Андрей Дышев - Русский закал
– Но как эти снимки оказались здесь? Что это был за вертолет?
– Скорее всего он работал на Августино и летал с заданиями в Ла-Пас или в Лиму, – ответил Хуан, краем глаза поглядывая на вторую банку со спаржей. – А потом грохнулся. В этом дьявольском месте даже компас не работает.
– Ты кого-нибудь знаешь?
Он взял тот снимок, на котором была изображена группа мужчин в темных очках на берегу океана.
– Этого не знаю, – говорил он, водя пальцем по лицам. – Этот приезжал к нам из Колумбии на плантацию, просил продать участок, не знаю, как его имя. Этот – Рауль, слуга Августино. Ну, это сам волчара в центре. Этот пузатый – американец, я видел его всего раз, когда собирались все гринперос и плантаторы на большой совет. Этого не знаю. Этого тоже… Ну, это я. Только ты эту фотографию сожги, а то меня Интерпол на электрический стул посадит.
Я выхватил у него из рук фотографию. Действительно, Хуан собственной персоной. Как это я не узнал его?
– Когда это было?
– Приблизительно год назад. Мы собирались в Кито, обсуждали разные вопросы.
– К примеру, какие?
Хуан поморщился, ему почему-то явно не хотелось говорить об этом.
– Ну, сколько отстегивать властям, чтобы они оставили нас в покое, как уберечь плантации от дикарей, делили перекупщиков. Я уже тогда догадывался, что Августино контачит с янки и задумывает вышвырнуть нас из сельвы. Уж слишком нагло он себя вел.
– А ты не знаешь, куда он переправляет свой товар?
Хуан усмехнулся и полез выпачканными в земле пальцами за очередной сигаретой – все не мог накуриться.
– А кто об этом знает? Никто из нас никогда не признается, что выращивает коку и моет золото. Считается, что мы производим бананы, кофе, финики и прочую дрянь. А куда продаем – наше дело.
– Ну а ты как думаешь?
Хуан пожал плечами.
– Я думаю, что куда-нибудь в Азию. Но мне кажется, что эта старая волчара торгует не только кокой, но и оружием. Самый выгодный товар.
– Он что, и оружие производит?
– Бог с тобой, Кирилл! Кишка у него тонка производить оружие. Он продает коку, а на эти деньги закупает оружие.
– А потом?
– А потом продает его в другие страны. Где наркотики, там всегда оружие. Дорожку сначала прокладывает наркота, а потом по ней уже громыхает железо.
Я напрасно надеялся, что полетов у нас больше не будет. На следующий день, ближе к вечеру, впереди меня затрещали ветки, и я успел увидеть, как сорвался вниз Хуан, мешком покатился по скользкому грунту. Он сильно ударился головой о каменный выступ и подвернул ногу.
Он поднялся наверх сам, но пришлось выкинуть некоторые вещи, чтобы облегчить его рюкзак. Радость и оптимизм, вызванные сигаретами и бренди, быстро угасли, и Хуан совсем пал духом. Теперь Немного Террорист, хромая, плелся следом за мной и вполголоса бормотал ругательства.
Трудно сказать, чем прогневил бога этот индеец, но позже, вспоминая переход, я был готов поверить в мистическую фатальность, которая преследовала Хуана на протяжении всего путешествия. Прошел еще один безрадостный день утомительного пути, и снова случилась беда: спускаясь с помощью веревки по крутому склону, Хуан сорвался, повис, и веревка, как ножом, рассекла ему правую ладонь до сухожилий.
Так прошло еще десять дней, нас все еще окружала аномальная зона, и как-то утром, после мокрой и холодной ночевки, я с полной ясностью понял, что еще день-два – и мы не сможем больше сделать ни шагу. Нам нечем было разжечь костер, чтобы согреться и немного просушить одежду, и Хуан с мольбой в глазах посмотрел на мой рюкзак, где лежала папка с документами.
Я принес в жертву схему с квадратиками и стрелками, тем более что выучил ее наизусть. Лист ватмана ярко вспыхнул, и через минуту затрещал тонкий и сырой хворост.
Ближе к вечеру, когда мы стали подыскивать место для стоянки, я понял, что Хуан теперь не остановится, пока не заставит меня сжечь все бумаги. Я вытащил из папки письмо Валери и, пока Хуан ставил палатку, попытался перевести его целиком. Многие слова и имена были мне незнакомы, и я показал письмо Хуану. Он трижды перечитал текст, пожал плечами и сказал:
– Я тоже не все тут понимаю. Вот это, например: «Брат взял на себя реку. Ему сообщают дату, время и километр, он подходит к прибытию и встречает поезд». Это, наверное, писал наркоман, которому кажется, что поезда ходят по рекам.
Я как раз этот абзац понял, но не стал разъяснять Хуану, что это за река и какой поезд встречает Глеб.
– Ты мне вот это поясни, – сказал я и показал пальцем на последний абзац.
– «Алекс все еще требует. От счета отказывается. Выясню, насколько это серьезно, и заменю». Что здесь тебе не ясно?
– Алекс – это имя?
– Имя или кличка. Я откуда знаю?
Вокруг дела по контрабанде наркотиков крутилось три человека, которых в письме можно было назвать Алексом: Алексеев – раз, Алексей, то есть картавый, – два, и Алекс – корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс», который выпорхнул из окна гостиницы. О ком писала Валери? Впрочем, когда письмо было написано, Алекс-корреспондент еще не появился на нашем горизонте.
Хуан с упоением поджег письмо, а я, глядя на красный огонек, пожирающий печатные буквы, думал над этой строчкой. Кого она хотела заменить? Алексея, своего мужа? Не исключено, вот и последовал затем их официальный развод. Или полковника Алексеева, отвечающего за отправку груза военным бортом? Если речь шла о нем, то его убийство было запланировано задолго до того, как я оказался в Душанбе, и приговор в таком случае ему вынесла сама Валери, а картавый – всего лишь исполнитель.
Все это вещественные доказательства, думал я, подкладывая в маленький костер тонкие ветки. Это неоспоримые улики против Августино, Валери, Алексеева и еще многих людей в больших чинах и званиях, связанных одним преступным промыслом. А я, умирающий в сельве бродяга, сжигаю эти уникальные документы, чтобы согреться. Но что я могу еще сделать? Умереть с этой папкой в мокром и безжизненном лесу, чтобы тайна мафии ушла вместе со мной?
Дней через пять я сжег доллары, а потом то же проделал со своей долей и Хуан.
Глава 15
Кажется, было уже первое или второе мая. Река круто уходила влево, а перед нами встал обросший кустами скалистый хребет. Он был пологим, склоны – сухие, и взобраться на него даже нам показалось вполне под силу. Поднявшись, мы прошли несколько километров по хребту и вдруг наткнулись на тропу. Точнее, это был всего лишь кем-то проделанный проход по джунглям с отметинами мачете на стволах деревьев. Возможно, здесь когда-то пытались пробиться сквозь сельву охотники или гринперос.
И откуда только силы появились! День мы шли, ориентируясь по засечкам, и вдруг нам под ноги выскользнула настоящая, хорошо утоптанная, со следами обуви тропа. И сельва в этом месте стала иной: заросли наполнились криком птиц. Нам даже показалось, что мы слышим гул автомобилей, мычание скота, и воздух как будто стал напоен запахом горячих лепешек. Хромая, подскакивая на одной ноге, Хуан ринулся вперед с удвоенной скоростью. Если бы он знал, что ждет его впереди!
Сельва, казалось, решила оставить о себе пожизненную память. Отправляясь в путешествие, мы прихватили с собой пластиковую бутылку со спиртом, который использовали для промывания ран, укусов насекомых и время от времени принимали внутрь. В свою последнюю ночевку в джунглях, как всегда, мы собрали хворост, и Хуан выжидающе посмотрел на меня, мол, гони бумагу. В папке к этому времени остались только письма на английском и фотографии, и я сказал Хуану, что для этой цели могу предложить ему свою куртку. Он не понял, шутка это или нет, и тут вспомнил про спирт. Бренди ему нравилось намного больше, и Хуан без всякого сожаления отвинтил крышечку бутылки, плеснул немного на хворост и чиркнул зажигалкой. Внезапно бутылка разорвалась в его руках, и пламя молниеносно перекинулось на Хуана. Майка из синтетической ткани вспыхнула на нем, как факел.
С ужасным криком Хуан вскочил и кинулся прочь от костра. Обезумевший от боли, он даже не пытался снять с себя горящую одежду. Я бросился следом за ним, повалил на землю, стал сбивать с него пламя и стаскивать остатки майки, которая превратилась в куски черной вязкой пленки. Вместе с кожей и снял.
Правая рука, затылок и в некоторых местах нога Хуана были сильно обожжены. Это было чудом, что Немного Террорист остался жив. В нашей жалкой аптечке уже не осталось никаких лекарств, кроме успокоительных таблеток и бинта. После таблеток Хуан уснул, точнее, потерял сознание, а я, насколько умел, продезинфицировал ожоги и перебинтовал их.
Утром, придя в себя, Хуан попытался идти, и, не без моей помощи, ему это удалось. Но пришлось оставить оба рюкзака и палатку. Фотографии вместе с письмами я упаковал в полиэтиленовый пакет и сунул в карман куртки, а карабин закинул за спину.
К вечеру мы вышли на дорогу, вдоль которой белели хибарки индейского поселения. Худые, истощенные, шатающиеся, как пьяные, мы чуть не заплакали от удачи. Но для полного счастья нам не хватало денег. В наших прохудившихся карманах не было ни цента, чтобы заплатить за попутку. Единственное, что можно было продать, это карабин. Я недолго искал покупателя и после вялого торга отдал оружие в залог за тридцать боливийских песо. Еще два дня на перекладных мы добирались до Ла-Паса, где жили мать и сестра Хуана.
