкие проемы лестничных пролетов.
С Санькой музыканты по мере появления здоровались с видом людей, которые были, как минимум, его однокашниками по школе. Это и радовало, и настораживало. Так уж устроен человек, что он всегда ждет чего-нибудь плохого, а когда встречается хотя бы такая малость, как внешнее дружелюбие, он тут же ждет подвоха.
-- На той неделе в Штаты едем! -- с торжественным лицом сообщил Роберт, последним появившийся в квартире.
На острых металлических носах его ботинок лежала свежая грязь и казалась ржавчиной.
-- Не гони! -- расширил глаза Игорек и стал медленно наливаться
краской, будто рыжина с его волос потекла на щеки.
-- Железно! Я у Эдика только что был. Он уже Лося за билетами
послал.
-- А как же... солиста же нет, -- теперь уже не согласился клавишник Виталий.
Он говорил так вяло и безразлично, точно вообще не знал, что еще можно делать на свете, кроме как спать день и ночь. И лицо у него, отражая эти его мысли, было почти уснувшим. Создавалось ощущение, что если через минуту никто ничего не скажет, то он тут же уснет.
-- Без солиста поедем, -- не дал ему этого сделать Роберт. -- С нами в турне Элтон Джон будет петь! Договор уже подписан.
-- Е-мое! -- обессиленно сел на компьютерный стул-вертушку Игорек. -Да я... я... надо звонить домой, в Курган...
-- Ну чего уши развесили! -- вышел из кухни в прихожку Андрей. -Сегодня ж первое апреля!
-- Аа...га-а...га-а, -- зашелся в смехе Роберт.
Пальцем он показывал на вросшего в стул Игорька, у которого лицо из счастливого медленно переплавлялось в обиженное.
-- Дурак ты, Боб, -- вяло, из глубины сна, пожурил шутника Виталий. -И шутки у тебя дурацкие...
-- Ладно. Пошли жрать, волки, -- предложил Андрей.
На его чуть вздутом брюшке смешно смотрелся женский передник. Повара не бывают такими волосатыми.
Словно почувствовав это, Андрей собрал свои смоляные лохмы на затылке, обжал их микстурной резинкой и ушел на кухню. Парни прицепом потянулись за ним. Последним шел и все гыгыкал Роберт. Казалось, что он подавился своим смехом и теперь никак не откашляется. Движение увлекло за собой и Саньку, хотя он и не был уверен, что заслужил обед в компании звезд эстрады.
Составленные плотно друг к дружке четыре стула -- два венских и две банкетки -- образовали подобие стола. Поверх них скатертью лежал "Московский комсомолец". Стол был сервирован по-вокзальному: бумажные одноразовые тарелки, пластиковые стаканчики, пластиковые же вилки. На тарелках матово отливала нарезанная семга, вповалку лежали куски сыра, сырокопченой колбасы и ветчины, а рядом с хлебом, как важное дополнение к нему, -- бело-красные карандаши крабовых палочек. Между тарелками двумя башнями возвышались бутылки "Мартеля".
-- Группа "Коньяк" пьет только мышьяк! -- объявил при виде стола
