Алексей Макеев - Смертельный архив
– Клавдия Васильевна? Тут к Веретенникову из прокуратуры, нужно проводить… Ага, поняла. Сейчас подойдет врач, отведет вас.
– Спасибо.
Пока ждал, капитан осторожно заучил новую фамилию. Порадовался фотографии – симпатичный в жизни, он никогда не получался на снимках – даже в детстве, когда все, страшные в том числе, выглядят мило.
– Это вы из прокуратуры? – появилась миловидная женщина, около сорока, в халате и шапочке.
– Да, майор Рубин. К… – Звонарев смутился, не зная, как назвать психиатра, – доктору? – Врач кивнула. – К доктору Веретенникову.
– Пойдемте.
Потянулись одинаковые белые коридоры, разделенные дверьми без ручек. Иногда встречались больные – в полосатых пижамах, они все улыбались; один – тощий, лет пятидесяти, мужик – даже рукой помахал в знак приветствия. Капитан помахал в ответ и поспешил отвернуться – тяжело смотреть на них, запертых, но не осознающих этого.
В «буйном» праздношатающихся не было, да и сам коридор отличался – мощные двери, яркие галогеновые лампы по всей длине…
– Пришли, – врач остановилась возле двери с табличкой: «Веретенников О.В.».
– О.В. – это…
– Олег Валентинович.
– Спасибо. – Капитан негромко постучал и приоткрыл дверь. – Можно?
– Войдите.
Врачу на вид не больше тридцати пяти – высокий, широкоплечий, он стоял возле книжного шкафа и внимательно изучал посетителя. Халат расстегнут, под ним хороший спортивный костюм; на левом запястье поблескивают золотом часы; на пальце массивный перстень с черным камнем… доктор Веретенников совершенно точно не бедствовал.
– Слушаю.
– Прокуратура, майор Рубин, – Звонарев протянул удостоверение, врач без интереса глянул и вернул. – Есть несколько вопросов о вашем пациенте.
– Вся информация конфиденциальна: боюсь, без соответствующего постановления разговора не получится, – Олег Валентинович сел за стол.
– Речь идет об убийстве, и ваше поведение может быть расценено как воспрепятствование следственным действиям.
– Убийство? – он слегка напрягся. – Кого, можно поинтересоваться?
– Ермолаева, Виталия Петровича.
– Хм… – доктор повернулся к монитору, пощелкал кнопками клавиатуры. – А, теперь вспомнил: СРЛ.
– Это что такое? – Звонарев вынул из кармана купленный по дороге блокнот и ручку. – Если можно, обычным языком.
– Можно. СРЛ – синдром расщепления… или раздвоения личности. В принципе явление не такое уж редкое, но в случае с Ермолаевым довольно тяжелое.
– Подробнее…
– Пришел в больницу сам… Секунду… – врач сверился с записями. – Да, полгода назад. Головные боли, длительные провалы в памяти, некоторые внешние изменения…
– Изменения?
– Незнакомая одежда, вещи, предметы… Представьте – помните понедельник, а в себя приходите в пятницу. Все, что между, сплошная завеса мрака, зато в квартире полно чужих вещей, а иногда и людей…
– У него и люди незнакомые были?
– По его словам… Новая личность постепенно захватывала больше времени – мы фиксировали проявление в течение недели; потом короткая вспышка естественного сознания и вновь долгий приступ.
– И откуда эта личность взялась?
– Понятия не имею: моя задача избавиться от нее, а не копаться в придуманных историях. Надо сказать, что случай получился интересным – новый Ермолаев кардинально отличался от оригинала: можно сказать, это и впрямь разные люди в одном теле.
– И в чем конкретно проявлялись различия?
– Во всем, – Веретенников снова сверился с записями. – Ермолаев-нормальный был крепким, основательным человеком, бывшим сотрудником милиции, профессиональным военным… Ермолаев-больной помнил военные навыки, но не мог объяснить их появления. В то же время были и индивидуальные черты новой личности – маниакальная подозрительность, страсть к чистоте, асоциальный взгляд на мир…
– Какой взгляд?
– Асоциальный. Новая личность терпеть не могла людей, считала их продажными тварями, мечтала положить этому конец. Ермолаев во время приступа говорил – правда, без уточнений, – что у него есть способ разом «свалить» гнилое дерево и вырастить новое… Он никогда не уточнял, поэтому более детально к вопросу я не возвращался.
– Понятно. Значит, он у вас лежал в стационаре?
– Да. Пять месяцев.
– Почему выписали?
– Устойчивая ремиссия. Ермолаев справился со стрессом, перестал сторониться бесед, повеселел… В целом, я считаю, мы его вылечили.
– Это вряд ли… – буркнул Звонарев, дописывая информацию в блокнот. – Значит, у вас можно показаться здоровым и выписаться? Так просто?
– Нет, разумеется. Невеста дала расписку, что понимает и принимает ответственность за состояние больного…
– Невеста?
– Да.
– Как мне посмотреть расписку? – снова появление таинственной женщины…
Веретенников снял трубку, набрал номер и отдал распоряжение.
– А записи с камер наблюдения можно посмотреть?
– Хотите увидеть ту женщину, невесту? – Звонарев кивнул. – К сожалению, тут я вам не помогу: записи хранятся месяц, а Ермолаев выписался полтора назад. Могу описать, если поможет…
– Попробуйте.
Врач ненадолго задумался:
– Среднего роста, брюнетка, по виду около тридцати пяти – сорока. Приятное лицо, но, на мой взгляд, перебор с косметикой…
– Вы так хорошо ее запомнили?
Капитану показалось, что Веретенников смутился:
– Не то чтобы хорошо… Эффектная, такие запоминаются. Одета дорого, золото на пальцах, с камнями… Вроде все.
– Негусто, – Звонарев убрал блокнот. – Что еще можете сообщить?
– Все… впрочем, секунду!
Он открыл ящик стола и вытащил пухлый ежедневник. Полистал:
– Друг Ермолаева приходил: один раз, но оставил номер телефона – просил сообщить, когда больному станет лучше. Нужен?
– Диктуйте.
Пока капитан записывал, появилась давешняя женщина-врач и протянула выписной листок. Звонарев пробежал текст глазами, но ничего не разглядел из-за почерка – нужно отдать графологам, они разберутся, что к чему.
Попрощавшись с Веретенниковым, капитан вышел из больницы и сел в машину. Набрал Юркова:
– Коля, что говорят, когда выписывают?
– Вроде завтра… Ты как?
– Нормально. Нужно, чтобы ты через своих отдал документик графологам, пусть нарисуют псих-портрет, и номерок один пробить, сотовый.
– А сам почему… хотя да, ты же чумной… Понял, сделаю. Что еще?
– Пока вроде все… Давай, я номер сейчас продиктую, ты позвони там… Надо навестить человека.
– Говори, записываю.
Продиктовав номер, Звонарев включил музыку громче и поехал в центр. Не шла из головы таинственная «невеста» – кто, что… Не верилось, что новая личность Ермолаева настолько прижилась, что умудрилась обзавестись собственной бабой. Неужто так запустил болезнь? Тогда зачем пришел в больницу? Почему поздно? Что за друг и чей конкретно друг – Ермолаева или бабы? – появлялся в больнице?
Вопросы тянулись нескончаемым поездом – чем больше их возникало, тем больше новых рождалось. Устав быть своеобразным перроном, Звонарев усилием воли отключил размышления и просто катался по городу, радуясь прояснившейся погоде и симпатичным полуголым девчонкам, выскочившим на разогревающееся солнце.
Глава 11
Николай позвонил на следующий день:
– Саня, с графологами договорился, привози бумажку.
– Выписался? – Звонарев ухмыльнулся: Юрков – да не выпишется?
– Кое-как ноги унес! Врачи страшнее бандитов!
– Понял… а что с номером?
– Тоже пробил. Давай у «Павильонки», через тридцать минут.
– Буду.
Звонарев – в обычном спортивном костюме и белых кроссовках – вышел из дома, прыгнул в машину и поехал к кафе.
«Павильонка» располагалась в десятке метров от прокуратуры. Крошечное – пять столиков внутри и два на улице, – с одним официантом, без бара, кафе не привлекало случайных гостей ни изысканными напитками, ни хотя бы минимальным сервисом. В то же время попасть сюда в обед – дело сродни чуду: со всех концов города ехали машины, люди терпеливо занимали очередь, общались… и все для того, чтобы отведать потрясающей стряпни Алика, местного повара и, по совместительству, хозяина.
Алик – толстый, шустрый, не то грузин, не то азербайджанец, выходил к каждому гостю, здоровался, интересовался здоровьем… ритуал совершал. Всегда в идеально белой поварской шапочке, еще заметнее оттеняющей смуглую кожу, в женском фартуке, с трудом покрывающем объемный живот, он выглядел комично, но в то же время удивительно гостеприимно – будто приезжаешь домой или к хорошему другу. Еще он не выговаривал многие слова и никогда не обижался, когда посетители добродушно поправляли – благодарил и жал руку с широкой, заразительной улыбкой: не улыбнуться толстяку в ответ невозможно.
У Звонарева с Юрковым в «Павильонке» особый блат – Алик неудачно вложил деньги в золото, оказавшееся крашеной медью. Сумма небольшая, но хозяин кафешки рвал на голове волосы – родня ждет, отец-мать ждет, дальние родственники ждут – вложил все, что накопил за три месяца работы. Сунулся в полицию, даже на преступника указал – попал на капитана, что частенько заходил обедать, тот объяснил: в лучшем случае, на что стоит рассчитывать, – постепенное погашение материального ущерба за счет тюремной зарплаты мерзавца.