Наталья Троицкая - Сиверсия
– Пошел ты на х…! Сука! – выругался Данилов. – Э-эх! Жаль, до залива не дотянем! Тайга здесь, между двух черных сопок, больно гиблая! Держись, москаль! Яйца в кулак зажми!
Пестрая нечеткая земля кренилась слева. Вертолет, словно соскальзывая с крутой горы, стремительно несся вниз, а внизу переваливалась тяжелыми черно-белыми волнами необозримая, как море, тайга. Стрелка высотомера аллюром отсчитывала метр за метром потери высоты.
– Господи, спаси… – прошептал Данилов.
Он все же сумел выровнять машину. За несколько метров до земли Данилов увеличил шаг винта, как при работающем двигателе. Накопивший большую кинетическую энергию за счет массы и скорости вращения винт начал создавать подъемную силу. Взгляд пилота прилип к счетчику оборотов несущего винта.
– Ну же, тварь! – упрямо потребовал Данилов. – Давай, зараза!
Стрелка замерла и медленно поползла обратно.
Несущий винт продолжал вращаться, все ускоряя и ускоряя ход. Подъемная сила постепенно нарастала. Вертикальная скорость стала резко уменьшаться, снижение замедлилось.
Земля не сразу становится страшной. Сперва, в запарке, ее вообще не замечаешь. Ну, есть где-то там, внизу, и есть. Потом она незаметно подкрадывается и, точно тигр, в молниеносном прыжке бросается в глаза.
Близкие деревья темной массой поднырнули под фюзеляж. Они только сверху выглядят ровной площадкой. На самом деле какое-то из них выше, какое-то ниже. Их очертания обманчивы. Вертолет зацепил хвостом за выступающую над общей массой крону и тут же сломал рулевой винт. Еще мгновение, слышится скрежет и треск. Вертолет резко несет в развороте влево и заваливает чуть на бок.
Данилов машинально вскинул левую руку, закрывая лицо от надвигающейся опасности. Лес зверем прыгнул на него, и все мгновенно исчезло, будто машина канула в темную воду.
Яркое солнечное московское утро обещало такой же яркий солнечный день.
Алина смотрела на свое отражение в зеркале и впервые за прошедшие полторы недели улыбалась. Чему она улыбалась, Алина, пожалуй, внятно не смогла бы объяснить. Просто на душе было так легко, словно огромный камень вдруг свалился и открыл живительный родничок, питающий силой душу.
Она с аппетитом поела, предпочтя обычному кофе с тостом яичницу с беконом и большой стакан апельсинового сока. Кофе с некоторых пор вызывал у нее отвращение. Пользуясь тем, что до работы еще вагон времени, напевая что-то легкомысленное, Алина принялась мыть за собою посуду, которую обычно, уходя, бросала в мойку до вечера.
На газовой плите оставалась кастрюля со вчерашним борщом. Сварив утром, Алина намеревалась съесть его на ужин, но маринованные помидорчики с картошкой как-то больше привлекли ее. Борщ остался на плите на ночь. Теперь надо было определяться, прокис борщ или нет. Алина поднесла к носу кастрюлю, понюхала. Внезапно тошнота подкатила к горлу, зажав рот рукой, она бросилась в ванную. Однако, едва Алина склонилась к раковине, все прошло столь же внезапно и бесследно.
Глубоко вдохнув несколько раз, она села на край ванной.
– Если бы был испорчен бекон, болел бы желудок… – прошептала она.
Вдруг ее лицо озарилось предположением. Она трогательно прижала руки к животу, потом, радостная, побежала в спальню, где в тумбочке среди баночек с кремами, гигиеническими салфетками и косметикой отыскала тест на беременность. Процедура заняла не больше трех минут.
Сомнений не было. Она была беременна.
– Сашка, все будет хорошо! Теперь я это точно знаю! Ты только возвращайся скорей… – вслух произнесла она.
Раскинув руки, обнимая весь мир, Алина в танце закружилась по квартире. Ее счастливый смех рассыпался звонкими блестящими колокольчиками. Она даже не сразу расслышала звонок в дверь.
– Кто это к нам в такую рань?
Продолжая счастливо улыбаться, Алина открыла дверь.
– Доброе утро. Хорошо, что застал тебя.
Лавриков был хмур. Оттеснив плечом Алину, не спрашивая разрешения, он вошел в гостиную.
– Привет! Чего на нервяке? – чуть игриво уточнила она.
Алину забавлял и его хмурый вид – как можно быть хмурым в такое утро?! – и его нерешительность, и нервность.
– Алина, сядь, пожалуйста.
Лавриков взял ее за плечи и усадил рядом с собой на кожаный диван.
– Жень, с Антоном что-нибудь?
– С Антоном? Кто это?
– Мальчишка соседский. Он очень хороший. Он Сашку папой называет. Сашка его очень любит. Он его в лагерь детский на зимние каникулы устроил, на базе санатория. У них там и оздоровительные процедуры, и трехразовое питание, и конные прогулки, и лыжи, и снегоходы… – она запнулась. – Ты что? Ты что так смотришь на меня?
– Лин, ты только спокойно. Без нервов. Ладно?
Лавриков взял ее за руку.
– Я спокойна, – она продолжала улыбаться.
Эта ее улыбка так не вязалась с теми новостями, что он принес, столько в ней было искренней радости, что отнять эту радость, стереть эту улыбку с ее лица у Лаврикова не хватало духу. Он держал ее руку в своих огрубевших руках, гладил пальчик за пальчиком и молчал, тупо глядя в пол.
– Женька, расскажи мне, кто тебя обидел? Я ему задам! – Алина опять звонко рассмеялась. – Нет, это надо же с таким лицом встречать такое утро!
– Я только что с дежурства…
– И что, вам пришлось спасать черта из преисподней?
– Я только что с дежурства, – повторил он. – Нам поступило сообщение из нашего центра во Владивостоке. Короче, у вертолета, на котором во Владивосток летел Саня, отказали двигатели. Он пошел на вынужденную посадку. Потом связь с вертолетом прервалась. Судьба экипажа и пассажиров не известна.
Алина высвободила руку, отодвинулась от Лаврикова в угол дивана и недовольно скрестила руки на груди.
– Их ищут? – холодно спросила она.
– Там уже темно. Тайга. Минус сорок три. От Владивостока до Камчатки пурга. Если пурга стихнет, поиски начнут с рассветом. То есть не раньше чем через четырнадцать часов, – Лавриков потер ладонями лицо. – Слушай, у тебя выпить есть?
Алина ушла на кухню.
– Иди сюда, алкоголик! – уже из кухни крикнула она. – У меня есть и выпить, и закусить. Куртку снимай. Руки мой!
Пока Лавриков был в ванной, Алина позвонила в редакцию и отпросилась на весь день.
– Лин, ты только не переживай, постарайся. Еще же ничего не ясно.
– Кому не ясно? Тебе?! – чуть раздраженно сказала она. – Садись за стол. Ешь, пей. И убери, пожалуйста, вот это вот лицо свое, траурное! Смотреть противно! Он жив! С ним все хорошо! Нужно просто подождать! – она рассерженно отвернулась к окну.
Лавриков налил себе рюмку, поднес было ко рту, но передумал, поставил, отодвинул.
– Сколько лететь до Владивостока? – вдруг спросила она.
– Смотря как и чем. Часов девять – шестнадцать. Тут приказ на днях из министерства пришел, Сане за ту историю с бандитами Героя России дают. Ну, наши, по такому случаю, решают послать во Владик самолет МЧС, группу спасателей.
– Так что ж ты молчишь?! – она схватила Лаврикова за одежду, тряхнула. – Вставай! Поехали! Я должна быть там! Мне нужно на этот самолет!
– Да ты хоть самолет, хоть целую эскадрилью пришли! – орал в телефонную трубку Княгинин. – Вы там совсем, в своей Москве, одурели! Звонками замучили! У нас видимость – ноль! Ничего не взлетает и не садится. Все аэропорты Приморья по погоде закрыты! Пурга! Андрей Сергеевич, ты когда-нибудь настоящую пургу видел? Так, чтобы не по телевизору?!
Сомов чуть отодвинул трубку от уха, нервно поерзал в кресле.
– Ты на погоду не спирай! Ты спасатель, а не балалайка! Честное слово! Спасательная операция на контроле у министра. Ты это понимаешь?! Василий Васильевич, не заставляй меня жаловаться на тебя министру!
– Да хоть самому Господу Богу! – в сердцах отвечал Княгинин. – Пурга стихнет, тогда будем что-то предпринимать. Артем нам вертолет дает. Хабаровск своих ребят с вертолетом присылает. Вот так: Хабаровск для вашего Хабарова! Пограничники помогут.
– А ты с земли пока попробуй! У тебя вездеходы есть. С земли попробуй!
– Нет, пи…дец! Чтоб я делал без твоих советов?! Ты достал, Андрей Сергеевич! – отвечал Княгинин. – До-стал! Я тебе битый час объясняю: у меня снежная буря! Пурга! Ночь! Минус сорок три! У меня «ГАЗик» пошел краевое начальство встречать и по дороге от самолета к аэровокзалу заблудился. Часа два плутали. Это же пурга! Локтя вытянутой руки не видно! Ветер с ног сбивает. Сто двадцать метров в секунду! – в сердцах говорил он. – Хоть убейся, а пока пурга не стихнет, никакие поиски невозможны.
– Так министру и доложить?
– Так и доложи. Если он договорится с Господом, погода наладится, начнем искать немедля. Ты на меня, москальская морда, не наседай! Я свою работу не хуже тебя знаю! Хоть и не Москва. Бывай!
Сомов потер вспотевшую лысину. Он расстроенно посмотрел то на прерывисто пищавшую телефонную трубку, то на сидевших за столом совещаний ребят.
