Ольга Лаврова - Расскажи, расскажи, бродяга
Ольга Лаврова - Расскажи, расскажи, бродяга краткое содержание
Лаврова Ольга & Лавров Александр
Расскажи, расскажи, бродяга
Ольга Лаврова
Александр Лавров
Расскажи, расскажи, бродяга
Постановление о продлении срока следствия было составлено загодя, и утром Знаменский направился к начальнику отдела Скопину. Туда же тянулись по одному и другие - был день визирования отсрочек. Пружинистой походкой джигита прорысил Леонидзе; вероятно, заканителил что-нибудь по лени, обычно он укладывался в отведенный месяц.
Скопин держал наготове ручку и уже занес ее над местом, где полагалось расписаться, но поднял львиную голову с крупными красивыми чертами.
- Зачем тебе? - спросил недоуменно.
Знаменский пожал плечами, словно извиняясь.
Как передать те смутные впечатления, даже еще не впечатления, а неразборчивые сигналы, воспринимаемые за порогом слышимости и видимости. Они ощущались, может быть, кожей, может быть, сетчаткой... или вызывали непривычный привкус во рту. Объяснению это не поддавалось. Скопин положил ручку.
- Дай-ка, - потянулся он к папке с делом. Изучить ее содержимое можно было за три-четыре минуты. Скопину хватило одной.
- Ну и что? - он закурил и жестом предложил стул.
Знаменский сел. Но решительно нечем было удовлетворить любопытство начальника отдела. Стандартный с виду бродяга, стандартные допросы, стандартная бумажная карусель проверок.
- Вадим Александрович, он уже менял показания... - произнес Знаменский; вяло произнес, потому что не был увлечен делом, рад бы закруглить его, да отчего-то не получалось.
Скопин щелчком стряхнул пепел, не дождался продолжения и поставил росчерк.
В проходной Бутырки Томин сказал:
- Насчет Ленинграда я сам прозондирую.
- Сделай одолжение.
Знаменский заполнял бланки вызова арестованных, Томин отошел поболтать с дежурной.
- Тишина у вас - в ушах звенит.
- Так ведь тюрьма... Кого будете вызывать?
- Ковальского.
Дежурная покопалась в картотеке:
- Двадцать седьмая камера.
- Ниночка, найди там еще Петрова! - попросил от стола Знаменский.
- Тоже в двадцать седьмой, - откликнулась она и добавила простодушно: Двадцать седьмая сегодня в бане была.
- Слышь, Паша, оба чистенькие!
- Рад за них.
- А что у тебя за Петров?
- Бомж и зэ.
- Что-о? - поразился Томин.
- Гражданин без определенного места жительства и занятий.
- Что такое бомж, я как-нибудь понимаю. А вот как тебе сунули такую мелкоту? Больше некому возиться?
- Данилыч возился. Теперь его дела роздали другим.
- А-а...
- Что с Данилычем? - встревожилась Ниночка.
- Помяли его старые знакомые. В госпитале лежит.
- А-ах! - жалобно протянула девушка.
- Ничего, он крепкий, - успокоил Томин, но для перестраховки постучал по деревянному прилавочку перед ее окошком.
Знаменский сдал бланки и получил ключ.
- Тридцать девятый кабинет, - сказала Ниночка, дрогнув ему навстречу ресницами.
Знаменский благодарно улыбнулся: тридцать девятый в отличие от остальных относительно просторен и светел.
Автоматическая железная дверь с лязгом отъехала вбок, и их приняло старинное каменное узилище, все недра которого круглосуточно и неистребимо пахли пареной капустой.
Ковальский был мошенник - обаятельная бесшабашная личность лет тридцати семи. Допрос его длился не более получаса. С Ковальским работалось легко и споро, если только не пытаться его брать на пушку. Ему грозило два года (и какой уже раз!), что не лишало его юмора и оптимизма.
- Весьма содержательно, - оценил он протокол. - А ленинградские проказы не мои, верьте слову. Ковальский производит тонкие операции по удалению лишних денег. - Подозрения Томина задели его, так как касались довольно грубого вымогательства.
"Протокол с моих слов записан верно, замечаний и дополнений нет". Изящная кружевная строка и в конце фамилия в завитушках.
- Это я освоил, - хмыкнул он. - Вообще, я все схватываю на лету, - сделал стремительный жест, будто поймал что-то в воздухе и сунул в карман. - Это мой главный недостаток. Верно, Пал Палыч?
- Верно, Ковальский, верно. В следующий раз мы поговорим о гайке. Гаечку продали иностранному туристу, не припоминаете? Турист поверил, что гайка платиновая и покрыта медью для маскировки, представляешь, Саша?
Ковальский протестующе вскинулся:
- Помилуйте, Пал Палыч!.. Александр Николаич!..
В томинских глазах запрыгали смешинки.
- И доказательства имеете? - огорчился Ковальский.
- Имеем, - кивнул Знаменский.
- Где только выкапываете?!
- Здоровая была гайка? - поинтересовался Томин.
Ковальский отмерил полмизинца, обозначив диаметр.
- Ловко!
- А! - отмахнулся он. - Я вот где-то вычитал: в человеческом мозгу четырнадцать миллионов клеток. Если б каждая клетка придумала чего-нибудь хоть на копейку - это ж капиталище!
Знаменский уже намеревался вызвать конвой, когда Ковальский заерзал на привинченной к полу табуретке:
- Пал Палыч, можно с просьбой обратиться? Похлопочите, ради бога, пусть мне разрешат в самодеятельности участвовать! Разве в камере акустика? - Он взял ноту, чтобы показать, как плохо в маленьком помещении звучит голос. - А репертуар? Ребята требуют: давай-давай блатные песни. Разлагаюсь на глазах.
- Хорошо, попробую.
Голос у Ковальского действительно был, и слух был.
Заглянул конвоир.
- Уведите. И сразу давайте второго.
- До свидания, Александр Николаевич, до свидания, Пал Палыч!
- До скорого, Ковальский.
Томин встал, потянулся.
- Подождешь меня? - не без тайной надежды на чутье друга спросил Знаменский.
- Ну, если недолго...
Однако Томина бродяга оставил безучастным. Равнодушный и вялый, умостился он на табуретке, не сочтя нужным здороваться. Говорит монотонно, как жвачку жует:
- Работал, пробовал. Лет пять назад работал. В леспромхозе. Не то "Лукьяновский", не то "Демьяновский". Архангельская область. Там и паспорт бросил, в леспромхозе.
Это называется: мне врать - вам записывать. Томин слушал, отвлекался, снова слушал. Чего Паша добивается? Весь нацеленный, ищущий. Чего тут искать? Ветер странствий выдул из мужика человеческую начинку, иссушил и оборвал корешки. Пустую оболочку занесло в тридцать девятый кабинет, дальше понесет в колонию, выдует на свободу и поволочет куда придется, изредка забывая в затишке в темном углу. Единственная для Паши задача - поскорей сбыть с плеч наследство Данилыча. Чего рассусоливать!
- Есть родные, близкие?
- Да вы уже спрашивали. Никого. Вырос в детдоме.
- Номер детдома? Где находится? Не вспомнили?
- Нет. Забыл, гражданин начальник
- Ну-с, беседа принимает затяжной характер, - поднялся Томин. - Разреши откланяться.
"Срочно. Арестантское. Начальнику следственного отдела Управления внутренних дел Архангельского облисполкома. Прошу проверить показания арестованного Петрова Ивана Васильевича, который утверждает, что работал в Архангельской области в леспромхозе с названием, сходным с "Демьяновский" или "Лукьяновский". Там же прошу предъявить фотографию Петрова для опознания. Выписка из протокола допроса Петрова прилагается".
"Срочно. Арестантское. Начальнику следственного отдела Управления внутренних дел Костромской области. Прошу в порядке отдельного требования дать задание о проверке в архиве областного загса данных о регистрации рождения арестованного нами Петрова Ивана Васильевича, который показал..."
Куча этих запросов разойдется по адресам, и дальше - жди ответов. Ничего иного предпринять пока нельзя.
При следующей встрече бродяга был менее флегматичен, даже изображал доброжелательство.
- Получили ответы, гражданин следователь?
- Получил. Интересует вас, что в них написано?
- Интересует - не интересует, все равно скажете, верно?
- Скажу. Вот справка, что в деревне Чоботы Костромской области никогда не жили Петровы. Эта - о том, что, по данным загса, по области родилось в указанном вами году трое Иванов Петровых. Один из них умер, а нынешнее местожительство двух других известно милиции. Из Архангельска сообщают, что нет у них леспромхоза с названием типа "Лукьяновский, Демьяновский". И все в том же духе.
Бродяга не удивился.
- Записываю в протокол вопрос, - Знаменский писал и произносил вслух: "Вам предъявляются документы, из которых явствует, что вы давали ложные показания о своей личности. Ответьте, кем вы являетесь и по каким причинам ведете паразитический образ жизни, а также с какой целью вводили следствие в заблуждение?"
Допрашиваемый выдержал паузу, вздохнул напоказ.
- Да, придется рассказывать... Федотов я, Петр Васильевич. Родился в 1923 году в поселке Первомайский Курской области. Мать, как я говорил, Варвара Дмитриевна, отец - Василий Васильевич. С отцом я не ладил сильно. Один раз ушел из дому с бригадой плотников по деревням, понравилось, решил не возвращаться. Молодой был. Начал пить, от товарищей отбился, документы где-то потерял, а может, сперли. Сам не заметил, как совсем стал доходягой.
