Жорж Сименон - Мегрэ и Клошар
Обзор книги Жорж Сименон - Мегрэ и Клошар
Жорж Сименон
Мегрэ и Клошар
Глава первая
Инспектор Лапуэнт, вышагивавший рядом с Мегрэ на пути от набережной Орфевр до моста Мари[1], даже не заметил, что на какое-то мгновение его шеф приостановился. Длилось это всего несколько секунд, может, даже менее одной, но именно в этот миг комиссар ощутил себя помолодевшим, почувствовав себя, скажем, не старше своего спутника.
И причиной тому был сегодняшний дивный воздух — кристально-прозрачный, пахучий, вкусный. Точно такое же утро — да и было их в жизни немало! — он пережил ещё давно, будучи совсем молоденьким инспектором, когда едва назначенный служить в Уголовную полицию (парижане называли её тогда ещё «Сюртэ»[2]), он попал в Дорожно-патрульную службу и с утра до вечера утюжил улицы Парижа.
Сегодня на календаре было уже двадцать пятое марта, но только этим днем в Париж ворвалась настоящая весна, и разлившееся вокруг чудное сияние было тем примечательней, что ночью отшумела последняя гроза с далекими раскатами грома. И также впервые в этом сезоне Мегрэ не удосужился надеть так и оставшееся висеть в шкафу пальто, и сейчас шаловливый ветерок то и дело взбрыкивал полы его расстегнутого пиджака.
И это мимолетное видение прошлого побудило Мегрэ неосознанно перейти на свойственный ему в те давние годы шаг — ни медленный, но и не быстрый, не совсем тот, что отличает зеваку, всегда готового приостановиться, чтобы поглазеть на какое-нибудь мелкое уличное происшествие, но и не смахивающий на аллюр прохожего, устремленного к только ему ведомой цели.
Руки за спину, он остро поглядывал вокруг — направо, налево, вверх, фиксируя в памяти образы людей и предметов, на которые уже давно перестал обращать внимание.
Для столь короткого маршрута не было необходимости использовать одну из тех черных машин, что рядком выстроились во дворе здания Уголовной полиции, и они просто брели по набережным. Спугнули при этом голубей, вольготно чувствовавших себя на паперти перед Собором Парижской Богоматери, походя отметили и большой желтого цвета автобус с туристами, прибывшими из Кёльна.
По железному мостику они прошли на остров Сен-Луи, и в окне одного из домов комиссар углядел молоденькую горничную в форменном платье и белоснежном чепчике, казалось, сошедшую с подмосток какого-нибудь театра с Больших бульваров; чуть дальше подручный мясника в белом фартуке отпускал товар; из подъезда здания вынырнул почтальон.
Нынешним же утром дружно проклюнулись на деревьях почки, усеяв их нежно-зелеными крапинками.
— Вода в Сене все никак не спадет, — прорезался вдруг голос молчавшего до сего времени Лапуэнта.
Верно. Целый месяц нескончаемо дождило с редкими перерывами на несколько часов, и почти ежевечерне по телевидению показывали паводки на реках, города и деревни, на улицах которых бушевало половодье. Сену выжелтило мусором — всевозможными обломками, старыми ящиками, сорванными ветками деревьев.
Комиссар и инспектор неспешно проследовали по набережной Бурбонов до моста Мари, отметив, что вниз по течению к берегу была пришвартована сероватого окраса баржа с нарисованным на носу бело-красным треугольником значком фирмы «Компани Женераль». Именовалось судно «Ле Пуату», и подъемный кран, чье пыхтенье и скрежет смешивались с неясным городским гулом, разгружал заполненные песком трюмы.
Несколько выше моста, примерно метрах в пятидесяти от первой, причалила вторая самоходка.
Выглядела она почище, словно с утра её основательно надраили; на корме лениво трепыхался бельгийский флаг; у белого цвета каюты посапывал грудной ребенок, лежа в полотняной колыбели в виде гамака, а очень высокого роста, с тускло-светлыми волосами мужчина, стоявший на палубе, поглядывал в сторону набережной, словно чего-то ожидая.
На борту судна золочеными буквами высвечивалась надпись по-фламандски «Де Зварте Зваан»[3]. Ни Мегрэ, ни Лапуэнт, естественно, не имели понятия, что бы это могло значить.
Было десять часов без двух-трех минут. Полицейские уже добрались до набережной Селестэн и совсем было собрались спуститься по пандусу на нижний уровень, к воде, когда из подъехавшего туда же автомобиля вышли трое, громко хлопнув дверцами.
— Надо же! Прибыли одновременно.
Вторая группа также добиралась сюда из Дворца правосудия, только входившие в неё чиновники работали в той его, на вид более импозантной, части, где размещалась Магистратура[4]. Среди вновь прибывших был заместитель прокурора Паррэн, следователь Дантцигер и некий старичок из числа судебных секретарей, имя которого Мегрэ никак не мог запомнить, хотя и встречал этого человека сотни раз.
Прохожие, спешившие по своим делам, как и дети, игравшие на противоположном тротуаре, не подозревали, что присутствуют при выезде на место происшествия следственной бригады. И этим лучезарным утром он выглядел абсолютно буднично и уж никак не напоминал торжественное официальное действо. Прокурорский чин, вынув из кармана золотой портсигар, машинально предложил закурить Мегрэ, сжимавшему в зубах неизменную трубку.
— Ах да… Постоянно забываю.
Он было высоким изящным блондином холеного вида, и комиссар лишний раз подумал, что именно так обычно и выглядят сотрудники прокуратуры. Вот следователь Дантцигер отличался небольшим росточком, был похож на колобок и одет без претензий. Вообще среди лиц его категории встречаются самые разные люди. Так почему же прокурорские служаки — все, в большей или меньшей степени, — смотрелись скорее как сотрудники Кабинета министров, со свойственными тем образцом поведения, элегантностью, а нередко и спесью?
— Ну что, за дело, господа…
Они все вместе спустились по вымощенному булыжником склону к воде, недалеко от баржи.
— Та самая?
Мегрэ был осведомлен о случившемся не более, чем спутники. Узнал фактуру, прочтя краткую справку о ночных происшествиях, затем через полчаса его по телефону попросили войти в состав следственной бригады, направлявшейся на место событий.
Поручение никак не шло вразрез с его предпочтениями. Наоборот, благодаря ему комиссар вновь окунался в тот мир и в ту обстановку, в которые многократно попадал до этого. Пятеро служителей закона двинулись к самоходной барже, с борта которой на берег была переброшена доска; тем временем высокорослый сделал им навстречу несколько шагов.
— Дайте руку, — обратился он к Паррэну, возглавлявшему процессию. Так будет надежнее, не так ли?
Он говорил по-французски с заметным акцентом. Так, слово «месье» в его устах звучало как у рыжего коверного в цирке — «моссье». К тому же, как выяснилось позже, любил завершать фразы вопросительными интонациями, особенно «не так ли?», «верно?» и т. п. Очень четко вылепленные черты лица, светлые глаза, крупные руки и манера двигаться напоминали велогонщиков его страны, когда у тех брали интервью после очередного этапа.
Шум от выгружавшего песок подъемного крана здесь был заметно сильнее.
— Вас зовут Жозеф Ван Хутте? — задал вопрос Мегрэ, предварительно взглянув на клочок бумаги.
— Да, Жеф Ван Хутте, моссье.
— Вы хозяин этого судна?
— Именно так, моссье, оно принадлежит мне. Кому же еще?
Из каюты тянуло запахами добротной кухни, а у подножья трапа, покрытого линолеумом в цветочек, сновав туда-сюда совсем ещё юная на вид особа.
Мегрэ показал на ребенка в колыбели.
— Это ваш сын?
— Не сын, моссье, дочка. Зовут Йоланда. По имени моей сестры, ставшей по этому поводу крестной…
В разговор испытал потребность вмешаться заместитель прокурора, сделавший при этом знак секретарю суда приступить к официальному протоколированию допроса.
— Расскажите, что тут произошло.
— Значит так! Я выудил его из воды, а коллега с другого судна мне помог в этом…
И он указал на «Пуату», где на корме, прислонившись спиной к штурвалу, стоял человек, глядевший в их сторону и словно дождавшийся, когда наступит его черед отвечать на вопросы.
Мимо них, не раз взревев сиреной, медленно последовал буксир, натужно вытягивая против течения четыре баржи. Всякий раз, когда те оказывались на уровне «Зварте Зваана», Жеф Ван Хутте поднимал в приветствии правую руку.
— Вам знаком утонувший?
— Я его ни разу до этого не видел…
— Как давно вы пришвартованы у этой набережной?
— Со вчерашнего вечера. Иду из Жемона с грузом шифера в Руан… Намеревался проскочить Париж и остановиться на ночь у шлюза в Сюрене… Заметил, что забарахлил мотор… Понимаете, мы, речники, не очень-то любим заночевывать в самом центре Парижа…
Вдали, под мостом, Мегрэ приметил двух или трех клошаров[5]; среди них выделялась женщина-толстуха, которую, сдавалось комиссару, он ранее где-то встречал.
