Красный Герцог (СИ) - Хохлов Владислав
В таком отвратительном повороте событий, нужно было кардинально менять все планы, работать наверняка, и, лучше, спешить. Офицер быстро заглянул в свою спальню, откуда вынес с собой давно присмотренный меч.
Генрих осторожно вошел в комнату Анны, не желая привлекать к себе внимания. Девочка не поднимала взгляд вверх, — никто и не догадывался, что в комнате оказался лишний человек. Резким ударом, Генрих отделил голову Диди от тела. Когда обрубок упал, перед маленькой девочкой предстала картина, которая на многие годы не покинет её измученный разум.
— Нет! нет! нет! — повторяла Анна, пятясь назад, пытаясь то ли сбежать от брата, то ли оттянуть их воссоединение. Она, может, и была рада тому, что он жив, но его действия только сильнее заставляли её сомневаться в собственных чувствах к близкому человеку.
Генрих накинулся на девочку, пытаясь успокоить её и снова закинуть на плечо. Сопротивляясь, Анна словно стала тяжелее в несколько раз. Время тянулось, возможное поражение офицера медленно нарастало, что он никак не мог себе позволить.
— Если ты будешь сопротивляться, то мне придётся тебя придушить! — пригрозил юноша.
Услышав это, девочка замерла, как испуганная лань. Неужели это был её брат… Неужели он действительно мог сказать что-то настолько ужасное, попытаться причинить ей вред?
— А я так надеялся, что это неправда… — произнёс Диди, поднимаясь на ноги за спиной офицера. Он говорил, почти грустно, будто успокаивая самого себя.
Генрих оставил свою сестру, которая уже ничего не понимала.
— Раз нам не суждено проиграть, то мы можем договорится, — предложил Генрих. — Я забираю её и покидаю Норденхайн навсегда.
От этой мысли Диди словно испытывал наисильнейшее оскорбление и отвращение.
— Такой как ты не заслуживает новой жизни.
В воздухе повисла неловкая пауза.
— Как так вышло? — спросил Генрих у Диди, не понимая, когда тот обнаружил куб.
— Франц видел тебя у портрета, и всё это мне показалось крайне подозрительным. А дальше я просто действовал интуиции.
Генрих осознал, что стал жертвой обычной случайности. Какова была вероятность, что Диди действительно что-то заподозрит, и, он сам разберется в работе куба. Посмотрев за спину своего собеседника, юноша видел удобный балкон на высоте более девяти метров, и предположил, что такое падение будет смертельным. Пары минут, пока Диди будет дееспособным, будет достаточно, чтобы сбежать. Отбросив все слова на потом, Генрих побежал к лейтенанту, желая отправить его в долгий полёт.
Завязалась драка, в ходе которой оба человека наносили друг другу удары кулаками и ногами, пытаясь оттолкнуть противника или повалить его на пол. Увидев очередной акт насилия, Анна спряталась под кроватью. В отличии от Диди, Генрих активно менял место драки, медленно переходя на балкон, дополнительно толкая и швыряя своего оппонента. Диди быстро смекнул что к чему, — бросив быстрый взгляд через двери, он приметил смертельную высоту, — ему понравилась идея его противника и, он с азартом на лице тоже хотел ею воспользоваться. У каменных перил столкнулись два совершенно разных человека: тот, кто был ведом хладнокровной жестокостью и тот, кто ещё ощущал последние дуновения прохладного ветра и пытался дальше быть живым. Генриха уже не останавливала возможность воспользоваться собственным телом как оружием. Повредив палец, он пытался выколоть им глаза лейтенанта; в Диди же ещё жили старые умения и привычки. Пытаясь довести своего врага до ужасной боли, Генрих не жалел себя, то и дело цепляясь за любую возможность, именно из-за этого его противник смог перехватить инициативу и отправить офицера в полёт вниз.
Через несколько минут Генрих очнулся снаружи здания. Смотря на небо, он видел плотное скопление тучи над головой. Было достаточно темно, и, невозможно было понять, как был час. Поднявшись на ноги, Генрих не видел и не слышал никого, словно остался один. С балкона комнаты сестры на него не смотрел Диди, жадно вкушая свою победу. Только лейтенант и сам знал, что ему не победить, поэтому ему оставался только побег. Офицер направился ко внешнему двору.
Выйдя ко входу в замок, Генрих начал оглядываться, но никого не было рядом — ни единой живой души. Несмотря на то, что вечер ещё не наступил, пасмурная погода с самого утра делала день на удивление мрачным. Пришлось напрячь своё зрение, чтобы увидеть то, что скрывается в тенях. Юноша проиграл — он потерял свою сестру, позволил забрать её. Он нарушил собственное обещание о том, что должен был обезопасить и спасти Анну. Когда Генрих смотрел на каменный пол, на лежащие под собственными ногами большие и маленькие осколки стены и черепицы, он хотел бы разозлиться, как тогда, когда потерял девочку в лесу. Он мог бы убить себя, лечь на земле и навсегда закрыть глаз, — умереть от одиночества и горя, как его мать. Только не такова была судьба человека, что не мог умереть навсегда.
Резкий свет освятил Генриха и осветил ошмётки замка. Этот яркий и резкий свет в темноте оказался словно спасительным маяком, и, Генриху хотелось смотреть на его источник. В голове сразу всплывало воспоминание, как выйдя утром в огород, он видел свою маму, чьи золотистые косы становились яркими, словно маленькие лучи солнца. Где-то за этим новым лучом света могла стоять Петра, и, Генрих хотел, чтобы она там была. Почти сразу, как появился этот свет и разрезал тени, он помчался в сторону юноши. Офицеру никак не хотелось сходить с пути, он хотел, чтобы этот свет ударил в него; он думал, что его мама бежит к нему, бежит к своему ребёнку, чтобы успокоить его и помочь. Когда Генриха обнимали на бегу, он всегда мог устоять на месте, хоть и прилагая для этого иногда большие силы. У него всегда получалось устоять на ногах. Сейчас на большой скорости его подхватила поверхность чего-то твердого и широкого, что не могло быть человеческой кожей, и, юноша улетел вместе с ярким светом к каменным стенам соседней пристройки. После оглушительного шума и поднявшегося в воздух клуба дыма, Генрих очнулся от этого наваждения. Когда пыль осела на землю, перед юношей встала картина: бывшая машина Франца впечатала его тело прямо в здание, лишив возможности бежать и сражаться. У Генриха не получилось оттолкнуть автомобиль или вылезти на более открытое пространство. Он застрял.
Вскоре, после нескольких попыток освободится, раздался кашель и из машины вылез Диди. Он с грустным лицом посмотрел на Генриха и молча пошел внутрь замка. Офицер попытался достать пистолет, но понял, что тот был раздавлен вместе с берцовой костью. Через пару минут лейтенант вернулся во двор, ведя с собой за руку маленькую девочку. Генрих наблюдал, как Анна смотрела на холодный пол красными от слёз глазами, за эти долгие секунды она не проронила ни слова.
— Анна! — пытался позвать её Генрих, желая помешать Диди окончательно одержать победу. — Анна!
Девочка продолжала идти дальше, пересекая двор и переступая через обломки замка. Она не бросала взгляд на брата, даже на маленькую секунду. Ей приходилось тратить много сил, чтобы не плакать и не смотреть на Генриха.
— Ты ублюдок! из-за тебя всё это! Из-за тебя погибла моя мать! это ты забрал Анну в приют, ты убил всех! По твоей прихоти на нас напали местные и убили моих людей! По твоему приказу Эльвира покушалась на меня! Это всё ты! — Генрих кричал так сильно, чтобы его слышали не только Диди и Анна, а даже те, кого он мог не видеть.
Лейтенант, пройдя ещё несколько шагов, резко остановился.
— Эльвира… она не должна была во всём этом участвовать… Ты думаешь, я хотел такого конца?! Если бы за рулём машины сидел мой человек, он бы ушёл от удара, всё было спланировано! Мне жаль твою мать, я хотел сделать всё как можно лучше для матери и ребёнка! — Диди смотрел на Генриха, из его глаз текли искренние слёзы. — Но ты… ты всё сделал куда хуже… Убийца!.. Всё должно было пройти гладко! Груз должны были по-тихому украсть, а тебя через месяц перевести, и ничего бы не было.
Генрих молча смотрел на плачущего мужчину, осознавая своё поражение с самого начала новой карьеры. Он проиграл ещё тогда, когда в Керхёфе ему пришло письмо из штаба.
