Леонид Влодавец - Шестерки Сатаны
К этому моменту я уже выполз из ее объятий и распростерся на простыне, ощущая приятную расслабуху и общее удовлетворение. То есть такое, когда больше ничего не надо. Окромя того, чтоб вздремнуть минут 600 или побольше. Все-таки проспал я перед этим мероприятием не так уж и много, а силушки из меня эта самая «still sexy granny» выкачала порядочно.
— Ты устал, мой мальчик? — вполне материнским голосом озаботилась Эухения. — Это ничего. Минут через десять ты снова будешь в отличной форме.
— Это не от твоего коктейля случайно? — поинтересовался я.
— Конечно. Он для того и изготовлен, малыш. Все должно было произойти еще три года назад, но тогда, должно быть, судьбе это было неугодно. А теперь все свершилось именно так, как я хотела… Я готова была черту продать душу, чтобы быть с тобой!
Раньше я отнесся бы к такому заявлению, как к некой гиперболе, и ничуть бы им не обеспокоился. Но сейчас, после того, как я уже сам продал одну из населяющих меня душ, вопрос показался мне очень серьезным.
— Ты еще не жалеешь, что переспал с такой старушкой, а? — кокетливо спросила Эухения, повернувшись ко мне лицом. — А то у тебя какое-то грустное личико…
— Нет, — ответил я, погладив ее по прохладной, липкой от испарины груди.
— Все было очень здорово, просто я устал.
— Это скоро пройдет, не беспокойся. И тебе снова захочется меня потерзать… — Эухения игриво подула мне в лицо. — Может быть, принести тебе покушать?
— Наверно, кого-то будить придется? — спросил я, пожалев всей душой тех несчастных эксплуатируемых трудящихся, которые ради кайфа похотливой госпожи и ее хахаля вынуждены будут прервать свой законный сон и в три часа ночи идти к плите или катить сюда не то поздний ужин, не то ранний завтрак.
— Это не твоя забота, — сказала Эухения успокоительно, — здесь я хозяйка, и никто пикнуть не посмеет. Тут все делают тогда, когда мне это надо. У меня нет профсоюза и ни в одном контракте не записано, что я не могу потребовать завтрак в три утра!
Само собой, мне показалось бессмысленным выступать в роли защитника прав трудящегося и эксплуатируемого народа. К тому же я надеялся, что заботы по организации моего питания займут хотя бы час, и я смогу некоторое время подремать.
Однако оказалось, что у меня устарелые представления на этот счет.
Эухения вынула из тумбочки, на которой стояли стаканы, некий пульт, похожий на те, что употребляют для дистанционного управления телевизором, только еще и со штыревой антенной, как на радиотелефоне. Затем она нажала какую-то кнопку. Послышалось легкое урчание, и небольшая картина, висевшая на стене слева от кровати, убралась куда-то в багет, а на ее месте засветился экран — никак не меньше 51 дюйма по диагонали, то есть если по-русски, то метр с хвостиком. На экране возник план второго этажа того корпуса «Горного Шале», где мы сейчас находились, а на изображении комнаты, где мы лежали на постели, мерцал зеленый «зайчик». Здесь же, на экране, располагался столбик, обозначавший всякие этажи и уровни, вплоть до того подземного стометрового, где пролегало метро гражданина Лопеса.
Но Эухении так глубоко погружаться не требовалось. Она нажала на пульте две кнопки с цифирьками, и на плане, видимо, на изображении нужного помещения зажегся красный мерцающий «зайчик».
Сразу после этого схема исчезла с экрана, и на нем появилось изображение интерьера небольшой кухни, где сидела и дремала за столиком служанка Пепа. С экрана донеслась трель звонка, и Пепа, встрепенувшись, вышла из-за столика и подошла поближе к телекамере, заняв собою все изображение.
— Слушаю вас, сеньора, — с легкой сонливостью в голосе произнесла инженю.
— Мне нужен полный кофейник, сахарница и десяток сандвичей, поразнообразнее. Через пятнадцать минут, — сказала Эухения тоном, совершенно не терпящим возражений. Пепа тут же стряхнула с себя остатки дремоты и принялась за работу.
— Интересно, она нас видит? — спросил я, отчего-то засмущавшись.
— Нет, только слышит. Я могу видеть все, что делается во всех помещениях дома, а меня только слышат. Если, конечно, я захочу, чтоб меня слышали. Пока я не нажму кнопку вызова, которая сперва заставляет звенеть звонок, а потом кнопку передачи, никто не слышит, что я говорю. Если я отпускаю кнопку передачи, меня уже никто не слышит.
Тут я вспомнил, что три года назад Эухения показывала мне подобную же систему теленаблюдения у себя в доме на Боливаро-Норте. Тогда с ее помощью мы подслушали и подсмотрели весьма занятную беседу Тани-Вики с ее «биоматерью» Бетти Мэллори.
— Ты и здесь завела то же самое, что в городе? — спросил я, указав на экран.
— Нет, это было сделано раньше, еще при Лопесе, — ответила Эухения. — Я просто ее немного модернизировала. А потом, после того, как «джикеи» три года назад сильно повредили «Шале», ее еще более усовершенствовали.
— Но ведь ты вернулась из России всего-навсего вчера. Значит, это все восстанавливали без тебя?!
— Ну и что тут такого? Все это делали мои служащие, которым я вполне доверяю.
— Тем не менее ты уверена, что эта система работает только в одну сторону?
— То есть что кто-то может нас подсматривать и подслушивать? Абсолютно уверена, что никто не может этого сделать.
— Почему?
— Во-первых, потому что здесь, в моей спальне, нет ни одной телекамеры. А во-вторых, только я, и больше никто, знаю код включения этой системы.
— А его не могли расшифровать каким-то образом?
— Нет.
— Но ведь эту систему устанавливали специалисты, которых ты даже в лицо не знаешь?
— Почему? Знаю. Ее устанавливали Борис, Глеб и Богдан. Ваши ребята из ЦТМО. Разумеется, не без общего руководства со стороны Чуда-юда.
— Стало быть, решающее слово, за кем следить, все-таки принадлежало ему?
— Вовсе нет. Он еще вчера утром, едва мы прилетели, специально продемонстрировал мне, что система без введения специального кода не работает. Вначале он загрузил программу перекодировки, сообщив мне прежний код, ибо без знания его перекодировка невозможна, а затем вышел на десять минут, и я в его отсутствие сменила код системы.
— Значит, он сейчас тоже у тебя под колпаком? — спросил я с превеликим недоверием. — Что-то это на него не похоже…
— Я не трачу времени на то, чтобы следить за ним, — сказала Эухения, — у меня к нему нет никаких претензий, и у него, по-моему, тоже.
— Вообще-то, когда у него бывают претензии, дело не ограничивается слежкой, — осторожно произнес я, — а следит он за всеми, и за друзьями, и за врагами, и за собственными сыновьями. Кстати, за последними даже больше, чем за кем-то еще.
— Если хочешь, я могу включить ту комнату, где он должен ночевать, — недовольно проговорила Эухения. — Проверим, следит ли он за нами или просто спит.
Она тут же набрала новый номер, и изображение кухни, где Пепа лихорадочно укладывала на тарелку бутерброды, исчезло. Вместо нее появилась темная картинка, где нельзя было почти ничего различить. Эухения тут же переключила какой-то рычажок, и появилось зеленоватое изображение в инфракрасном спектре. Кровать просматривалась четко, на ней никого не было, как, впрочем, и вообще в комнате. Эухения заметно помрачнела.
— Никого нет, — проворчала она, — может быть, в туалете? И набрала еще две цифры. Нет, в туалете и в душе тоже было пусто.
— Надо посмотреть в лаборатории. — Озабоченность уже вовсю сквозила в ее голосе.
— У тебя тут что, и лаборатория оборудована? — удивился я.
— У меня ее не было, но твой отец еще два года назад, когда «Шале» восстанавливалось, устроил на горизонте 82 небольшой экспериментальный комплекс.
— Зачем? Что ему, ЦТМО было мало?
— Он говорил мне, что ему нужно заглубленное помещение, где до минимума
сведено влияние солнечной радиации и других электромагнитных волн, которыхна поверхности слишком много. А в ЦТМО нет помещений, погруженных более чем на двадцать метров. Рыть их — долго и дорого, опять же это может вызвать нездоровый интерес спецслужб, как собственных, русских, так и иностранных. А здесь — готовые помещения, с дренажом, вентиляцией, проводкой. Практически сразу можно было монтировать оборудование. Ну ладно, переключаю на лабораторию…
На сей раз инфракрасное изображение не понадобилось. Экран осветился ярко, и на нем все было четко видно.
Я хорошо помнил этот самый горизонт 82. Три года назад там располагалась сохранившаяся еще со времен Лопеса подземная тюряга, сооруженная в такой преисподней для того, чтоб его высокопревысокопревосходительство генералиссимус Педро Лопес и его верный генеральный палач Хорхе дель Браво могли лично пытать особо важных госпреступников и тем отводить душу. Здесь было все точно так же, как в той, где сидели я, Эухения, Лусия и местный авторитет «койотас хуниорес», любимый племянник сеньоры Дорадо, Эктор Амадо. Попали мы в ту тюрьму после того, как угодили в лапы «джикеев» после взрыва «Маркизы». Должно быть, абсолютно все эти заведения Лопес строил по типовым проектам. Сводчатый коридор длиной примерно в сотню метров перегораживался решетками на пять отсеков. В каждый отсек выходило по три двери с обеих сторон — итого шесть камер в отсеке, тридцать во всем коридоре.
