Анна Малышева - Дом у последнего фонаря
Олег отрывисто рассмеялся, положил наконец молитвенник на столик и снова наполнил бокалы коньяком.
– У меня где-то тут была плитка шоколада, – встрепенулся он, увидев, что Александра даже не поднесла бокала к губам. – Сейчас найду… Больше ничего, увы…
– Не хлопочи, я все равно больше пить не буду, – остановила его женщина.
– Ну а я выпью. До чего расстроил этот старый бес!
Из дальнейшего рассказа Александра узнала, как берлинский приятель Буханкова принялся хвастаться перед Олегом коллекциями, от одного беглого взгляда на которые у того потемнело в глазах.
– Это была несусветная ерунда. Большей частью подделки или вещи куда менее ценные и старинные, чем думал этот горе-коллекционер. Бедняга Клаус считал себя обладателем эскизов Кранаха, вышивок эпохи Карла IV, частей коронационных доспехов императора Максимилиана II… Надо признаться, подделки могли ввести в заблуждение любого дилетанта, а на другое звание Клаус никогда и не претендовал. Он сиял от счастья, когда я осматривал эти «сокровища», требовал угадать, сколько он за них заплатил, просил оценить коллекцию – по самым скромным меркам… Словом, я оказался в глупейшей ситуации.
Олег признался, что боролся с желанием выложить приятелю всю жестокую правду, поведав ему, как «удачно» тот вложил немалые деньги, внезапно полученные в качестве наследства. И в то же время ему не хотелось становиться «черным вестником».
– В моей жизни уже случалось такое. Хорошая знакомая была фанаткой одного британского актера, человека очень пожилого. И вот я из иностранной газеты узнал, что он умер. В русской прессе нигде об этом не говорилось, у нас он почти неизвестен. Я привез ей эту газету… И больше она никогда мне не звонила и на мои звонки не отвечала. А ведь мне показалось тогда, что она даже не особо огорчилась, увидев некролог! Вы, женщины, вообще загадочные существа!
– Какая глубокая мысль! – усмехнулась Александра. – Главное, свежая!
– Но верная! – парировал Олег. – Значит, стоял я среди этого мусорного развала и думал, как бы исхитриться – не рубить сплеча, не доводить друга до сердечного приступа и одновременно убедить его бросить затею разбогатеть на антиквариате. Сперва чесался язык открыть ему глаза… А потом я подумал – что толку? Деньги он уже все равно истратил, прихлебатели разом отстали, как только банковский счет опустел. Пусть живет среди «сокровищ» и радуется им потихоньку.
Олег милосердно утаил истину и выразил сдержанное одобрение всем сделанным покупкам. Клаус был немного обижен суховатой похвалой, но наверняка решил, что русский друг ему просто позавидовал. А Олег тем временем рассматривал альбомы с гравюрами – роскошно переплетенные в кожу и бархат образцы салонного декора конца девятнадцатого столетия. Такие альбомы некогда лежали во всех гостиных, служа развлечением для гостей, не знавших, как убить скучный вечер, и подтверждая высокий социальный статус хозяев дома. Новый владелец искренне считал их раритетом.
– Если бы этот бедный осел дал себе труд зайти в любой букинистический магазин, каких в его районе десятки, он бы купил такой альбом за восемьдесят евро штука, и ему были бы еще благодарны, потому что качество гравюр в изданиях такого рода невысокое. Рыночный товар. И вот я листал проклятые альбомы, раздумывая о тщете всего земного, и вдруг обнаружил среди макулатурных завалов книжицу карманного формата – вот эту самую, сударыня! – И Олег любовно взглянул на молитвенник. – Я взял томик, начал его осматривать… Это было как глоток свежей воды, после того как поневоле напьешься из грязной лужи. Я сразу увидел, что передо мной подлинник. Не просто молитвенник середины шестнадцатого века, а книга говорящая, знаковая. Сам год его появления на свет чего стоит! Саша, разве тебе он ничего не говорит?
– Тысяча пятьсот пятьдесят третий? – Александра с неуверенной улыбкой качнула головой. – Но… разве тут есть некое особое значение?
– Католический молитвенник, переписанный для некоей знатной английской дамы в самый разгар Реформации… – внушительным тоном пояснял Олег. – В год, когда скончался Эдуард VI и на трон попыталась воссесть леди Джейн Грей, правившая Англией всего несколько дней… Год, когда воцарилась законная наследница престола, дочь Генриха VIII и Екатерины Арагонской Мария Тюдор. Англия, вышедшая было из-под власти папы, при ней вновь становится католической. В самом мрачном и кровавом испанском стиле. Вновь открываются закрытые Генрихом монастыри. В монастырских библиотеках усаживаются за работу переписчики священных книг и молитвенников. Рядом с ними сидят иллюстраторы – безвестные, кропотливые труженики, зачастую большие художники.
Олег умолк. Александра не прерывала установившегося молчания. С заблестевшими глазами она взяла молитвенник, который столько раз держала в руках, листала, рассматривала, не давая себе труда как следует задуматься о его происхождении.
– Я почему-то считала его французским, – почти шепотом вымолвила женщина, медленно перелистывая страницы.
– Почему бы тогда не итальянским? – не скрывая иронии, подхватил Олег. – Признаться, я бы скорее отдал голос за Италию. Переплет совершенно в римском духе – красный бархат, золото, жемчужная сетка. Вещица для сумочки знатной куртизанки, любовницы епископа или кардинала. Но я тут же обратил внимание на иллюстрации. Прежде всего, на первую.
– Это и есть Дорсетширское аббатство? – Александра открыла нужную страницу. Четверть листа занимала заглавная буква, причудливо выписанная на фоне старинного замка еще романской постройки. Во всяком случае, Александра принимала это здание за замок.
– Ну, это я понял не сразу, – признался Олег. – Зато подлинность молитвенника была для меня несомненной.
Со слов Буханкова, Клаус, увидев заинтересованность друга, сделал широкий жест и предложил книгу в дар. Олег уверял, что долго отказывался, ведь одна эта вещь могла стоить намного больше, чем все прочие приобретения. Александра, согласно кивавшая в такт рассказу, со своей стороны была уверена, что Олег молитвенник выпросил или выкупил. Так или иначе, книга оказалась у него. По приезде в Москву новый владелец принялся более пристально исследовать трофей.
– Меня сразу заинтересовало то, что на титульном листе нет обычной для таких книг формальной надписи: «Сей молитвенник, принадлежащий благородной леди (или даме, далее титул), переписан в лето от Рождества Христова (далее год) смиренным братом (имя монаха) в аббатстве (или монастыре, далее название). А здесь ничего, ровным счетом. Только год. Это указывало на определенную степень конспирации.
Олегу сразу пришла на ум Реформация. Монах-переписчик явно работал не легально, в монастыре, а подпольно, в доме своего высокого покровителя. Буханков тщательно исследовал молитвенник и предположил, что старинное крепостное здание, изображенное в начале первого раздела, и есть аббатство, из которого происходил монах. Но тут же он обратил внимание на то, что такая же заставка имеется и в начале последнего раздела. Ошибка немыслимая для времен, когда книга являлась предметом культа, объектом долгих кропотливых трудов!
– Я предположил, что книгу переписывали и иллюстрировали частями, в разных местах, и один художник не ведал, что делал другой. После разрозненные части свели воедино и переплели. К тому моменту я уже не сомневался, что имею дело с раритетом английского происхождения. В 1553 году, вплоть до августа, в стране господствовала протестантская реакция. Монастыри были закрыты, церковное имущество и земли конфискованы. Хотя епископат, догмы и обряды формально оставались неприкосновенными, значения это уже не имело. Монахи превратились в бродячую братию, голодную, озлобленную и опасную. Именно в эти черные для католической церкви времена и был создан молитвенник. Уж точно до воцарения Кровавой Марии. Налицо строжайшая конспирация…
– А для кого он был переписан, Олег? – решилась спросить Александра. – Ты пытался узнать?
– Собственно, точно узнать это невозможно. – Буханков взял у нее молитвенник. – Зацепок никаких. Мне удалось лишь опознать аббатство… Пришлось долго рыться в архивах и сличать снимки, прежде чем я нашел гравюру, где это здание было изображено в том же ракурсе. Это оказалось аббатство графства Дорсетшир.
Аббатство, как выяснил Олег, в самом деле было закрыто и разорено в годы торжества Реформации. Монахи разбежались, и лишь в год свадьбы Марии Тюдор стали возвращаться на место. Гонения католиков в графстве усугублялись тем, что карательные операции лично курировал сэр Генри Грей, четвертый маркиз Дорсет, отец леди Джейн Грей, едва не узурпировавшей английский престол во главе протестантской партии.
– Далее мои поиски были обречены на провал, – продолжал Олег, явно наслаждаясь вниманием слушательницы. – Я мог сколько угодно листать «Книгу пэров» – толку-то? Ясно одно, некий представитель католической знати Дорсетшира в этот смутный год отдавал замуж дочь. Молитвенник походил на свадебный. Но список имен невест мог оказаться как огромным, так и неточным. Семьи в ту эпоху были, как правило, большие, а учет церковных браков в пору Реформации велся не слишком строгий. Достаточно вспомнить, что многие церкви были попросту сожжены вместе со всеми церковными книгами.
