Андрей Дышев - Стоять насмерть!
Во мне шевельнулось чувство жалости. Я взял Валери за плечи, приблизил к себе.
– Валери, – сказал я, заглядывая ей в глаза. – Ты богатая, красивая, молодая. У тебя в руках безграничные возможности. Твое окружение – люди влиятельные, сильные…
– Ну хватит! – прервала она меня. – Я знаю, что ты хочешь сказать. Как это я такая распрекрасная миллионерша могла полюбить и сохранить чувство к бедному русскому авантюристу… Ты меня еще плохо знаешь, Кирилл! Если я дала слово – то выполню его во что бы то ни стало. Если я поставила перед собой цель – то обязательно добьюсь ее. Если я полюбила – то навеки.
Она улыбнулась, провела рукой по моей голове.
– Ты говоришь о моем окружении? Золотоискатели, плантаторы – те злые, грубые и жестокие. Клерки, работающие на нас, – холеные мальчики, любящие в жизни только богатство и себя. Они могут упасть у моих ног, завалить розами, читать до полуночи стихи. Но все это лицемерно, потому что обращено не ко мне, не к моему телу, характеру, душе, а к моему состоянию, наследству, к моим возможностям. С этими людьми я не страдала, не радовалась, у меня нет ничего общего с ними. Они мне надоели. Единственно, кого я по-настоящему люблю – это своего отца. Он – бог, и мне очень жаль, что вы с ним враги.
– Ты давно в России?
– С июля. Я хотела приехать к тебе в Крым, но у меня были важные дела в Стокгольме, а потом я узнала, что ты уехал в Таджикистан. На некоторое время я потеряла твои следы и очень беспокоилась за тебя. На границе постоянно стреляют, по телевидению сообщают о жертвах среди пограничников.
– И как же ты меня нашла?
– Когда ты сунулся на героиновый завод! – зло ответила Валери. – Ну скажи мне, зачем ты это сделал? Ради любопытства? Сказал бы мне, и я тебе устроила бы туда экскурсию.
Я почувствовал, как испарина выступила у меня на лбу.
– Ты и этим заводом владеешь?
– Ну что ты! – улыбнулась Валери. – Зачем мне этот подпольный химкомбинат, к тому же еще на территории Таджикистана? Мы лишь покупаем его продукцию, а владеют им какие-то крупные военные чиновники из России и Таджикистана. Клянусь, я не знаю ни фамилий, ни имен. Это меня вообще не интересует. Сожги ты его синим пламенем – мы быстро найдем другие источники сырья и готового порошка.
– Неужели это так просто, Валери?
– Теперь просто. У России дырявые границы, совершенно продажные таможни и государственные чиновники, которые отвечают за ввоз и вывоз товара. Россия – это уже не страна, а экономическое пространство, где за короткий срок можно добыть невероятно огромные деньги. Насколько уж мой отец был увлечен Приамазонией, считал ее неисчерпаемым кладом, но и он переключился на Россию.
– Валери, ты понимаешь, что говоришь о моей родине?
– О нашей родине, – поправила она меня. – Только не надо сейчас устраивать сцен и закатывать патриотическую истерику. Мой отец, как и сотни других иностранцев, – рабочая пчелка. Он профессиональный бизнесмен. У него отработанный рефлекс на выгодные сделки, и он следует этому рефлексу, не очень-то задумываясь о политике, национальной гордости и какой-то морали. Пчелы ведь не виноваты, что где-то недалеко от их пасеки вылили на землю бочку сахарного сиропа? И они, что вполне справедливо, летят туда и работают. Не их надо проклинать и наказывать, а тех, кто так расточительно вылил сироп на землю. Разве нам насильно навязали нынешнюю власть? Нет, мы ее сами избрали, сами, своими руками разлили сироп по земле. И нечего теперь обижаться, что природа, экономика и законы общества берут свое. Свято место пусто не бывает. Так ведь, милый?
– Как ты меня нашла потом? – мрачным голосом спросил я.
– Когда я узнала о ночной суматохе и пожаре на заводе, я догадалась, чьих рук это дело. Но ты пропал. Наши агенты утверждали, что тебя нет ни среди убитых, ни среди раненых, а вырвавшийся на волю грузовик ушел в пропасть. И вдруг – чудо! Даже я была удивлена твоей находчивостью и смелостью: ты объявляешься в офисе у Князя, прибыв туда вместо очередной партии порошка. И опять у меня конфликт с отцом – он не захотел усложнять отношения с Князем из-за тебя. Но ты меня знаешь, у меня хватка мертвая. Отец позвонил Князю и попросил отпустить тебя.
– Меня буквально из могилы вытащили, – сказал я.
– О, ты не знаешь этого Князя! – Валери разговорилась, ее понесло. Прикурила сигарету, налила себе вторую рюмку. – Князь вдруг начал подозревать отца в измене. Приплел твою белокурую кошку, которая случайно встретилась с отцом на каком-то банкете…
– На поминках, – поправил я.
– Или на поминках – неважно. «Ты подсунул мне шпионку!» – сказал он отцу. Тот – всегда спокойный, интеллигентный, вдруг как рявкнет в трубку: «У тебя начался маразм, старина!» А Князь: «Вацура с ней заодно! Ты хочешь убрать меня, как убрал Новоторова, и засылаешь ко мне своих людей!» Этот разговор я слышала краем уха, но ясно одно: отношения отца с Князем из-за тебя сильно осложнились. Они перестали доверять друг другу.
– Как же теперь твой отец будет без компаньона?
Валери махнула рукой.
– Не на одном Князе все держится. Он без отца – ничто. Максимум, на что он способен, – это перебросить порошок или сырье из Афгана в Москву. А Москва наркотиками уже насыщена под завязку, большую партию героина здесь не продашь, несмотря на то, что есть богатые люди, владеющие ночными барами и клубами, где порошок обычно и распространяется. Князь не может выйти на европейский рынок и тем более «отмыть» баксы – это ему не под силу.
– Этим занимается Августино?
– Да, это его область.
– А твоя?
– Моя? – Валери часто заморгала, глядя на меня невинными глазками. Артистка! – А я шью детские платьица, покупаю памперсы, варю кашку.
– Не можешь признаться?
– Не хочу признаваться, – поправила меня Валери. – Ты ведь сразу все перевернешь с ног на голову. В наших отношениях и без того много проблем. Зачем тебе знать, чем я занимаюсь? Я не убийца, не проститутка – этого, кажется, мужчины боятся больше всего? Рядовой сотрудник фирмы «Гринперос» – достаточно?
Мы снова лежали на полу под пледом, глядя, как по потолку медленно растекается оранжевый отблеск заката.
– Валери, скажи, что впереди?
– Все будет хорошо.
– Что такое – хорошо? Новая партия порошка, новый рынок сбыта, новые «окна» на таможне?
Она коснулась пальцами моих губ.
– Нет. Не то. Остался один маленький последний штрих, и я умываю руки. Мы уедем с тобой во Францию или Италию, заживем нормальной жизнью и никогда больше не будем говорить о наркотиках. Будем растить дочь, путешествовать, кататься на лошадях, плавать под парусом… Помнишь, как ты катал меня на яхте в Крыму?
– А на что будем жить, Валери?
– Об этом мы никогда не будем говорить. Деньги есть, и не думай об этом, милый.
– Эта жизнь – она наступит скоро?
Валери приподнялась, встряхнула головой, стянула волосы на затылке тугим узлом.
– Я съезжу на несколько дней к брату в Прибалтику, – сказала она, протягивая руку к креслу, где лежало ее белье, и стала одеваться. – А ты пока побудешь здесь. Тут много книг, тебя будут поить и кормить. Отсыпайся, залечивай раны. А завтра вечером тебя выпустят.
– Но почему я должен сидеть здесь до завтрашнего дня?
– Потому что завтра вечером ты уже не будешь опасен. Я, конечно, не думаю, что ты захочешь помешать мне, и все же… Мало ли что взбредет в твою горячую голову, так ведь?
– А Клементина?
– Клементина поедет в свой маленький замок. И мы поставим точку на всей нашей долгой и грустной истории. И начнем с тобой новую жизнь.
Я смотрел, как она одевается.
– Валери, а зачем тебе была нужна эта встреча? Завершила бы все свои дела, потом приехала бы ко мне в Крым…
– Я хотела еще раз убедиться, – сказала она, надевая белую туфельку и морщась, словно ноге было тесно. – Я хотела убедиться, что не потеряла власть над тобой.
– Убедилась?
Вместо ответа Валери склонилась надо мной, поцеловала, затем взяла со стола радиотелефон, нажала на его панели кнопку и сказала:
– Машину!
На моих глазах она превратилась в деловую жесткую женщину, на лице которой не осталось и намека на сентиментальность. Она вышла из комнаты не обернувшись, словно меня здесь не было.
Глава 34
Сутки я провел в диванном плену. Большую часть времени я лежал, глядя на потолок, пил мартини, гонял по всем программам телевизор и думал о Валери. Точнее, я просто мысленно рисовал ее образ, даже не делая попытки найти логическое объяснение ее последним словам. На душе моей было пусто и уныло. Я чувствовал себя в роли спортсмена, который из кожи вон лезет, чтобы прийти к финишу первым, а когда наконец пересек заветную черту, то увидел, что судьи и зрители давно разошлись, соревнования отменили, и все результаты и достижения уже никому не нужны. И я, обессиленный, ходил вокруг развевающихся на холодном ветру знамен, пустых пьедесталов, сваленных в кучу барьеров и лавровых венков, пиная ногами брошенные на битум нагрудные номера и листы ведомостей.
