Ирина Львова - Стелла искушает судьбу
Ира со скукой огляделась по сторонам, присела на свободный стул и открыла свою книжку. В зале суетились какие-то люди, укрепляя на стенах черный синтетический бархат. Кто-то возил по проложенным прямо по полу рельсам тележку с кинокамерой. Что-то объяснял высокому худощавому мужчине в очках режиссер, размахивая руками и время от времени указывая пальцем в потолок. Высокий лениво кивал. Переговаривались люди, перетаскивая с места на место софиты. Стелла обратила внимание на девушку с какой-то аппаратурой, стоявшую в стороне от всех и что-то сосредоточенно проверявшую, копаясь в ящиках и ящичках. В одной руке у нее был небольшой микрофон.
— Раз, раз, раз… — тихо говорила девушка. Наконец, явно разозлившись, она щелкнула пальцами по серебристой оплетке микрофона и беспомощно оглянулась по сторонам: — Михаил Георгиевич! Не работает! Неужели нельзя достать нормальную аппаратуру?.. Все устарело на тысячу лет и давным-давно сломалось.
— Обратитесь к директору, Юля! — буркнул режиссер, спеша удалиться на безопасное расстояние от девушки. — В конце концов, должен же тут кто-то работать, кроме меня?!
— А, черт! — Юля покраснела, хлопнула себя рукой по карману, оглянулась и решительно двинулась к Стелле, которая встала со своего стула, держа в руке сигарету. Ей хотелось курить, но где это можно сделать, она не знала. Отвлекать Ирину от чтения ей было неловко. — Девушка, — обратилась к ней Юля, — сигаретки не найдется?
— Найдется, а где здесь курят?
Юля усмехнулась:
— Везде, где стоят грязные консервные банки, набитые окурками.
Ира, будто только и ждала этого заявления, закрыла книгу и встала:
— Пошли, красавицы?
Они направились к боковой, тоже мраморной, но более узкой лестнице, расположенной в конце коридора. На подоконнике площадки их и правда дожидалась грязная консервная банка.
— Ох и получат они у меня фонограмму! — простонала Юля, сделав глубокую затяжку.
— А… А как же тогда люди кино смотреть будут? — ужаснулась Стелла, которая на своем опыте отлично знала, как тяжело смотреть фильм, если звук плохой.
Юля выпучила глаза и поинтересовалась почему-то у Ирины:
— Новенькая?
Та кивнула.
— A-а… Понятно. Это черновая фонограмма. Озвучивать фильм будут уже после того, как смонтируют. И без меня! Но когда черновая — из рук вон, работать очень тяжело…
Стелла виновато улыбнулась:
— Я просто об этом как-то не подумала… А вообще-то я про озвучание слышала.
— Вот и хорошо. — Похожая на симпатичного, но хулиганистого мальчишку, невысокая, коротко постриженная Юля, которой на вид было года двадцать два — двадцать три, разговаривала со Стеллой покровительственно, как с ребенком, но доброжелательно. Однако Стелле это не понравилось, она слегка надулась и замолчала. Юля же продолжала возмущаться: — Нет, ну что я могу сделать на такой аппаратуре? Каша! Натуральная каша, а не звук! Голоса…
— Крики какаду в городском саду, — тихо сказала Ира.
— Что?
— Именно это у тебя и получится.
— Вот-вот! — Юля засмеялась, точно радуясь, что ей хоть кто-то посочувствовал, погасила сигарету и сказала: — Вы, девчонки, вечером в гости ко мне приходите! Я в номере 234 живу. — Приветливо махнув приятельницам рукой, она убежала, а Ирина, пожав плечами, заметила:
— И эта меня к малолеткам причислила.
Стелла недоуменно на нее посмотрела:
— Я бы на твоем месте радовалась!
— А я и радуюсь, — ответила Ира, но радости в ее голосе не было. — Знаешь, подруга, поверь Шекспиру — уж лучше быть, чем слыть…
И тут раздался истерический крик Светланы Ивановны:
— Групповка! На площадку!
Было уже около шести…
* * *Все оказалось не так здорово, как Стелла себе представляла. Сначала их, предложив снять обувь, расставили по местам, небольшими группами. Пол был застелен дорогим черным бархатом, таким же, как и тот, что закрывал стены.
Стелла наконец-то увидела Полину Загурскую, дублершей которой ей предстояло стать, правда, ее поставили в самый дальний от главной героини угол, а рядом с Полиной оставили Ирину, которая внешне, пожалуй, была полной ее противоположностью. Возможно, именно поэтому нежное кукольное лицо героини казалось особенно привлекательным — на фоне смуглой темноволосой Ирины, черты лица которой можно было счесть даже излишне резкими, Полина казалась нежным цветком, выросшим рядом с колючей елкой.
Больше всего Стеллу поразило то, что по дальним углам обширного зала стояли группки актеров, которых она раньше не видела. Какие-то простоватые на вид, хихикавшие девицы, мужчины (одного она точно запомнила!), перетаскивавшие софиты… Вечером Ирина объяснила ей, что это местные горничные и буфетчицы — их привлекли для участия в массовке, чтобы не возить из Москвы «стадо» актеров — дорого, да и заплатить местным можно по самым низким расценкам — за счастье почтут в кино сняться… Стелла огорчилась — ведь она оказалась практически рядом с ними: ее поставили возле лысого Новикова, который беспрестанно скалил желтые лошадиные зубы, среди которых поблескивали и железные.
Еще она заметила невысокую хрупкую женщину, ярко-рыжую (сквозь ее тщательно уложенные волосы проглядывала бледная кожа, так мало их оставалось), в золотистом, яростно блестевшем платье. Она стояла в нескольких шагах от Полины, Ирины и красавца Романова, рядом с Радкевичем и о чем-то оживленно с ним беседовала. Ее тонкогубый, ярко накрашенный рот нервно кривился, когда она улыбалась… «Маньячка!» — догадалась Стелла, и ей стало приятно, что ее новая приятельница так четко определила — именно эта женщина просто создана для такой роли. Стелла как зачарованная следила за руками Маньячки, длинные тонкие пальцы которой находились в непрерывном движении. В этом было что-то неприятное… Девушка отвела глаза, поймала ободряющий взгляд Ирины и благодарно улыбнулась ей в ответ.
Эльвира и Аня проходили между актерами, поправляя кому прическу, кому грим. Впрочем, только у тех, кто стоял впереди. До Стеллы они не дошли.
Мужчины, скрывая под напускным пренебрежением к «мелочам жизни» неловкость, продолжали шутить насчет того, что в этом зале целые, без дырок носки, наверное, только у режиссера, да и то потому, что ему разуваться не надо!
Михаил Георгиевич восхитил Стеллу, заявив, что и у него носки рваные: что поделаешь? — дефицит! Но разуваться не стал. Врал, видно. Однако все развеселились.
Режиссер объяснил задачу: все делают руками движения, будто летят, и всячески изображают балдеж. Сначала снимают всех. Потом каждая группа будет «улетать» отдельно от остальных. Затем все возвращаются четко на свои места, выставляют на прежние следы туфли, обуваются и «летят» дальше.
И съемка началась. Сначала казалось, что все не так уж и сложно, но через три часа «полетов» у Стеллы уже кружилась голова и невыносимо болели уставшие руки.
Около девяти объявили перерыв. Почти все разошлись, и только групповка осталась — была ли это блажь Светланы Ивановны или и вправду так положено, Стелла не знала, да и не задумывалась — слишком устала. Примостившись в кресле режиссера, как была без туфель, девушка принялась высматривать Ирину, которая, освободившись одна из первых, долго не уходила, будто не хотела оставлять свою протеже без моральной поддержки. За это Стелла была ей жутко благодарна, но вот теперь она куда-то исчезла…
На подлокотник кресла кто-то грузно опустился, запахло кофе и хорошим коньяком, и Стелла вздрогнула, сообразив, что заняла место режиссера. Собираясь встать и извиниться, она подняла глаза… Рядом с ней сидел знаменитый Огульников и с любопытством ее разглядывал.
Ей вдруг страшно захотелось есть, и она неожиданно для себя разозлилась.
— Какие мы симпатичные, — промурлыкал герой-любовник. — Ей-богу, девушка, мне ваше лицо знакомо… Интересно откуда?
Стелла и сама не поняла, как это случилось. Будто сумасшедший бесенок, которому взбрело на ум пошутить, вселился в нее и спровоцировал на откровенное хулиганство.
Она томно взглянула на Огульникова, хлопнула длинными ресницами и, нарочито имитируя деревенский выговор, выдала:
— Ой, да ладно! Меня тута все знают! А вот ваше-то лицо… откудова мне знакомо? Ума не приложу!
Огульникова будто окатили холодной водой, он вскочил, прошипел что-то сквозь зубы и гордо удалился. По рядам актеров пробежал приглушенный смешок.
Стелла сама испугалась своего нахальства и сидела замерев, точно не решаясь встать.
Возвратились осветители, пришли Эля с Аней, а Стелла все сидела.
Вдруг к ней подошел оператор — тот самый высокий худощавый мужчина в очках, с которым так долго говорил режиссер, и протянул ей руку:
— Меня зовут Егор.
— Стелла…
— Очень приятно. — Не добавив больше ни слова, он ушел к своей камере, а из темноты коридора вынырнула Ирина с чашкой и парой печеньиц в руке:
