Алан Уильямс - Дневники Берии
Обзор книги Алан Уильямс - Дневники Берии
Алан Уильямс
Дневники Берии
Берия Лаврентий Павлович (СССР): шеф секретной полиции (ОГПУ, НКВД); родился в Мерхеули, Грузия, 29 марта 1899 г.; казнен в Москве в 1953 г.; жена Нина, сын Сергей; учился в Бакинском механико-строительном техучилище, имеет диплом инженера и архитектора; в партию большевиков вступил в 1917 г.; с 1921 г. работал в ЧК (Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией, саботажем); в 1931 г. избран первым секретарем Грузинской и Закавказской Коммунистической партии; в 1938 г. назначен народным комиссаром внутренних дел; в 1941 г. во время Великой Отечественной войны организовывал массовые депортации населения из освобожденных районов, был инициатором создания трудовых лагерей, разведки, военной контрразведки (СМЕРШ), основателем Еврейского антифашистского комитета; в 1945 г. назначен ответственным с неограниченными полномочиями за проект создания советской атомной бомбы; в 1947–53 гг. возглавлял работу службы безопасности и борьбы с контрреволюцией в освобожденных «братских» странах Восточной Европы; официально казнен после закрытого суда в декабре 1953 г.; по неофициальным данным застрелен в Кремле после заседания Политбюро 10 июля 1953 г.: местонахождение могилы неизвестно.
Отдых: теннис, волейбол, быстроходный катер.
Адреса: Москва, Малая Никитская; Московская область, бывшее поместье графа Орлова; дачи в Гагре и Сочи на Черном море.
Часть первая
Если бы я знал, чем это обернется,
я бы никогда этого не сделал.
Клиффорд ИрвингЗапись первая
Гагра, июнь 1949 г.
Проснулся с восходом солнца, с ощущением бодрости в теле и сильного плотского желания. Черное море, как обычно, чудесно влияло на мой организм. (Даже после вчерашней выпивки голова была совершенно ясной). А профессор являет собой жалкое зрелище. Он появился за завтраком опухший, с серым, как у покойника лицом. Сказал, что у него раскалывается голова, я объяснил ему причину: «Бесо, друг, твое недомогание от твоего буржуазного сознания! Ты мог бы сесть лет на двадцать за некоторые из твоих вчерашних речей». Я думал, что у него случится сердечный приступ — он едва ли помнил половину того, что говорил накануне ночью. У него была слабость к слезливой романтической литературе XIX века, но я, по крайней мере, уважаю его за честность. Мне он нравился. Было бы жаль быть причиной его смерти сегодня — мои слова чуть не окончились трагически, но сейчас вспоминаю это и не могу удержаться от смеха. (Вот уж никто не сможет меня упрекнуть в том, что у меня отсутствует юмор висельника!)
Разговор с профессором произошел уже после того, как я просмотрел телеграммы. Этот червяк Жаркович, завалил меня телеграммами о проекте Бородино. Весь отпуск испортил. Послал бы его подальше — он хуже надоедливой жены!
Потом пришел Надорайя и сообщил, что катер готов. Прибыл ночью поездом, прямо с верфи в Ростоке, где его построили наши немецкие товарищи, полагая, что создают тип скоростных патрульных судов для слежки за турками. Я подмигнул профессору, который был на террасе со мной, когда прибыл Надорайя. И предупредил его о необходимости держать в тайне от наших голодающих немецких товарищей то, что их превосходная работа оказалась всего лишь игрушкой для меня. Я подумал, что ему нравится это откровение, но бедняге стало еще больше не по себе. Уж не смущает ли его мое общество! Надо быть к нему подобрее, решил я, и пригласил его на пробное путешествие на катере, добавив, что девяносто узлов в час в миг излечат его от головной боли.
Судно стояло у причала под охраной моих грузин. Незнакомый мне человек переводил инструкцию капитану. Это был немецкий механик. При моем появлении он вскочил, взял под козырек и застыл как вкопанный. Я расхохотался и спросил, как ему нравится моя игрушка. Ведь правда хороша штучка, прямо для западного плейбоя с девочками? (Я понял, что этот немецкий болван понял, о чем речь, он покраснел и затрясся).
Я подмигнул Надорайя: «Вот это нам и нужно, полковник, — две-три хорошеньких девочки! Рыжеволосых, нетронутых, из Сванетии!» Надорайя и грузины рассмеялись вместе со мной, а немец совершенно онемел и стоял, разинув рот.
Потом Рафик (он смыслил в технике) показал мне судно. Должен сказать, эти немцы знают дело. Катер был что надо! Стройный, красивый, как птица, весь белый, с черным носом вроде зловещего клюва, будто готовый ринуться в атаку. Корпус из нового легкого, прочного сплава, который американцы изобрели для самолетов, мощный мотор, штурвалы из нержавеющей стали, забранной в черные резиновые покрытия, интерьер из полированного ореха, новейшее оборудование, радиокомпас, глубиномер и даже радар.
Я, видимо, не мог скрыть восторга, так как атмосфера стала менее напряженной и даже механик улыбнулся, когда я сказал, что не зря мы оставили в живых немного немцев в 1945 году.
Надорайя поднялся на борт, и вдвоем с механиком мы прогнали катер пару раз недалеко от берега. Катер был послушен, как прирученное животное, но меня раздражал немец. Он все время наблюдал за мной и будто ждал, что я сделаю что-то не так.
Когда мы причалили, я велел Рафику принести подушки, разложить на корме, и подать туда четыре бутылки охлажденного вина. Пригласил профессора, и мы отплыли.
Вода была спокойная, как натянутое полотно простиралась она до горизонта, и мы успешно сделали пяти-шестикилометровый заплыв. Берег проносился мимо, словно мы ехали на предельной скорости на машине. Я знал, что за нами как всегда наблюдают в телескопы охранники, и несколько скоростных лодок стоят наготове на небольшом расстоянии друг от друга на случай неожиданного осложнения.
Мы заплыли на шесть километров и почти потеряли из виду Гагру, когда наткнулись на лодку с яликом на буксире. Я принял это за патруль, но вдруг увидел девушку, плывущую рядом с яликом, двое мужчин помогали ей забраться в лодку. Я притормозил, схватил бинокль и направил на нее. Вот это да! Ну прямо богиня, вся золотисто-коричневая в ослепительно белом купальнике. Профессор сообщил мне, что это известная советская чемпионка по плаванию.
Я уже планировал атаку, но она, балансируя, взобралась на край ялика и грациозно нырнула в море. Я наблюдал, как она уверенно и быстро уплывала от лодки и ялика. Я направил катер за нею, держась в отдалении, чтобы не привлечь внимания. Единственным препятствием был Бесо. Какого черта я его пригласил!
Я сбавил скорость, велел ему открыть бутылку вина. Девушка была метрах в шести от ялика. Я дал ему глотнуть как следует и отослал его посмотреть, в порядке ли гребной винт. На мне были только плавки, а на нем костюм и туфли, и, когда он сильно перегнулся через борт, я дал ему пинка под зад. Он и пикнуть не успел, а когда всплыл на поверхность, то хватал ртом воздух как громадная рыба. «Помоги, Лаврентий, я почти не умею плавать!» — закричал он.
Я рассмеялся и швырнул ему спасательный круг. «Не утонешь!» — прокричал я ему и поспешил к штурвалу. Лодка с яликом уплыли вперед, и если профессора не увидят с лодки, то рано или поздно кто-нибудь из патрульной службы заметит его и пришлет за ним лодку. Старому дурню купание в Черном море не повредит!
Я запустил мотор на полную мощность и устремился за девушкой.
Признаюсь, я гордился своим умением управлять катером, когда, сделав вираж, я поднял громадную волну у самой ее головы и близко подплыл к ней. Она посмотрела на меня с испугом, почти с ужасом, и я было подумал, что она узнала меня. «Не бойся!» — сказал я и, ухватив ее, подтянул на борт.
Тело у нее было роскошное, чем я представлял: тело настоящей спортсменки, с длинными тренированными ногами, тонкой талией и плоским животом без намека на полноту, с большими, как спелые дыни, грудями, выпирающими из-под купальника. Раз она была знаменитость и привыкла, вероятно, к хорошему обращению, я решил разыграть перед ней настоящего джентльмена. Вид катера, видимо, дал ей понять, что я шишка, но поскольку я был в плавках, без очков, формы и наград, вряд ли она узнала меня. Я назвал ей свое имя и сказал, что я морской офицер из Одессы, это произвело на нее впечатление и сняло напряжение. Я предложил ей вина, она не отказалась и очаровательно улыбнулась. Я достал махровый халат, накинул на нее, подлил ей еще вина и предложил сесть рядом на подушку. Она стянула с головы шапочку, и я увидел, что она просто красотка. Волосы — цвета спелой пшеницы. Не девушка, а мечта! Вспомнив, что за нами, вероятно, наблюдают в телескопы охранники, я подошел к штурвалу и направил катер в море.
Всякая девушка любит скорость. Я ей сказал, что мой катер самый быстрый в мире. Я видел, как загорелись от возбуждения ее глаза и понял, что дела идут как по маслу. Через три минуты мы потеряли из вида берег.
