Вера Воронцова - Убойная невеста
Она попыталась заставить себя читать, ведь занимательная книга обещала несколько часов полного отключения от действительности, а действительность была такова, что хуже некуда.
Предложений руки и сердца пока что не поступало, так что все ее переживания и страхи по поводу данного накануне обета не имели смысла. Она даже посмеялась над собой и из-за этих страхов, и из-за самого обета — надо же, что себе навоображала!
Навоображала она себе действительно много. Она так и сяк оценивала проживающих в отеле мужчин, прикидывая, кого бы хотела видеть своим мужем.
Конечно же, она сразу исключила Витька — это был просто шут гороховый! Утром она встретилась с ним в холле, он возбужденно разговаривал с кем-то по телефону. И опять голый! Ну никакого стыда у человека! Хоть бы прикрылся, увидев ее. Так нет же, он, наоборот, так и пожирал ее глазами, словно это не он, а она в полном неглиже.
Ненамного лучшего мнения она была и о Платоне Августовиче — этот человек вообще не вызывал у нее никаких чувств.
Семен Самуилович, несмотря на их якобы идеальную совместимость, исключался сразу — глупо было и думать о таком мезальянсе! Кстати, возраст почтенного старичка не играл никакой роли. Вот ей, например, очень нравился Михаил Егорович — за таким мужем она бы чувствовала себя спокойно и уверенно, но он ведь уже занят.
Оставался все тот же Сергей Александрович. Тоже не подарок! Леонида чувствовала к нему сильную неприязнь, которая резко усилилась после того, как он, в компании с Витьком, с раннего утра отправился на нудистский пляж, переполошив этим демаршем все дамское население отеля.
Ну и кого же она собирается тут охмурять?
Ей вдруг послышался ехидный голос подруги: «С твоей разборчивостью ты никогда не выйдешь замуж!»
А может, Татьяна права? И вместо того, чтобы выискивать в каждом окружающем мужчине плохое, стоит поискать хорошее?
Вот, например, сейчас, на пляже она не знает, как ей отделаться от назойливого Платона Августовича. Этот странный человек вчера за обедом подсел к ней за столик и ни с того ни с сего предложил поиграть в интересную, как он сказал, игру — «ассоциации».
Поведение малознакомого человека показалось ей странным, однако его общество все-таки меньшее зло, чем одиночество, — как-то так вышло, что она не смогла сойтись с местными дамами. Может, они правы и она действительно «холодная, бесчувственная, высокомерная, сухая зануда»?
Короче, она согласилась поиграть, и до конца обеда ей пришлось обмениваться с новым знакомым словами-ассоциациями, которые возникали у нее в ответ на слова партнера. Какая-то чушь, бессмыслица: «за бугром — гостиница; отдых — деньги; зарплата — контора; шеф — муж; свадьба — мечта…» Однако эта чудаковатая забава сблизила их, и у Леониды появился первый приятель в этом отеле.
Конечно, вскоре выяснилось, что «приятель» и «приятный» — хоть и однокоренные слова, но не синонимы: уже к вечеру Леонида начала уставать от навязчивого внимания Платона Августовича. В его компании ей было мучительно скучно, она с трудом подавляла зевоту. Может быть, она почувствовала в нем родственную душу? «Холодный, сухой, бесчувственный» — как ни мало она его знала, ей казалось, что все эти слова можно отнести и к нему…
Вот и сегодня — он уже с утра поджидал ее в холле, чтобы вместе отправиться на пляж. И теперь сидел рядом с ней под навесом — и надоел, и прогнать неловко.
А может, стоит переломить себя, отложить книжку и попробовать просто пообщаться с человеком?
Пока Леонида терзалась неразрешимыми вопросами, отель продолжал жить своей сонной, расслабленной жизнью.
Если бы кто-то задался целью составить местное расписание, оно выглядело бы приблизительно так: большинство постояльцев вставало в 9.30 — крайний срок, чтобы успеть к завтраку, который начинался в 10.00. Роль будильников исполняли неугомонные Артем с Машей — если матерям удавалось накануне угомонить их пораньше, уже в полдевятого, а то и в восемь утра их буйные пробежки с воплями и свистом поднимали не только обитателей «Дастана», но и отдыхающих в соседних кемпингах.
После завтрака и чтения газет почтенная публика лениво перебиралась на пляж, где вяло обсуждала только что прочитанное и наблюдала за буйным весельем все тех же неутомимых Артема и Маши — единственных, кто вносил свежую струю в этот полусонный отдых. Их мамы тщательно намазывали друг друга кремами от и для загара, затем, когда проходило положенное для пребывания на солнце время, перебирались в тень и принимались горячо обсуждать «нравы этих жутких мужчин, для которых на нудистском пляже словно медом намазано». Устав от обсуждения, женщины жеманно спускались к воде и неловко плескались там минуты три, изо всех сил вытягивая шеи, чтобы не замочить волосы, а потом выходили и снова грелись на солнышке. При этом то одна, то другая, для порядка оглядевшись, демонстративно снимала лифчик, не столько для того, чтобы принять полноценную солнечную ванну, сколько для того, чтобы зимой хвастаться перед знакомыми: «Это так шикарно — загорать топлесс!»
Когда мимо проносился какой-нибудь смельчак на водных лыжах или парашюте, полураздетые дамы начинали громко визжать, старательно привлекая к себе внимание.
В час дня, перед обедом, устав от солнца, моря и разговоров о мужчинах, дамы возвращались в отель, чтобы успеть принять душ, высушить волосы и предстать перед представителями сильного пола во всеоружии.
После обеда начиналось то, что в испаноязычных странах называют сиестой.
Отдыхающие проводили ее по-разному. Например, Семена Самуиловича при желании не так-то просто было найти. Этот человек всегда держался в тени. Кто-нибудь мог бы подумать, что он только и делает, что спит или же, наоборот, никогда не спит, а постоянно следит за нудистами, но это было не так. Внимательный наблюдатель увидел бы, что стоит чему-нибудь произойти, невзрачный старичок уже тут как тут, незаметно стоит где-то рядом и строчит в своем блокнотике… Многие в отеле не замечали, что за ними по пятам следует тень…
Одним из любимых развлечений публики было катание на яхте. Небольшое комфортабельное судно принадлежало хозяину. Несмотря на довольно высокую почасовую плату от желающих покататься не было отбоя. Часто после завтрака Бюлент возил на яхте Карен, однако никто не верил, что это было связано с исследованиями ученой немки, слишком уж довольными они возвращались на берег.
А после обеда судном завладевали Инесса Казимировна с Михаилом Егоровичем. Как утверждала почтенная матрона, с моря открывался прекрасный вид на берег, на яхте она могла часами предаваться любимому делу — рисованию акварелью. Муж ее в это время дремал в шезлонге на палубе.
Но вот послеобеденные занятия Карен очень мешали Леониде — ровно в 15.00 немка начинала стучать на машинке, и, так как тонкие гостиничные стены не имели никакой звукоизоляции, в это время отдых в номере был совершенно исключен.
Но Леонида не огорчалась — сидеть в гуще оливовых веток или на уединенной лавочке в кустах было ничуть не хуже.
Вот и сегодня она собиралась именно так скоротать время после обеда, а пока лениво пропускала между пальцев горячий песок и, закрыв глаза, слушала шум моря и детский визг. Книгу и Платона Августовича она решила на время отложить.
— Машка, вы завтра едете на экскурсию в крепость? — голос Артема раздался совсем рядом с ней.
— Да, а вы? — отозвалась девочка.
— Мы тоже едем! Мама уже два стеклышка закоптила, чтобы смотреть на затмение.
— И мы закоптили, и мы! А почему на затмение нельзя смотреть?
— Ослепнешь!
— Почему это — ослепнешь? Вот могу же я просто на открытое солнце посмотреть — ой! Ну немножко-то могу! Почему же нельзя на закрытое солнце смотреть!
— Ты Машуля, наверное, в школе одни пятерки получаешь! — раздался голос Иры. — Учителя любят таких почемучек!
— Не знаю, может, где и любят, — отозвался голос Машиной матери, — а у нас в школе мне так прямо и сказали: «Ваша дочь уже всех учителей замучила своими вопросами! Не дает урок нормально вести!» Представляешь? Чему же они тогда учат на этих уроках, если ребенок не получает ответов на свои вопросы!
Дети убежали, а взрослые продолжали развивать школьную тему.
— Как же я школу ненавидела! Особенно математику! — воскликнула Ирина. — А бывший муж терпеть не мог русский. Артем, наверное, от нас обоих унаследовал — ни того не знает, ни другого.
— Нечего ребенка обвинять! Я считаю, во всем виновата школа. Никому ни до чего нет дела. Бардак такой, что просто жуть! Разве раньше так учили?
— Да, школы совсем испортились. В наше время было гораздо больше порядка. Октябрята, пионеры… Как ни плохо, а все-таки лучше, чем ничего. А сейчас школа детей совершенно ничем не занимает, внеклассной работы — никакой!
