Гарри Гаррисон - Месть Монтесумы
Обзор книги Гарри Гаррисон - Месть Монтесумы
Антони Берджессу с благодарностью
Глава 1
С точки зрения голубя, раскормленного, разжиревшего на попкорне и крошках от сандвичей туристов, каковых (голубей, как, впрочем, и туристов) в нашей родной столице просто несть числа, Национальная галерея выглядела точь-в-точь как всегда. Беломраморная, сводчатая и внушительная – самое подходящее вместилище для чудеснейших произведений искусства со всего света, выставляемых на потеху гражданам. Именно тут потные сыновья Канзаса, Калифорнии, Техаса и Мейна искали долгожданное убежище от жары и слепящего сияния вашингтонского лета, топтались с изумленно распахнутыми глазами перед мясистыми необъятными телесами рубенсовских матрон, шаркали с остекленевшими взорами мимо роскошеств импрессионистов, не догадываясь, что в эту самую минуту среди них разыгрывается человеческая драма.
Если бы их внимание не блуждало где-то далеко, они могли бы заметить человека, стоящего рядом с книжным киоском, на лицо которого то и дело набегала тревожная тень, как ни старался он отогнать ее профессиональной улыбкой. Худой, среднего роста, загорелый, с черными, как вороново крыло, волосами, с чуточку великоватым носом, впрочем, не лишающим его внешность приятности; одетый в тщательно отглаженный, неброский бежевый костюм; аккуратно завязанный галстук весьма сдержанной расцветки; стоял он выпрямившись, но без напряжения, сцепив руки за спиной, как хозяин всего, что видит, – впрочем, именно так оно и было.
– Мистер Хоукин, – засеменила к нему пухленькая розовенькая девушка, неся перед собой на вытянутых руках толстую книгу. – Джентльмен хочет вот эту, но ценника на ней нет…
– «Рисунки Дега», второе издание, восемь девяносто пять плюс налог.
Поразившись его дару помнить абсолютно все, она закатила глаза, плававшие за толстыми линзами, будто рыбы в аквариуме, выдохнула благодарность и поспешила к покупателю. С виду все шло нормально: открытки, книги, репродукции и слайды бойко распродавались; а на предметы, имеющие хоть какое-то отношение к Энгру, спрос был прямо-таки ажиотажный – да и чего ж еще ждать, если наверху проходила выставка его римских набросков из частных коллекций; но упомянутому ажиотажному спросу оказался мастерски противопоставлен предварительный заказ на широкий ассортимент сувениров и изданий о творчестве Энгра, так что полки не пустели, а барыш рос. И все же, несмотря на это, все явно шло не так, как следовало, что подтвердил мимолетный взгляд, брошенный Хоукином на крепко сложенного мужчину в черном костюме. Разглядывая с показным интересом репродукции работ Фрагонара, тот на самом деле не спускал глаз с Хоукина, на миг встретившегося с взглядом глубоко посаженных глаз и поспешно отвернувшегося; воспоминание о холодном взгляде этих самых глаз и совсем уж ледяном голосе субъекта, слышанном нынче утром, снова изгнало улыбку с губ Хоукина.
– Будьте в полдень, – изрек субъект. Ничего более, и молча двинулся вдоль полок.
Первым делом Хоукина охватил гнев: да кто такой этот незнакомец, чтобы являться сюда и разговаривать в подобном тоне?! От киоска было рукой подать до комнаты охраны и ее начальника Легри, как сыр в масле катавшегося там в складках жира, не давая им обвисать посредством обильного завтрака, увенчанного чашкой кофе с пирогом.
– Вот и будь на месте, – наказал Легри своим маслянистым голосом. – Ежели тебе велено там быть, вот и будь. Я его знаю. Он из правительства.
Правительство. Собственно говоря, все они здесь государственные служащие, но слово «правительство», возглашенное столь уважительным тоном, означает нечто высшее, ранг более высокого порядка, визит весомого авторитета. Так что Хоукин ждал, и это сказывалось на его расположении духа отнюдь не лучшим образом. Обычно миролюбивый, более-менее довольный своим надежным положением и получающий наслаждение от работы индивидуум, сейчас он был грубо выбит из умиротворенного настроения и отнюдь не радовался этому. Все утро человек из правительства держался на виду, то и дело проявляя больше интереса к менеджеру, нежели к выставленным товарам, а его глаза, смахивающие на перископы, полускрытые нависающими кустистыми бровями, источающие ощущение пронзительной мощи, постоянно тревожили Хоукина и мало-помалу заставили его погрузиться в тревожные раздумья о том, в каких таких тайных преступлениях он повинен. Ближе к полудню он чуточку развеялся, устраняя неисправность одного из кассовых аппаратов. Но, едва отвернувшись от кассы, он заметно вздрогнул, обнаружив, что тяжеловес стоит в каком-то футе от него.
– Ваш кабинет, – лаконично бросил тот, и Хоукин в молчании пошел первым, чуть ли не радуясь, что этот момент наконец-то настал.
– Сигарету? – спросил он в кабинете, пододвигая пачку через стол. Собеседник мрачно покачал головой, так что Хоукин вернул пачку, извлек сигарету и закурил сам. – Итак, чем могу служить?
– Мое удостоверение. – Незнакомец вытянул руку и откинул клапан кожаного портмоне точным, отработанным движением, знакомым любому человеку, хоть раз смотревшему телевизор, продемонстрировал сверкающую бляху и почти тотчас же захлопнул портмоне. – Дэвидсон, Федеральное бюро расследований. Нахожусь здесь по делу величайшей важности.
Несмотря на внешнее спокойствие Хоукина, его подсознание тут же выдало на-гора целый ряд потенциальных преступлений – нарушения правил дорожного движения, проезды на красный свет, бездумные плевки на тротуары. Да нет, что за глупости, агент не мог заявиться сюда ради подобных пустяков. Ведь ФБР занимается только серьезными правонарушениями, а? Но эта мысль лишь пополнила мысленный вернисаж злодеяний стремительно несущейся вереницей ужасающих видений: похищенные дети, взорванные самолеты, угнанные автомобили, мчащиеся из штата в штат. В чем же таком он повинен?
– Вы не против, если я взгляну на значок еще раз? – осведомился Хоукин. Ближайшее рассмотрение бляхи из тяжелого золотистого металла, с глубоко выгравированными словами «ФЕДЕРАЛЬНОЕ БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ» и цифрами «32786» не помогло ни в малейшей мере, и, провожая ее взглядом во второй раз, он не продвинулся вперед ни на шаг. – Позвольте поинтересоваться, что привело вас ко мне, мистер Дэвидсон? Быть может, это касается кого-то из персонала? – Хоукин просто уповал на это.
Не придав этому слабому гамбиту ни малейшего значения, фэбээровец извлек из внутренного кармана стопку бумаг, поднес к свету и принялся читать ледяным тоном, будто на суде:
– Хоукин, Антонио. Родился двадцать пятого декабря одна тысяча девятьсот сорокового года в резервации апачей Койотеро, Белая гора, штат Аризона. Отцовское имя Брат Ястреба[1] в официальном порядке изменено на Хуан Хоукин в одна тысяча девятьсот сорок четвертом в Палм-сити, штат Калифорния. Посещал начальную школу Саннислоуп, Государственный колледж Сан-Диего, каковой окончил в звании бакалавра искусств, специализация – история изобразительного искусства. Служба в армии Соединенных Штатов с шестьдесят второго по шестьдесят четвертый, демобилизован в звании техника пятого класса, федеральный служащий с одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого до текущего момента, в настоящее время менеджер книжного киоска в Национальной галерее, Вашингтон, округ Колумбия, холост, ближайший родственник тетя с материнской стороны Мэгги Светлячок, группа крови первая, резус-фактор отрицательный.
Агент внезапно смолк, и Тони, подавив желание выкрикнуть «Невиновен!», просто поинтересовался:
– Стоят ли за этим какие-нибудь конкретные основания?
Дэвидсон угрюмо кивнул.
– Вы были избраны для задания.
– Что вы имеете в виду?!
– Возможность послужить отчизне посредством служения своему Федеральному бюро расследований. Вам наверняка будет приятно услышать, что в окончательном сокращенном списке было семь фамилий, а Он… – это слово агент возгласил с благоговейным придыханием. – … Он избрал вас Сам, тотчас же, как человека, наиболее квалифицированного для служения на этом посту. Не только лояльного американца, а американского американца, одного из коренных жителей, а также представителя национальных меньшинств.
Пока агент говорил, тревога почти покинула Тони. Итак, ни о каких преступлениях не было речи, нечего было драпать, когда никто не преследует, в биографии не было ничего бросающего на него тень, все это дело перешло из разряда пугающих в таинственные и мало-помалу облекается в одежды абсурдных.
– Вы все еще не сказали мне, на какое задание меня прочат.
– Вовсе не прочат, а утвердили. Он утвердил вас Самолично.
– Но я-то ничего не утверждал и определенно ни на что не пойду, пока не узнаю хотя бы, о чем идет речь.
Тут агент убрал бумаги, предпочел пропустить мимо ушей предложение свободы выбора и заговорил, выбирая слова с безупречной точностью:
