Олег Рой - Банкротство мнимых ценностей
– Ты мне оставишь свой адрес? – спросил Женя.
– Зачем? – Она пожала плечами, но, не дав ответить, тут же достала из кармана листок и всучила Жене. Ясно – заранее заготовила. А потом, не прощаясь, повернулась и вышла со двора. И он подумал, глядя ей в спину, что вряд ли они когда-нибудь напишут друг другу хоть пару строк.
Вышло, впрочем, иначе. Уже в сентябре Женя, сам не зная почему, написал Тане длинное письмо. О школе, о друзьях, о секции борьбы, в которую записался, о фильме, который видел в кинотеатре. Но ни слова о Ване.
Таня не ответила. Он разозлился, написал еще и еще, но ответа так и не получил. И тогда Лохнесс решил, что больше писать не будет, но, когда вырастет, обязательно найдет Таню, приедет к ней и, глядя в глаза, спросит, почему же она не отвечала на его письма. Разумеется, ничего подобного не произошло.
А в то утро они с мамой взяли свои чемоданы и отправились на пристань, чтобы уехать и никогда больше не возвращаться в эту деревню.
Когда они садились в «Ракету», то встретились с соседкой Тани, высокой старухой в ярко-зеленом платке. Она внимательно посмотрела на Женю, пожевала губами и отвернулась.
«Она тоже, конечно, все знает. Она, может, хотела бы плюнуть мне в лицо, но стесняется мамы», – почему-то решил он. Воздуха вдруг стало не хватать, и он не пошел в салон, а бросился на корму, схватился за поручень и стоял там до самого отплытия. К его удивлению, мама за ним не пошла.
Наконец судно отчалило. Лохнесс не двинулся с места, все стоял и смотрел вниз на бурлящие водные дорожки, оставляемые водометами на глади реки. В голове не было никаких мыслей.
Вдруг кто-то тронул его за плечо. Он вздрогнул и нехотя обернулся. Рядом стояла мама. На лице ее отразилась многодневная усталость, она как будто постарела лет на пять, сеточка морщин поселилась рядом с еще молодыми глазами. Она слабо улыбнулась, взяла Женю за плечо и обняла.
– Нам обоим лучше забыть. И жить дальше, – сказала она.
– Я не смогу, – хмуро ответил Женя, вырываясь из объятий.
– Сможешь. Время пройдет, и сможешь. Ты ведь ни в чем не виноват, запомни это, что бы ни твердил хоть весь остальной мир. Я знаю. Ты любил его.
Лохнесс ничего не ответил. Она нагнулась к нему и прошептала:
– Он научил тебя ценить жизнь еще сильнее. Запомни это навсегда. И проживи ее так, чтобы не было стыдно, проживи за двоих, если сможешь.
Он поднял заплаканное лицо и ответил:
– Я постараюсь.
После этого мама отвезла его на дачу к подруге, и через некоторое время воспоминания о том, что случилось в Сташкове… нет, не исчезли, но поблекли, стали менее болезненными и яркими.
А осенью он пошел в школу и окунулся в новые проблемы.
* * *Потом, взрослея, он часто думал: а вот этого Ванька никогда не увидит, а вот здесь никогда не побывает. При этом ему всегда становилось грустно. И еще огромное потрясение Женя испытал, когда прочитал «Жизнь Клима Самгина». Его поразило, как похожа пережитая им драма на описанную Горьким сцену гибели Бориса. «Да был ли мальчик-то, может, мальчика-то и не было?..»[1]
Сейчас, ночью, сидя на заваленной снегом скамейке, он, еще молодой, но абсолютно сломленный человек, понял вдруг, что мальчик не только был, но и оказался счастливее его. Ваня навсегда остался в беззаботном детстве, где дружба до гроба, радость на всех, веселье до колик. Эта мысль поразила до глубины души.
«Зачем жить? – думал Крутилин. – Чтобы зарабатывать, тратить, разочаровываться в друзьях, в любимых? А потом умереть? И зачем все это и кому это надо? Как невыносимо на душе… И с этим теперь жить?..» Мысли становились тяжелыми. Надо было что-то делать, и решение созрело.
Он поднялся и тяжелой неровной походкой направился к дороге. «Только бы повезло, только бы повезло», – приговаривал он про себя.
Машин на бульваре в это время было уже не слишком много, сбавлять ход при виде голосующего Лохнесса они не спешили. А те водители, которые все же останавливались, услышав, куда ехать, отрицательно качали головами и жали на газ. Даже «гости столицы» с Кавказа или Средней Азии, обычно готовые везти куда угодно, лишь бы хорошо заплатили и показали дорогу.
Когда рядом тормознул старый «Додж» с кузовом «универсал», Евгений уже успел порядком замерзнуть. Водитель, бородатый мужчина лет пятидесяти с зажатой в зубах сигарой, сначала просто удивился:
– Куда?! Ночь на улице, какое за город!
Но Крутилин вцепился в него мертвой хваткой:
– Я тебе заплачу. Много. Очень много, – он стал вытаскивать из бумажника деньги.
Водитель посмотрел на него, на деньги, снова на него.
– Ладно, черт с тобой, садись.
– Мы туда за час доедем, я ручаюсь, – Крутилин не верил своей удаче. – Я тебя не обижу. Бумажник весь твой.
– За час не доедем, а за полтора доберемся, – пробасил бородатый. – Я те места знаю. Только, чур, деньги вперед. Бумажник, так и быть, себе оставь, а деньги я возьму.
Крутилин вынул все имеющиеся купюры:
– Держи.
Бородатый дал по газам.
Теплое нутро автомобиля обволокло Лохнесса, и он, привалившись виском к двери, мерно покачивался ей в такт.
– Музыку включить? – спросил бородатый.
Евгений не ответил.
* * *В начале августа 1995 года Лохнесс с двумя приятелями махнул отдыхать в Крым. Ему было двадцать четыре года, он уже владел своим бизнесом, заработал первые в жизни «солидные» деньги и жаждал развлечений и приключений.
В тот день они поднялись на одну из красивейших крымских гор – Ай-Петри. Полюбовались открывавшимися сверху видами и, объевшись тяжелой восточной еды в ресторане на вершине, довольные и усталые, решили, что пора идти обратно. Шагали весело, спускаться по петляющей дороге, с поворотами на сто восемьдесят градусов, прозванными в народе «тещины языки», было куда проще, чем взбираться.
Они дошли до знаменитой Серебряной беседки и остановились, чтобы сфотографироваться на ее фоне. Внезапно послышался шум мотора, и из-за поворота показалась машина. Она остановилась недалеко от ребят, прямо напротив крутого обрыва. Из автомобиля опрометью выскочила девушка в белом платье и скрылась за соседними кустами. Очевидно, ей стало плохо за время путешествия, резкие изгибы дороги и перепады давления часто играли такие злые шутки с непривычными туристами.
Сам не зная почему, Женя обратил внимание на машину. За рулем зеленых «Жигулей», крепко в него вцепившись, сидела еще одна девушка, бледная, с каким-то отстраненным и пустым взглядом. Взгляд этот Лохнессу не понравился. «Наркоманка, что ли?» – подумал он и поспешил отвернуться.
В это время из-за кустов показалась первая девушка, и парни наперебой принялись заигрывать с ней: она оказалась очень симпатичной и к тому же здорово была смущена произошедшей с ней неприятностью.
Женя не отставал от приятелей и уже забыл про вторую девушку, сидевшую в машине, когда услышал звук, из-за которого весь покрылся мурашками. Это был шорох шин по гравию. Он медленно обернулся и увидел, как автомобиль, набирая ход, приблизился к краю обрыва… Бампер мелькнул в воздухе, и через мгновение где-то внизу раздался жуткий грохот и скрежет, а следом за ним – звук взрыва. Ребята ошеломленно застыли на месте, потом бросились к краю пропасти и увидели полыхавшую огнем груду железа.
Это происшествие всколыхнуло обычно беззаботных курортников и породило много слухов, еще долго будораживших Южный берег Крыма. Говорили, что тормоза были неисправными, что у водительницы случился сердечный приступ, даже высказывалось предположение, что она просто заснула за рулем.
Но, пожалуй, только Женя знал, что это не так. Еще долго он вспоминал пустой взгляд той девушки. Теперь он был уверен, что девушка не наркоманка, она находилась в полном сознании, когда машина начала скатываться с горы. Она нарочно так сидела и ничего не предпринимала, не нажимала на тормоз, не звала на помощь, просто позволила событиям произойти так, как они произошли. Получается, они с друзьями были невольными свидетелями настоящего самоубийства. Ее подруга тогда плакала, билась в истерике и утверждала, что не знает, почему так произошло, что ничего не предвещало беды, но Женя ей не поверил, он ведь видел те отчаявшиеся глаза. Такие глаза бывают на перепутье. На полпути между жизнью и смертью.
* * *Сейчас, в снежную рождественскую ночь, Лохнесс вспомнил ту девушку в Крыму и понял, что принял единственно правильное решение в своей жизни, которое по-настоящему что-то изменит. Сколько он пытался до этого? Сколько играл с фортуной, боролся, падал, снова вставал, но пришел момент, когда надо признать: у него не получилось. Признать и сделать выводы.
Жить ему больше незачем. То, что было дорого, он потерял в одночасье. Мамы уже нет, стыдно ни перед кем не будет. Кто у него еще остался из близких? Никого. Со своим отцом он незнаком вообще, тот горевать не станет, даже если и узнает. Что уж тут говорить… А про жен, теперь уже бывших, и думать не хочется.
